Четвертый брак черной вдовы (СИ) - Лакомка Ната

После ее слов повисло неловкое молчание, а Катарина улыбнулась самым очаровательным образом.

— О! Я вижу там донну Забель! — быстро нашла выход из ситуации донна Азуссена. — Я еще не похвалила ее костюм!

— И я И я — донны снялись с места птичьей стайкой и полетели куда-то на другую сторону зала.

Катарина коротко вздохнула, как вздохнул, верно, в свое время Самсон, обратив в бегство войско филистимлян.

— Почему это вы вздыхаете? — раздался над самым ухом голос Хоэля, и Катарина снова вздрогнула, но на сей раз не от ужаса, а ощутив томление и слабость.

Рука мужа немедленно легла на ее талию, и донне пришлось легко ударить его веером по пальцам, чтобы заставить соблюсти приличия.

— Разве вы не знаете, — ответила она, сведя все к шутке, — что ночь — это время вздохов

— Вздохов любви? — тут же подсказал он.

— вздохов сожалений о том, что днем сделано слишком много ошибок.

— Даже боюсь спросить, на что вы намекаете, — рука Хоэля вернулась на талию жены.

— Слово «боюсь» вам совсем не подходит, ведь драконы не ведают страха, — Катарина снова ударила его веером — на этот раз посильнее. — Вы привлекаете к нам излишнее внимание.

— Готов поклясться, сейчас всех интересует, что вы сказали этим курицам, раз они так быстро разбежались.

— Вам это так же интересно?

— Даже больше, чем остальным, — подхватил Хоэль, — они-то знают вас давно, а я словно открываю страницу за страницей в новой книге и не перестаю удивляться.

— Человеку, который научился читать пять лет назад, каждая книга будет казаться удивительной.

— Может, я не силен в книгах, но кое в чем страниц прочитал побольше, чем вы. Так что вы сказали дамам?

Катарина поправила маску, скрывая улыбку, и делано равнодушно пожала плечами:

— Оставьте дамские разговоры дамам, добрый дон. Гораздо занимательнее, когда в книге остаются непрочитанные страницы, чем когда она известна от корки до корки.

— Ну вам-то это точно не грозит.

— О чем вы?

— В вашей книге есть много страниц, на которых кое-что записано невидимыми чернилами

Если Катарину волновал даже его голос — низкий, чуть хрипловатый, то после последней фразы она пришла в настоящее смятение. На что это он намекает? Вызнал что-то про пьесы?.. Она поспешила отшутиться:

— Что вы, Хучо, все страницы в моей книге исписаны чернилами черными, — она коснулась пальцем черной оборки на своем платье, — и серебряными, — она коснулась серебряного шитья, — а потом опять черными, а потом серебряными

— Это вы про переплет, донья Кошечка, — не остался в долгу Хоэль. — Хотел бы я увидеть вас без переплета.

— По-моему, вы уже забываетесь, — ответила Катарина достаточно резко, и щеки ее запылали. Но вовсе не от негодования, как она попыталась представить.

Хоэль не успел ответить, потому что музыканты заиграли что-то легкое, милое, игривое, как полет бабочки. Танцевать никто из дам и господ не пошел, потому как это неприлично — скакать по залу красному и взмыленному. Благородный человек танцует с достоинством.

— Почему бы нам не пойти и не станцевать? — предложил вдруг Хоэль, пристукивая в такт музыке каблуком.

— Едва ли это будет прилично, — ответила Катарина твердо. — Если вы не заметили — я в трауре.

— Я заметил, что вы нацепили на себя унылые тряпки, но трауром это не признаю, — тут же отозвался он. — Так что насчет потанцевать?

— Нет, я не танцую, — отрезала она. — Но вас не удерживаю. Только умоляю — соблюдайте благопристойность, здесь лучшие люди города, не опозорьте меня.

— Когда это я вас позорил? — обиделся Хоэль. — Да я в жизни не вел себя так примерно, как став вашим мужем.

— Оно и заметно, — не удержалась от колкости Катарина. — Из-за вас, мой примерный муж, о нас сплетничает весь город.

— Так это проблемы длинных языков, — не остался он в долгу. — Но за то, что вы спорили со мной, донья, я велю вам плясать. Идемте!

