Розы на стене (СИ) - Вонсович Бронислава Антоновна

– Отпущу, непременно отпущу. Как только объясните, о чем говорили с инором Фальком, когда он ответил вам «да», хотя вы его ни о чем не спрашивали, только смотрели.

– Это касается моей семьи, а вас это совсем не касается, – неожиданно заупрямилась она.

– Как знать, инорита, может, это касается меня куда сильнее, чем вам кажется.

– Моя сестра вас в любом случае не касается. Отпустите меня наконец, а то я подумаю, что вы ко мне пристаете. Это был запрещенный прием, и я с укором посмотрел: она прекрасно понимала, что я не настроен ни на флирт, ни на что-то более серьезное. Но Фридерика ничуть не смутилась, ответила вызывающим взглядом и опять дернулась в моих руках. Выбившаяся прядь упала ей на глаза, и девушка попыталась ее сдуть. Легкое дуновение коснулось и моей щеки. Почему-то запахло корицей.

– Отпустите, – с угрозой сказала она.

– Отпустите немедленно. А то буду кричать! – Не слишком это вам поможет – полог тишины я поставил с самого начала. Итак, что имел в виду инор Фальк, когда сказал вам «да»? – То, что он знал мою сестру, – раздраженно ответила Фридерика.

– Довольны? На ее глазах появились злые слезы. Казалось, еще немного – и она расплачется. Но девушка только с силой втянула в себя воздух и прикусила нижнюю губу. Плакать она не собиралась, во всяком случае при посторонних. Я отпустил ее руки и чуть отодвинулся, давая свободу. Она же, вместо того, чтобы вытереть слезы, неожиданно с силой двинула меня по лицу. Что ж, сегодня я это заслужил.

– Инорита Рильке, у вас так скоро войдет в привычку меня бить.

– Если бы хотели, вы бы увернулись, – чуть ворчливо сказала она и провела тыльной стороной руки по глазам.

– Вы меня напугали. Я ничего такого не сделала, чтобы так на меня набрасываться. У меня теперь точно будут синяки на запястьях. Она потерла пострадавшие места, которые сейчас пока ярко алели, вызывающе посмотрела и опять втянула в себя воздух, подавив всхлип. Тема сестры почему-то была ей очень неприятна, и тем не менее я чувствовал, что непременно нужно все выяснить.

– Если бы я захотел, я бы и увернулся, и превентивно врезал магией или кулаком, – согласился я.

– Но вернемся к вашей сестре. Почему так важно, что Кристиан ее знал? – Потому что он ни разу не говорил про это. Она чуть наклонила голову и смотрела теперь не на меня, а на подол юбки или на пол – сложно понять.

– Может, просто к слову не приходилось? – Да, конечно, – она вскинула голову и возмущенно уставилась.

– Он занимался похоронами Марты, но как-то к слову не пришлось сообщить об их знакомстве.

– Так, может, и не знал. Почему вы решили, что это «да» – именно ответ на незаданный вопрос о сестре? – Потому что Марта здесь работала. Вместе с инором Вайнером, который даже не знает, что она умерла.

– А отчего она умерла? – Да какое вам дело? – она возмущенно уставилась на меня.

– До меня? До Кристиана? До моей сестры? Вы выяснили, что вашей любимой леди Штрауб ничего не грозит? Выяснили. Вот и отстаньте.

– Она не моя любимая, – теперь уже возмутился я, так как в ее словах почудился намек на матримониальные планы тетушки.

– Не выдумывайте глупости.

– А до этого нет дела уже мне. Можете выяснять, кто ваша любимая, за пределами моей комнаты. Видите – я не лезу в вашу жизнь. Не лезьте и вы в мою.

– Видите ли, инорита Рильке, я спрашиваю не из праздного любопытства. Она немного помолчала, неприязненно глядя, но поскольку я не выражал желания покинуть ее комнату, неохотно сказала: – По официальной версии, Марта покончила с собой из-за несчастной любви.

– Но вы в это не верите? – Нет.

– Она даже головой покрутила.

– Марта была очень сильной. И потом… Да, в ее письмах проскакивали намеки, что кто-то у нее появился, но потом, потом там появился страх. Мне кажется, она отсюда сбежала. И я не верю, что она покончила с собой. Мне даже ее предсмертную записку не показали. Дело очень быстро закрыли.

– А ваши родители не настаивали на более тщательном расследовании? – У меня нет родителей, они умерли еще раньше. У меня теперь никого нет.

