Все потерянные дочери (ЛП) - Гальего Паула

Я моргаю несколько секунд, пытаясь осознать.

— Ты… — шипит голос, чужой и незнакомый.

Я оборачиваюсь. Ева смотрит на меня лицом Лиры; искажённым горем и болью, залитым слезами, с руками, всё ещё вытянутыми вперёд — будто она не поняла, что я успел вырвать оружие.

А эта тварь, другой деабру, живая, следит за мной с ненавистью.

— Это не реально, Ева, — предупреждаю я. — Кто бы ни была эта женщина, она не настоящая.

— Но… — выдыхает она, в отчаянии.

Существо рычит что-то неразборчивое — и удар приходит слишком быстро. Меня швыряет оземь. Голова кружится, когда он поднимает меня за ворот и снова валит, ударяя в лицо. Всё темнеет. Перед глазами — чёрное. В ушах — пронзительный писк. Слишком сильный, даже если он не пользуется когтями или зубами.

Он мог бы убить меня одними ударами.

Я как-то ухитряюсь подняться на колени, моргаю, пытаясь сфокусировать взгляд. Но пинок в бок переворачивает меня на спину — как раз в тот миг, когда я вижу силуэт демона-женщины, стоящей надо мной. Она поднимает ногу, собираясь вдавить сапог мне в грудь.

Но удара не следует. Что-то отвлекает её раньше. Я вижу, как Нирида, успев поднять меч, пронзает чудовище насквозь.

И ничего. Ни крови, ни чёрной жижи, ни боли, ни ярости. Только лёгкая, почти игривая улыбка на губах, когда оно оборачивается, хватается за волосы Нириды — теперь распущенные — и бьёт её кулаком. Из носа тут же хлынула кровь.

Почему? Почему её клинок не ранил его?

Зверь готовит новый удар — и я знаю, что он сокрушит её. Я бросаюсь вперёд, без всякого плана.

Это катастрофа. Абсолютная катастрофа. Существо отшвыривает меня одним ударом, даже не разжимая хватку на Нириде. Она бьётся, пытается достать его ногой — но промахивается. Второй удар превращает её в мягкую тряпку у него на руках.

Её колени подгибаются, пальцы слабо цепляются за его руку. И прежде чем я успеваю среагировать, удар ногой, тот самый, что предназначался мне, обрушивается в грудь. Воздух вырывается из лёгких. Сила такая, что ему даже не нужно поднимать ногу вновь — он просто давит на меня всей тяжестью.

Я хватаю подошву обеими руками, но понимаю — бессмысленно.

Один неверный удар — и нас сотрёт.

Демон хохочет, зная, что мы в его власти. Но замирает, заметив: Нирида пытается что-то сказать.

— Что? Что ты бормочешь? Просишь пощады? — шипит он.

Я пытаюсь вывернуться, но он давит сильнее, и боль пронзает рёбра.

Тогда он поворачивает голову к Еве. Та поднялась. Её глаза блестят слезами, лицо Лиры сведено ужасом. И демон, сладким голосом, шепчет:

— Ты не закончила миссию, Лира.

Она смахивает слёзы тыльной стороной ладони. Смотрит на Нириду. Понимает, чего та просит. Сглатывает, её губы дрожат.

— Ну же, Лира.

Она подходит к командиру, поднимает руку… И в последний миг глаза её широко распахиваются.

Я слышу слова Нириды, всё ещё слабые, выдавленные сквозь хватку.

— Ева… Ева… Ты — Ева…

И это происходит одновременно: её лицо меняется, сбрасывая чужую личину, и возвращается облик Евы. А вместе с этим — резкий рывок силы. Она разворачивает кисть, и поток энергии обрушивается прямо в деабру.

Удар отбросил Нириду на пол, а меня освободил. Я кое-как поднимаюсь, с болью в боку, и успеваю увидеть, как Ева берёт меч Нириды. Демон пытается подняться, но она не позволяет. Снова швыряет его оземь с яростью и в следующее мгновение оседлывает его, зажав бёдрами. Поднимает клинок над головой — и вонзает прямо в сердце.

Как и прежде, из раны хлещет густая чёрная жижа с отвратительным гнилым запахом. Существо раскрывает рот, будто хочет что-то сказать, но слова умирают вместе с чёрным потоком, стекающим по губам. Потом тело растворяется в тумане.

Первым делом она бросается к Нириде. Держит её за плечи почти отчаянно, поднимает, прижимает к себе, судорожно ищет раны.

— Кириан… — шепчет та, всё ещё оглушённая ударами. — Сначала Кириан.

