Заговор маски (СИ) - Костылева Ляля

Яролика несмело улыбнулась.

— У меня нет ни малейшего желания заставлять вас чувствовать себя идиотом, дро… Ингимар.

— Вот и отлично, — кивнул некромант. — Что случилось?

— Да в общем ничего, — Яролика вынула из кармана передника монеты. — Это остаток денег. И я хотела сказать, что не нашла никакой тетради учета, поэтому завела новую для бухгалтерии. Если вы захотите проверить расходы, то я ее буду хранить в том же ящике, куда вы кладете деньги.

Ингимар изучал ее таким пристальным взглядом, что Яролика занервничала, не понимая, что она сделала не так.

— Вы хорошо образованы, фру Ливия, — наконец сказал он.

— Ну мы же не в Средние века живем, — буркнула Яролика; вся симпатия к некроманту улетучилась. — А я не полная дура.

— Это да, — весело улыбнулся Ингимар, не отводя от нее взгляда. — Вы извините, я не хотел вас обидеть. Приятно увидеть такую ответственность.

Яролика расслабилась, а некромант вдруг сказал:

— Вы тетрадь не нашли, потому что ее не было. Никто из моих слуг не заботился этим.

— И вы не проверяли? — изумилась Яролика, озадаченно хлопая ресницами. Он что совсем дурак, некромант этот? Или ему на деньги настолько наплевать?

— А зачем? — пожал плечами Ингимар. — При всей своей занятости, я прекрасно знаю, что сколько стоит у нас на рынке и что два фунта более чем достаточная сумма для того, чтобы ее хватило на неделю для пропитания четырех человек. Если слуги начинают приходить ко мне и требовать еще денег для оплаты счетов, дескать, все слишком дорого, то это говорит о том, что кухарка чересчур заботится о пополнении своего кошелька, а не о своих обязанностях.

Яролика фыркнула. Система, придуманная Ингимаром, была странной, но что-то в ней было.

— А если кухарка решит чересчур сэкономить на двух фунтах? — рассмеялась она.

Ингимар чуть прищурился, словно почуял что-то, но точно так же улыбнулся в ответ.

— Такой гурман, как я, обязательно поймет, что его пытаются накормить дешевым горошком. Да и помилуйте, фру Ливия, разве не боитесь? Плохо накормленный некромант — это голодный некромант, а голодный некромант — злой некромант! А это очень страшно!

Яролика не выдержала и снова прыснула. Несмотря на мрачную профессию, Ингимар был забавным.

— И все-таки я буду оставлять тетрадь в ящике, — решила она. — На всякий случай.

— Вы бы понравились моему отцу, — вдруг сказал Ингимар. — Он любит ответственность, потому и работу такую выбрал.

— Ваш отец занимает высокую должность? — предположила Яролика.

— Что-то вроде того, — поморщился некромант.

Яролика кивнула: в конце концов, не ее дело.

— Да, фру Ливия, вы не видели кота? — вспомнил Ингимир. — Пропадает где-то рыжая морда…

— Рыжик-то? Да он наверняка на кухне, — пожала плечами Яролика. — Он только сперва нас дичился, а сейчас постоянно то со мной сидит, то за… Корнелией бегает, когда она убирает.

— Рыжик? — неожиданно фыркнул Ингимар. — Ну… понятно.

— Я пойду, — сказала Яролика, — пора обед готовить.

Сделав книксен, она ушла, а Ингимар еще долго посмеивался и фыркал, повторяя: «Рыжик».

Через несколько дней после этого разговора Горислава занялась в саду розовым кустом. Он был совсем заросшим и не цвел, когда они получили сад во владение, но благодаря магии Яролики и удобрениям на нем стали набухать большие розовые бутоны, раскрывшиеся в бледно-розовые цветы, наполнившие благоуханием весь сад. Сейчас, воспользовавшись свободной минуткой, пока Яролика изобретала очередное кушанье, Горислава решила подрезать слишком уж разросшиеся ветви.

Она надела садовые перчатки, чтобы хоть как-то уберечь кожу от шипов, вооружилась недавно купленным секатором и приступила к работе. Вскоре она поняла, что от царапин ее все равно ничего не спасет, однако работа увлекла ее, и дивный запах, который источали многослойные пушистые розы, поднял ей настроение. Стоял месяц хейанир, начало вечереть, и дневной жар сменился вечерней прохладой. Солнце, освещавшее садик утром, ушло, и под плодовыми деревьями уже стали сгущаться тени.