И прежде, чем Катарина успела возразить и что-либо предпринять, он обхватил ее за талию и потащил в самую середину зала, рявкнув так, что заглушил музыку:

— Фламенко!

Фламенко! Танец бродяг! Танец цыган!

Катарину бросило в жар, едва она это услышала.

Только ее муж мог придумать заказать фламенко на празднике, где собрались сливки общества!

На них оглянулись, но выражения лиц невозможно было рассмотреть — лица скрывали маски.

Зато музыканты тут же прекратили полет бабочки, и раздался огненный перебор гитары, а потом глухой стук кастаньет. Потом вступила скрипка, и Хоэль, прихлопнув в ладоши, выбил каблуками оглушительную дробь.

Музыканты заметно оживились, и гости тоже оживились, подтягиваясь ближе. Маски черные, белые, красные, медленно приближались, забирая в кольцо пару посреди зала — словно окружали.

Катарина почувствовала дурноту. Столь пристальное внимание Столь скандальное поведение

— Смелее, — прошептал Хоэль, обходя ее в танце. — Покажите этим сплетникам, на что вы способны. Они только и ждут, что вы испугаетесь и сбежите Вы же не испугаетесь? Вы же дочь коннетабля?..

Именно это стало последней каплей, и Катарина приняла вызов. Она была не слишком умела в простонародных танцах, но не раз видела, как пляшут фламенко цыгане на площади. Короткая юбка облегчала ей прыжки и пируэты, и они с Хоэлем прошли три круга под музыку, которая становилась все горячее, все чувственнее, под гортанные вскрики музыкантов, и пол под туфельками Катарины словно превратился в раскаленное железо.

Давно забытый задор и веселье овладели ею. Пожалуй, последний раз она с таким удовольствием танцевала только в дни юности, когда жизнь казалась прекрасной, полной чудес, любви и сладких надежд.

И если удалось пережить прекрасное чувство почти юношеской радости, какое значение имеют недовольно-изумленные взгляды?

— По-моему, вы смеетесь? — подначил ее Хоэль.

И в самом деле, Катарина поймала себя на том, что смеется.

— Какие у вас зубки, — продолжал нашептывать ей муж, — так и съел бы их!

Глаза его под полумаской жадно горели, и этот взгляд волновал и радовал Катарину еще сильнее, чем темпераментный танец. Как будто сбылись ее девичьи мечты, и серые будни превратились в радугу.

И что из того, что мужчина, обнимающий ее, был ее мужем не по-настоящему? Это как в театральной постановке — блеск и мишура, и не видно, что на рыцаре бумажные доспехи, а меч — обыкновенная деревяшка.

— Неплохо, донья Кошечка! — подбодрил ее муж. — А теперь добавим огоньку!

Очередной поворот, и негодник Хоэль положил руку не на талию Катарине, как полагалось бы, а пониже — прихватив ладонью под ягодицу. Катарина вздрогнула, как будто ее ужалили, но муж только прижал ее покрепче, не давая отстраниться.

— Спокойно, на нас же смотрят, — сказал он, и глаза его смеялись.

— Вот именно — смотрят! — зашипела Катарина, старательно улыбаясь при этом.

— Вы про это? — он усмехнулся и чуть сжал пальцы, заставив Катарину почти упасть к нему на грудь. — На это-то пусть глазеют. И завидуют.

— Чему тут завидовать?!

— Да я сам себе завидую, донья Кошечка, — промурлыкал Хоэль, но руку убрал — медленно, незаметно для других лаская женское тело, скрытое складками платья. — Какая же вы милашка, когда злитесь Смотреть на вас — одно удовольствие.

— А я с таким удовольствием выцарапала бы вам глаза, — пообещала Катарина со сладкой улыбкой.

— Беситесь, это вам идет, — щедро разрешил Хоэль, разворачивая ее в танце и почти касаясь губами ее щеки. — Злючка, царапучка, такая кошечка — и бархатная, и с коготками Хотел бы я познакомиться не только с вашими коготками, Котенок-Кэт. Вы не подарите мне немного вашей бархатной мягкости? Она у вас есть, я знаю

Румянец полыхал на лице Катарины, и она даже не нашлась с ответом. Но к счастью танец закончился, и муж, хитро улыбаясь, проводил ее к дамам, поцеловав на прощанье в ладонь. Катарина запоздало выдернула руку из его пальцев, залившись краской уже до ушей.