Будь у меня силы, я бы двинул ей под зад. Но сил нет.

Так что остаётся только смотреть, как Ева моргает, колеблется, и всё же повинуется. Подходит ко мне, быстро осматривает и кладёт ладони туда, где я держу бок.

Облегчение приходит сразу.

Её магия залечивает это и всё остальное. И, не сказав ни слова, она возвращается к Нириде, успевшей подняться. Её пальцы едва касаются носа с нежностью, в которой слышится дрожь.

— Спасибо, что вернула меня, — слышу её шёпот.

— Спасибо, что спасла нас, — отвечает Ева хрипло.

Они смотрят друг на друга — и мне кажется, что моё присутствие здесь лишнее. Всё же я вынужден откашляться.

— У нас нет времени, — напоминаю. — Их больше. Это деабру из Маледикты, они сумели вырваться. Одетт нужна тебе, Ева.

Её взгляд застывает на мгновение. Я вижу вопросы, но она их не задаёт. Просто поднимается, вместе со мной, а Нирида торопливо подбирает меч с пола и натягивает сапоги.

Мы втроём выходим из комнаты. Заворачиваем за угол — и командирша резко спрашивает:

— Почему я не могу их ранить?

— Я тоже не мог раньше, — отвечаю. — Только Одетт, как Дочь Мари.

Она бросает на меня осторожный взгляд, но у меня нет ни ответов, ни времени.

Ева идёт первой. И ещё до того, как мы видим, что ждёт нас в комнате, я читаю по её лицу: она замирает, делает вдох, входит. И я знаю — ещё до того, как открывается картина после схватки Одетт с демоном, — что всё плохо.

Первое, что я замечаю, — кровь. Яркая, алая, растёкшаяся пятном из-под кровати.

Слишком много крови.

Что-то ледяное стекает по моим венам. Холоднее и страшнее любых кошмаров, что рисовал демон.

Ева проходит вперёд. Пробирается через разгромленную комнату, идёт по следу и заглядывает под кровать.

Я понимаю, что перестал дышать, лишь когда она выпрямляется и произносит:

— Это Эмбер.

И добавляет:

— Он жив.

В её голосе слышится изумление. Такое же, как у нас, когда мы снова видим, сколько крови впитали деревянные доски пола.

Нирида бросается к ней, и они вдвоём вытаскивают его наружу. Он без сознания, но дышит. Жилет и рубаха разорваны чудовищными когтями, но кожа, хоть и в крови, цела.

— Одетт, — шепчу я. — Это она его спасла.

— Если этих тварей ещё больше, значит, она вышла им навстречу.

Мы не договариваем. Просто понимаем. Втроём выбегаем в сад, на деревянную галерею — и останавливаемся разом.

Кровь. Отрубленные конечности. Изуродованные тела.

Некоторые палатки, что они ставили на траве, теперь висят лохмотьями. Дальше — ещё ужасы: тело, лицом вниз в пруду, вода которого стала красной; каменный идол с воздетыми руками — теперь повален на землю рядом с изуродованным трупом…

Дождь всё так же льётся, равнодушный к происходящему кошмару.

Я чувствую что-то иное. Тяжесть, которая растёт, давит всё сильнее. Голос зовёт меня — искать её, добраться до неё, уберечь Одетт.

Ева склонилась над умирающим солдатом. Она не может спасти его — лишь облегчает боль, пока дыхание не обрывается. У входа остаются следы крови, тянущиеся к лесу, но мы не идём по ним. Обходим дом, пока не слышим крики, и следуем за ними — на другую сторону сада.

Там, у ручья, что служит естественной границей перед чащей, мы видим её.

Она не одна. Вижу тела на земле: одни изуродованы, другие ещё живы. Вижу Арлана с мечом — и чудовищ, порождённых кошмаром. Две громадные, лохматые, вчетверо больше дикого медведя. Они встали стеной между уцелевшими и смертью.

Тот зов, что тянет меня к ней, душит. Я бросаюсь вперёд — но первой реагирует Ева. Ей не нужно приближаться: она сжимает кулаки, и земля разверзается между деабру и нашими, сбивая их с толку и даря Арлану, уже готовому рухнуть, драгоценные секунды.

Мы втроём бежим, но один из деабру рвётся вперёд, отрезая нам путь.

При своих размерах он ужасающе быстр. Ева не успевает — её молния бьёт в землю, выжигая траву, но зверь прорывается и оскаливается: гнилые длинные зубы, из которых свисает плоть павших. Морда вытянута, как у хиру, испачкана кровью, блестящей на бурой шерсти.