Белый край (СИ) - Острожных Дарья "Волхитка"

Меня охватил благоговейный трепет. Книги — это непросто бумага и буквы, это что-то более ценное, великое. С их помощью можно узнать мысли человека, который умер давным-давно. Можно загнуть страницу, и через столетия ее увидит кто-то другой. Что он подумает? Как отнесется к написанному?

Голова шла кругом. Казалось правильным, что башню заливал свет. Между полками были длинные узкие окна, а за ними виднелось бледное небо. От восторга я не сразу заметила, что тишину прерывал скрип пера о бумагу. Оказалось, что в центре башни друг за другом стояло три письменных стола, и за дальним сидел незнакомец. Не Нэмьер — у этого волосы были короче и гуще. Они закрывали лицо и колыхались в такт движениям руки. Незнакомец что-то писал, а вокруг него в беспорядке лежали книги и скрученные свитки.

На мгновение он прервался и взглянул на меня. Вряд ли мы встречались, я не узнала его лицо с острыми скулами и подбородком.

— Не стой там, — незнакомец улыбнулся, — не могу работать, когда за мной наблюдают.

Он говорил добродушно, и страхи забылись.

— Что ты делаешь? — спросила я, но сразу пожалела: а если Бригита знала о его занятии? Или это ловушка Нэмьера?

— Как обычно, переписываю.

На счастье, юноша ответил без интереса и потер лицо руками. Пальцы у него были измазаны чернилами, и на руковах бледно-желтого дублета виднелись пятна.

Я приблизилась к столу и увидела пергамент, наполовину исписанный рунами. Рядом лежал увесистый фолиант, открытый на последних страницах.

— Никогда не понимала, зачем переводить книги на старый язык. Ведь так теряется вся красота.

Это рассуждения, не вопрос. Нельзя же стоять и молчать, когда разговор уже начат. Надеюсь, юноша так и подумал. Он убрал руки и поднял на меня красные глаза, но ответить не успел.

— Для понимания наук красота не нужна. Так мы освободим место, не то башня рухнет под тяжестью книг.

Снова этот неторопливый, заполняющий голос. Он донесся сверху, будто принадлежал кому-то из богов. Нэмьер — я его из тысячи узнаю. Колени подкосились, и реверанс вышел еще более нелепым, чем в первый раз.

Почему стало так тихо? Не к добру это. Воздух словно потяжелел и давил, но я заставила себя оглядеться. Нэмьер стоял на втором ярусе, широко расставив руки и опираясь на баллюстраду. Не пойму, как ему удавалось выглядеть столь изящно в такой простой позе. Он напоминал короля, для которого величие стало второй натурой.

Сегодня он был в бирюзовом. Я еще не видела такого странного облачения: сверху оно напоминало дублет с баской, которая тянулась до самого пола. Из-под нее показыались черные сапоги, а на поясе висел кинжал. Серебряные ножны блестели, как и глаза хозяина. Он вновь пристально изучал меня и криво улыбался.

Пришлось стиснуть в кулаках юбку — так и хотелось поправить лиф, одернуть рукава… сделать хоть что-то! Я знала, как отвратительно выгляжу по сравнению с Нэмьером. Нужно терпеть, он-то видел Бригиту с ее округлой грудью и красивыми волосами.

— Спасибо, Симон, — сказал брат лорда, — объясни леди обязанности, и можешь идти.

Он обвел меня взглядом, почему-то усмехнулся и исчез в глубине яруса. И это все? А как же вопросы с подвохом? Я не ждала такого и растерялась, а Симон встрепенулся:

— Вот это нужно переписать, — он указал на стопку ветхих книг, — здесь чистый пергамент. Так… чернила, перья. Идем покажу, куда складывать готовые.

— Но я не умею так. Нельзя просто взять и начать писать.

Мне было плевать на осторожность — если испорчу что-то, будет хуже. Но юноша улыбнулся и покачал головой.

— Это же руны, они простые, а книги научные. Травники разные. Эти уже слишком старые и не ценны для коллекции, но знания нужно сохранить.

— А если я что-нибудь испорчу?

— Не испортишь, — хохотнул Симон. Он смотрел на меня, как на ребенка, — Родарик сказал, что ты хорошо знаешь руны и красиво пишешь. Главное, не торопись.