– Ее голос дрогнул, и показалось, что она сейчас расплачется, но нет, Фридерика лишь коротко вздохнула и посмотрела с вызовом: – Все? Допрос окончен? – А вы? Почему вы не настояли? – Потому что Кристиан, похоже, что-то мне подлил, из-за чего мое отношение к происходящему изменилось. Я собиралась нанимать частного сыщика, но потом вдруг все это стало казаться неважным. - Вы считаете, что он мог вам что-нибудь подлить? – недоверчиво уточнил я. До сих пор я был уверен, что отношение Фридерики к Фальку было дружеским, а такое подозрение с дружбой не вязалось. Никак не вязалось. - Мне очень плохо было после смерти сестры. Возможно, он думал, что действует для моей пользы, а возможно – что-то пытался скрыть. Я не знаю. Но сейчас, если уж я тут, я непременно выясню, что же случилось с Мартой, и почему инор Вайнер даже не знает, что она умерла. Правда, я не знаю, откуда начать, но просто так это не оставлю.

– Я вам помогу. Вашу сестру звали Марта Рильке? Мне нужна точная дата ее смерти. В глазах Фридерики появилось столько благодарности, что в ней можно было захлебнуться и утонуть. Словно не я не так давно повел себя по отношению к ней ужасающе грубо. Словно не она с таким гневом и отвращением не так давно смотрела прямо мне в глаза.

Глава 16

Фридерика

После того как капитан Штаден выяснил, что я вовсе не леди Штрауб, его отношение почему- то резко изменилось. Он перестал говорить гадости и смотреть так, что я чувствовала себя на редкость ничтожной и отвратительной. Оказалось, он бывает и вежливым, и приятным. Его обещание помочь неимоверно обрадовало, я сразу почувствовала, что теперь не одна. Но отрезвление пришло почти сразу. Почему он вдруг решил помочь? Не потому ли, что сам замешан? – Вы знали мою сестру, капитан Штаден? – подозрительно спросила я.

– Откуда? Я здесь всего месяц. Я немного успокоилась: к смерти Марты он не имеет отношения, поскольку его здесь не было. С Кристианом и местным целителем он тоже не в дружеских отношениях. А вот с Бруном и Кремером – да. Но считать ли это подозрительным? – Полковнику Циммерману вы расскажете, что я не леди Штрауб? Я была уверена в его ответе, но он ненадолго задумался и неожиданно сказал:

– С одной стороны, должен.

Но с другой стороны, замена леди Штрауб на вас не угрожает безопасности гарнизона. Но если я расскажу полковнику, он точно решит, что это непорядок. Тогда с большой вероятностью вас отсюда выставят, а вот настоящую – напротив, доставят.

А это не в ваших интересах. И не в моих.

Я удивилась. Ульрику он явно не знал, иначе не принимал бы меня за нее. Казалось бы, какая ему разница, кого охранять? Вряд ли он принял столь близко к сердцу рассказанную мной историю и теперь стремление помочь затмевает служебный долг. Все это было ужасно подозрительно.

– И какой у вас интерес? Он усмехнулся, и я поняла, что ответа не получу. Это меня никак не устраивало – если он собирается помогать, то причину этого нужно знать, иначе внезапно выяснится, что помощь окажется и не помощью вовсе, а попыткой окончательно все прикрыть. Правда, я не знала, было ли что прикрывать…

– Знаете, капитан Штаден, если вы не ответите, то я сама пойду к полковнику и все расскажу.

– Все? – Все. И про Марту тоже, если вы об этом. Он недовольно посмотрел, явно не желая расставаться со столь ценными сведениями, но я выразительно прищурилась и даже шаг к двери сделала.

– Видите ли, инорита, – неохотно процедил Штаден, – моя тетя уверена, что вопрос моего брака нельзя пускать на самотек, а лучшая кандидатура – леди Штрауб, с отцом которой она нашла полное взаимопонимание. От знакомства в Гаэрре удалось уклониться, правда, с некоторыми… гм… репутационными потерями и переводом сюда. Я был уверен, что лорду Штраубу моя кандидатура в зятья после случившегося покажется неподходящей. Но я ошибся, и теперь тетя забрасывает письмами с постоянным напоминанием, что леди Штрауб из Траттена должна уехать помолвленной. Стало интересно, что за репутационные потери он себе устроил, только при воспоминании о которых его лицо приобретает необычайно страдальческий вид, но было понятно, что это мое любопытство Штаден удовлетворять не будет. Наверняка, с его точки зрения, он и без того сообщил куда больше, чем собирался. Можно сказать, совершил над собой огромнейшее насилие.