Веридор. Одержимый принц (СИ) - Литвинова Ирина А.

Вот и в этот раз Синдбад утащил её к углу дома и, притиснув к стене, накрыл её губы поцелуем. Кондида привычно ответила ему, нежные пальчики зарылись в золотые локоны и взлохматили их, а его руки, как и всегда, прижимали её все сильнее и ласково поглаживали спину… И вдруг сказка кончилась. Молодые люди сначала не обратили внимания на крик где-то вдали, а потом началась какая-то суматоха: кто-то куда-то бежал, кто-то бранился на чем свет стоит, кто-то вопил нечто бессмысленное, — но юной принцессе и «золотому бастарду» было дело только до их идиллии. Фарс и всеобщая паника вклинилась между ними, заставив опомниться, только тогда, когда Синдбаду кто-то врезал по затылку. Он рухнул, как подкошенный, на мостовую. Конда сразу поняла: "чёрные колпаки"! Но вместо того, чтобы броситься прочь, как остальные горожане, она опустилась рядом с братом, из-под затылка которого медленно расползалась багровая лужа, и проверила пульс. Жив!

— Шлюха! — прогремел грубый голос у неё над головой, и на спину легла плеть.

Конда вскрикнула, но не от боли, а от неожиданности, и тут же взвилась, сверкая глазами на "чёрного колпака", осмелившегося поднять на неё руку и уже занёсшего плеть для второго удара. Скорее всего, он же ударил Синдбада. Принцесса ловчее кошки подскочила к нему и впилась когтями в толстую, лоснящуюся физиономию. "Колпак" издал нечеловеческий крик, но Конду это не покоробило. Кто-то осмелился бить её и её брата! Удар невидимого противника, со всей дури обрушившийся на затылок, отправил девушку в забытье…

Очнулась Конда от того, что её окатили ледяной водой, да не из ушата, а из целой бочки, судя по количеству. Она лежала связанная на соломе, скорее всего, в конюшне, а худощавый священник, соляным столбом высившийся над ее раскинувшимся у его ног телом, замогильным голосом вещал о её распутстве и каре Единого, что падёт на каждую прелюбодейку. Но Отче милостив и даст заблудшей душе шанс на искупление. Дабы она бросила свою срамную профессию и смогла обратить свои помыслы к Единому, её немедленно обвенчают с таким же богопротивным грешником, как она, и — дай Небеса! — они помогут друг другу изгнать демонов из своих душ и прожить достойную и благочестивую жизнь. Во время всей этой заунывной тирады, которую священник, видимо, произносил в тысячный раз, Кандида не вымолвила ни слова лишь потому, что ей заткнули рот какой-то грязной, вонючей тряпкой, которую она никак не могла выплюнуть. Но пару раз ей всё же удалось лягнуть священника связанными ногами. Слуга Единого только поджал и без того тонкие губы и, нагнувшись, принялся расстёгивать корсаж её платья. Не отказав себе в удовольствии пощупать женскую грудь, священник удостоверился, что на ней есть распятье, и объявил, что раз она поклоняется Единому, то в мужья ей дадут язычника, чтобы она своим примером смогла вывести его на путь истинный. Затем здоровенный детина, который, скорее всего, и вылил на неё целую бадью чужом не заледеневшей воды, осклабившись, перекинул Конду через плечо, смачно шлёпнул пониже спины и понёс из конюшни в маленькую обшарпанную церквушку "чёрных колпаков". Осознав бесполезность сопротивления, Кандида просто растянулась на широком плече. В конце концов, через несколько минут это всё закончится. Избежать венчания — немудрена задача. Всего лишь надо назвать первое попавшееся имя, чтобы его записали в церковную книгу. А уж перед ликом Единого подобный обряд силы точно не имеет, потому что Он признаёт только добровольный союз сердец. Эту замечательную мысль ей подкинул Синдбад. Сама-то она раньше не попадалась "чёрным колпакам", а вот он пару раз уже "женился". Поговаривали, что и консумировать браки успевал чуть ли не отходя от места, в пресловутой конюшне.