Все это заставило Гориславу совершенно забыть о том, где она находится. Борясь с очередной особо непослушной ветвью, она принялась тихонько мурлыкать себе под нос. Это была местная, скандинавская песенка, слышанная ею недавно на рынке. Но слов она не запомнила, а вот мотив привязался. Она не заметила, как голос ее окреп, налился серебряным звоном, она уже пела не таясь. На яблоню села малиновка, за ней другая. К ним присоединились несколько дроздов. Птицы, зачарованные, примолкли и придвигались к певунье, спускаясь на все более низкие ветви. Горислава же не видела ничего, она будто растворилась в песне, и ей было впервые за долгое время привольно и спокойно.

— Надо же, так вы сирена, фру! — сказал за ее спиной мелодичный мужской голос.

Горислава вздрогнула, выронила секатор и обернулась. Птицы облачком вспорхнули с яблони и унеслись прочь.

— Простите меня, я не хотел вас пугать! — Аурвандил поднялся по лесенке, которая вела к двери в подвал, и подобрал секатор. — Я услышал ваше пение и выглянул посмотреть. Дивный голос, как и у всех сирен, впрочем.

Горислава стояла красная как рак от смущения и досады за то, что так неосторожно выдала себя. К тому же это был первый раз с того самого ужина, на котором Аурвандил говорил с ней, если не считать отрывистых приветствий, которых едва ли набралось бы пять или шесть, так редко она его видела.

— Вы встречали много сирен, дроттин? — только и нашла что выдавить девушка.

— Нет конечно, — ответил он со смешком, — вы прекрасно знаете, что это редкий дар. И все же тот, кто слышал голос сирены, ни с чем его не спутает. У нас в академии учились две таких. Всё соперничали между собой, — он протянул ей секатор. — А вы в академии были единственной, раз задаете такой вопрос?

Горислава взяла из его руки садовый инструмент, он проследил за ее движением и нахмурился. Девушка машинально отметила, что он бы мог быть красивым, если бы не был таким мрачным. Она отвернулась к кусту и принялась работать дальше, соображая, что бы ответить. Она надеялась, что алхимик забудет о своем вопросе и уйдет обратно в подвал, но он отошел к каменной лавочке, сел, достал трубку с коротким прямым мундштуком и начал набивать ее табаком, поглядывая на девушку и явно ожидая ответа. Она вздохнула и, поняв, что виртуозно соврать не сумеет, нехотя призналась:

— Я не училась в академии.

— Что? — он удивленно уставился на нее. — Вы обладаете магией — и не обучены ею управлять? Вы вообще-то опасны для окружающих, вы в курсе?

— Мой дар очень слаб, — заторопилась объясниться Горислава, — и мои родители были против обучения магии. Я получила обычное образование.

— Ваши родители были больны на голову? — осведомился он так же изумленно. — А куда смотрели комитеты по делам детей-магов? В Галлии за этим контроль еще строже, чем у нас, насколько мне известно!

Горислава, совершенно забывшись, вскочила на ноги, швырнула под куст секатор и садовые перчатки и, сверкая глазами, выпалила:

— Пусть вы и дроттин, но вы все равно не имеете права оскорблять моих родителей! Тем более совершенно не зная их!

Аурвандил, трубка которого курилась без дела, поскольку он был изумлен настолько, что забыл о ней, попытался отшутиться:

— Я уже говорил вам, что не дроттин и просил не звать меня так.

— Если вы не дроттин, то это не значит, что вы имеете право хамить! — Гориславу трясло от ярости. — А называть я вас буду так, как нам велел вас называть дроттин Эриксон! Как вы справедливо заметили, он тут хозяин, а вы всего лишь его гость!

Она развернулась и направилась ко входу на кухню, но опомнившийся Аурвандил вскочил и поймал ее за руку:

— Пожалуйста, простите меня, фру, — попросил он с искренним сожалением, — я действительно бываю резок, но это не от того, что я хотел вас обидеть. Я просто слишком мало общаюсь с людьми. Извините меня, я признаю, что был глубоко неправ. Я ничего не хочу сказать о ваших родителях, просто это необычно… Но это действительно не мое дело.