Теперь ясно, это было испытание: знаю ли я то, что знала Бригита. Хотя странно, что Нэмьер решил тратить чернила и пергамент. Или он просто хотел оказаться поближе и наблюдать? Почему сам?

Мыслей было столько, что за ними не удавалось следить. Симон что-то говорил, сердце колотилось — я с трудом взяла себя в руки. Юноша отвел меня к винтовой лестнице у стенки и показал спрятанную за ней дверь. Она вела в комнату, похожую на лабиринт из-за шкафов. Полки в них лежали не вертикально, а представляли из себя ромбы, как в винном погребе. Здесь хранились пергаменты, Симон принялся объяснять, как складывать и помечать их.

— А он, — я кивнула вверх, — все время будет здесь?

— Нет. Иногда он приходит, бродит наверху, читает, но обычно недолго.

Юноша грустно вздохнул, видимо, Нэмьер и его смущал. В груди кололо при одной мысли, что этот странный человек будет смотреть мне в спину, думать и строить догадки. Чтобы задержать Симона, я изо всех сил прикидывалась дурой, но в конце концов он ушел.

Сразу стало тоскливо, как в пустыне. Платье так громко шелестело, будто пыталось о чем-то предупредить меня. Я ощущала себя глупой птицей, которая чирикала и привлекала внимание ястреба, что витал рядом. Нэмьер вел себя подозрительно тихо. Надеюсь, вспомнил о важных делах и скрылся в каком-нибудь тайном коридоре, хотя на это не стоило надеяться. Наверняка просто замер и наблюдал, даже не думая скрываться.

Оглядется хотелось еще сильнее, чем дышать, но не стоило проявлять интерес. Я устроилась за столом и с ужасом заметила, до чего плотным, ровным и однотонным был пергамент. Такой стоил дорого — хоть бы не испортить! Я не выдержу, если в ледяных глазах Нэмьера появится злость.

С непривычки было неудобно держать перо. Приходилось водить им медленно, чтобы знаки получались ровными и одинаковыми. У нас в роду был прорицатель: чародеи любили руны за двусмысленность, так они скрывали свои секреты от непосвященных. И они редко создавали семьи, поэтому отец унаследовал его книги.

В детстве я зачитывалась ими, но сейчас это мало помогало. Как перевести «рваная рана»? Для царапин, ранений и увечий был знак, но первое слово никак не поддавалось. Пришлось нарисовать круг с ломаной линией посередине — он обозначал сломанную или порванную вещь, в зависимости от контекста. Надеюсь, будет понятно, но лучше уточнить у Симона. Не дай боги, кто-то запутается, это же лекарственный справочник.

Или что?

Я так увлеклась линиями и ценой пергамента, что забыла обо всем. Блаженное забвение рухнуло, когда на страницы книги легла тень. Нэмьер! Он беззвучно подкрался и стоял у меня за спиной. Давно? Мысли слиплись в кучу, руны забылись, осталась только молчаливая тень.

— Я тебя смущаю? — раздался бархатистый голос.

За мной наблюдал чародей из замороженного замка — разумеется! Судя по тону, он прекрасно это знал и радовался.

— Трудно собраться, когда смотрят, — ответила я.

Только сейчас стало заметно, как болит спина и пальцы. Старательность превратила меня в напряженный комок. Нэмьер обошел стол и замер перед ним, скрестив руки на груди. Боги, как громко зашелестела его одежда, будто клубок змей зашипел.

— Теперь ты будешь заниматься книгами. Это более достойно. Ты же леди, а не простолюдинка, пусть с твоей семьей и случилось несчастье.

Какое несчастье? Неужели он узнал… нет, откуда. Я подозревала, что Бригита высокородная: все называли ее «леди» и относились с уважением. И она была слишком молодой, чтобы выбиться из прислуги в управляющие.

Надеюсь, что так. Я подняла голову и кивнула в знак благодарности. Удивительно, но в глазах Нэмьера не было гнева, только любопытство. Он ласково улыбнулся, будто хотел сделать мне приятное.

И почему я боялась его? Ничего плохого не случилось, да и не походил он на злодея. Скорее на полководца в зените славы, когда тот проявлял всю свою стать и внушал благоговение.

Думаю, Нэмьеру было около тридцати лет. Лицо казалось молодым, но уже не юношеским. Слишком идеальные черты делали его призрачным, хотелось найти изъян, но в глаза бросилась только длинная морщинка на лбу.