Конду притащили в храм и нацепили на голову кружевную мантилью, закрывающую спереди лицо. Мол, так положено по свадебному обряду. Затем её подвели к алтарю и оставили за спиной жениха. Из-за проклятой ткани Конда не могла толком рассмотреть даже спину "наречённого", хотя, в сущности, это её мало интересовало. И гораздо больше мантильи раздражала тряпка, которую так и не вынули у неё изо рта, и громила, который, будто бы удерживая связанную и уже не вырывающуюся Конду, всё норовил запустить свои лапищи ей под корсаж, который эти гады священнослужительные так и не потрудились застегнуть. Священник быстро оттараторил слова обряда, заявив, что и жених, и невеста согласны, и провозгласил их мужем и женой. Незнакомцу, отныне значащемуся в церковных книгах как супруг, позволили обернуться и взглянуть на жену. Наверное, такой же бедолага, как и она, не успевший удрать с праздника. Конда не старалась рассмотреть его, все мысли принцессы были о том, как бы поскорее вырваться отсюда.

Тут состоявшийся жених, вопреки установленному порядку, стремительно приблизился к Кандиде и протянул руки к её груди. Странно, но Конда даже не дёрнулась. А мужчина, не обращая внимания на возмущённые вопли священника: "Бесстыдники! Безбожники!", — застегнул на ней корсаж и откинул с лица мантилью… Взгляд Конды упёрся в красивое смуглое лицо, и правильными аристократическими чертами, в которых сразу чувствовалась порода… Лицо знакомого незнакомца.

Дальше дело пошло веселее. Видимо, молодые уже совсем утомили священника, поэтому он сам подтащил к ним толстенную книгу, не став ждать, когда они оторвутся от созерцания друг друга и соизволят-таки обратить на него внимание, и сделал пометку о венчании. Имени незнакомца Конда не запомнила, да и оно, скорее всего, было вымышленное, как и у неё, а сама назвалась:

— Констанция Мервар.

На том их и отпустили с миром.

Кандида не помнила, как выходила из храма, настолько была поражена очередным появлением незнакомца из шаланды. Выводил он её за руку, как и положено супругам, не очень знатным и состоятельным, и повлёк к стоящему (не привязанному, а свободно стоящему!) за оградой оседланному коню. Через спину животного была перекинута потертая походная сумка, не особо набитая вещами, с одной стороны к ней с помощью специального кольца прикрепили арбалет, соседствовал с ним колчан арбалетных болтов, а с другой — длинный меч, уже успевший показать себя Конде во всей красе.

— Мрак! — окликнул незнакомец… коня?!

Действительно, лошадь, до этого невозмутимо глазеющая по сторонам и явно недоумевающая, что хозяин забыл в этой убогой церквушке на окраине столицы, сперва дернула ушами, уловив властный голос, затем повернула морду в их сторону и степенно, с чувством собственного достоинства зашагала к ним!

— А-а-а… — выдавила из себя Кандида, таращась на это аномальное животное.

— Мой конь Мрак, — с усмешкой представил своё средство передвижения лорд, и, повернувшись к коню, сказал уже ему: — Хозяйка.

Жеребец недоверчиво всхрапнул, затем потянулся к Конде, широко раздувая ноздри, поизучал её пару секунд, а потом ткнулся мордой ей в плечо.

— Ты ему понравилась, — обрадовал мужчина, потрепав лошадь по холке.

Кандида понятия не имела, как к этому относиться, поэтому тоже принялась гладить Мрака. Как-то совсем незаметно рука незнакомца подобралась к её ладошке, накрыла её и нежно погладила, затем порывисто сжала тонкие девичьи пальчики.

— Моя! — прозвучал вроде бы тихий шепот, но в нём Кандиде померещился утробный звериный рык.

В следующий миг её подхватили за талию и ловко усадили, чуть ли не забросили, на женский манер в седло. От неожиданности Конда вздрогнула и ухватилась двумя руками за луку.

— Боишься? — раздался за её спиной тёплый голос (и когда только успел запрыгнуть на коня?), и стальные руки обхватили её сзади, прижав спиной к мощной груди. — Я гнать не буду.

Конда презрительно усмехнулась и строптиво передёрнула плечами. Она? Боится лошади? Ха! Да она уже в семь лет без седла скакала на не объезжанных жеребцах!

— Наездница… гордая, — довольно хмыкнули у неё над ухом и вдруг легко поцеловали в висок.

Принцесса тут же резко обернулась, но ответом её гневному взгляду была лишь лукавая улыбка. А ещё её даже не думали отпускать или хотя бы ослабить хватку.