Тонкий лед (СИ) - Кольцова Оксана

— Такой мощный, как у тебя, немудрено разглядеть. Хотя до сих пор ты хорошо его прятал. И сейчас скрываешь.

— Поверь мне, были причины. — И стало понятно, что больше он ничего пока не скажет.

Альвдис решилась. Она протянула руку и положила ее поверх руки Мейнарда, и франк обернулся к девушке, прищурившись.

— Если я могу чем-то помочь тебе, — выговорила она, опасаясь растерять решимость, — то скажи.

Мейнард накрыл ее руку своей.

— Мне никогда не отблагодарить тебя за то, что ты сделал. Есть вещи хуже гибели, и Хродвальд собирался совершить одну из них. Знаешь, что говорят о девушках, которых похищают нетерпеливые воины? Эти девушки становятся наложницами, и им никогда не восстановить свое доброе имя, даже если они не виноваты в том, что произошло. Таковы законы. И я буду благодарить тебя до конца дней своих, и повторяю: если тебе понадобится моя помощь, можешь сказать лишь одно слово…

— Ты очень добра, Альвдис. Добрее тебя я не встречал никого. И светлее. Знаешь, как нам говорят в наших грубых саксонских монастырях? Господь есть любовь, Господь есть свет… и мы экономим свечи, боясь слишком сильно осветить приют Господа. Может, и прав был прижимистый аколит (Церковнослужитель-мирянин в Римско-католической церкви, который выполняет определенное литургическое служение. В обязанности аколита входит зажжение и ношение свечей, подготовка хлеба и вина для евхаристического освящения, а также ряд других функций. — Прим. автора), когда бегал и задувал свечи сразу после мессы. Истинный приют Бог находит в душе и сердце, и там Его свет. Так? Так, скажи мне, язычница?

— Я не знаю, — прошептала Альвдис.

Она не понимала, о чем он говорит, и голова у нее плыла от прикосновения Мейнарда — пусть сквозь толстую кожу, сквозь перчатку, но Альвдис прикасалась к нему, а он ее руку не отпускал. Девушке хотелось почувствовать, как бьется его сердце, только для этого совсем уж черту нужно было переступить. Смеет ли она?

Женщины северян горды и часто выбирают мужей сами; этого она не может выбрать, потому что он уже дал обет своей церкви. И если нарушит его, какая кара ожидает Мейнарда… их обоих? Альвдис знала, что такое гнев богов. Ей не хотелось проверять. И еще меньше хотелось, чтобы на Мейнарда гневался его Бог.

— Вот и ты не знаешь, — печально улыбнулся Мейнард, так и не дождавшись от нее других слов. — Никто не знает. Нет ответа. Но, может, я его найду. Мне нужно время, чтобы это выяснить. А пока я отправлюсь и посмотрю, чем же пожаловал меня твой отец. — И выпустил ее руку.

— Он дал тебе заслуженную награду, — возразила Альвдис, досадуя, что прикосновение закончилось. — Ты ведь и правда подвиг совершил. Сайф грозится, что сложит об этом песню, длинную, как северная ночь, и станет петь ее каждый раз, как тебя видит.

— Сайф не поэт, и слава Господу, — пробормотал Мейнард. — И кстати, ты знаешь, что он поедет со мной?

Вот это было неожиданностью.

— Он оставит Флаам?!

— Да, я спросил его, не хочет ли он помочь мне с моими новыми владениями, и Сайф дал согласие. Твой отец освободит его, конечно, как давно полагалось, но я ещё и денег сверху дам, благо они у меня вдруг имеются. — Он потер заросший щетиной подбородок. — И тех монахов, что со мною были, тоже выкуплю, не сейчас, так потом.

— Освободишь их?

— Как они того пожелают. В моем доме рабов не будет, не привык я к такому, а уж с вашими земледельцами как-нибудь договорюсь.

— Ты был воином и владел землей. Да?

— Когда-то, — не стал отрицать Мейнард. — Та еще была земля… беспокойная чрезвычайно. Да черт бы с нею, давно ее у меня нет. Что ты смотришь грустно, госпожа… Альвдис? Огорчилась?

— Ты уедешь, и Сайф уедет. Кто же будет рассказывать нам сказки? — печально улыбнулась она, стараясь скрыть, насколько на самом деле огорчена.

С Сайфом хотя бы можно было говорить о Мейнарде, но больше друзей среди рабов у Альвдис не имелось. Остальные гнули перед нею спины, да и о чем с ними поговоришь? В большинстве своем это люди простые. Сайф — ученый человек, знающий грамоту, и Мейнард и читать, и писать умеет. Он больше не будет приходить учить ее франкскому языку, не станет ходить с нею в лес. И мечта так и не превратится в реальность.

Вот, может, это и есть гнев богов, или их злая шутка. Альвдис никогда не думала, что неодобрение высших сил может проявляться так. Гнев — это гром и молнии, смерть и разрушение, а не то, что любимый человек уезжает, и быть с ним нет шанса.

— Так если бы я на другой конец земли уезжал, а то — за вон ту гору! — беспечно махнул рукой Мейнард. — Я приеду в гости на Йоль, обещаю.

— Обещаешь? Крепко?

— Слово тебе свое даю, а ты знаешь, я его держу всегда.

— Хорошо.

У нее слегка отлегло от сердца, но только лишь слегка.

Мейнард уехал два дня спустя. Он взял с собою Сайфа и пообещал своим братьям из монастыря вскорости возвратиться за ними. Молодые монахи радовались и благословляли спасителя. Наверное, Мейнард позаботится о том, чтобы весной они уехали в монастырь и вели ту жизнь, к которой привыкли. Христианство еще нескоро доберется до этих земель, если вообще когда-нибудь такое случится, и монахам предстоял долгий путь на юг. Возможно, и Мейнард с ними уедет…

Ранним утром Альвдис вышла провожать его. Она стояла на крыльце большого дома, глядя, как Мейнард подтягивает подпругу. Сайф, тепло одетый, забавный в меховой шапке, прощался со своими друзьями. Народу собралось немало, несмотря на холодную погоду и ранний час. Когда на крыльцо вышел вождь, Мейнард поклонился ему, поблагодарил за гостеприимство по всем правилам и обещал, что станет добрым соседом, хотя бы на какое-то время. Эта оговорка заставила Альвдис насторожиться.

Неужели он все-таки уедет снова во франкские земли? Неужели монастырь так подходит ему? Альвдис казалось, что нет. Но ей ли об этом судить?

Бейнир и его домочадцы благосклонно пожелали счастливого пути новоявленному соседу, Мейнард и Сайф забрались на лошадей и ударили их пятками в бока. Альвдис стояла на крыльце, вцепившись в заледенелый столбик, и молча, про себя, просила: оглянись, пожалуйста, оглянись!

Мейнард оглянулся, махнул рукой.

А потом все-таки уехал.

ГЛАВА 12

Хьёрт оказался не слишком велик. Узкая долина длинным языком спускалась к берегу фьорда, где к причалу приткнулась пара кораблей — уже знакомый Мейнарду «дракон», на языке северян драккар, и кнорр, судно с более низкой осадкой, использовавшееся не для военных походов, а для торговли. Дома в Хьёрте стояли более кучно, чем во Флааме, и пахотной земли явно было меньше. Хотя оценить это сейчас, когда все скрывал снег, довольно сложно.

— Кто бы мог подумать, какая судьба шутница! — заметил Сайф, ехавший рядом с Мейнардом и всю дорогу развлекавший его рассказами и подтрунивавший над другом. — Когда я тащил тебя с «дракона» и думал, скоро придется зарывать в землю, настолько ты был плох, тогда я и помыслить не мог, что ты станешь ровней Бейниру!

— Я ему не ровня, — осадил Мейнард излишне болтливого сегодня сарацина. — Я чужак, которому досталась земля. До сих пор не понимаю, отчего ее между собою не поделили все эти… ближайшие соседи. Так оно было бы понятней.

— У северян свои законы справедливости. Бейниру проще было ее тебе отдать. Он тебя раскусил, этот старый хитрец, и понял, что если ты ее в конце концов не захочешь, то ему вернешь. Так и случится? Ты бы мне хоть сказал. Любопытно.

— Любопытство губит кошек. Поглядим. Вначале нужно осмотреться.

В большом доме, стоявшем посреди деревни, нового владельца уже ждали — и местные воины, пока не очень понимающие, как себя вести, и дружинники Бейнира, и Эгиль. Когда Мейнард вошел в помещение, пропахшее дымом и едой, люди встали и поприветствовали его.

Да, это поселение явно победнее Флаама, и хозяйский дом подтверждал эту догадку. Здесь, в отличие от длинного зала в доме Бейнира, все оказалось просто: столбы, подпирающие крышу, не украшены резьбой, двери простые, кресла тоже… Ну, от зимы можно укрыться, это самое главное. А про остальное Мейнард подумает потом — нужны ли этому дому украшательства или же вначале следует заняться другими вещами.