Сколько ты стоишь? (сборник) (СИ) - Сакрытина Мария

Ведь правда же — зачем наложнику умирающая госпожа? Перстни поснимать? У меня их и не было. И уж тем более, зачем ему звать меня по имени (!) и просить не умирать (!!). Я точно бредила. Совершенно точно.

И, чтобы отыграть до конца, с трудом подняла кинжал — кажется, Ален бросил его, пока меня тормошил. Подняла, царапнула палец и с усилием провела им по лбу замершего наложника.

— Госпожа, что вы делаете?

Я улыбнулась и шепнула:

— Отпускаю тебя.

И добавила — очень тихое, совсем не слышное за тем потоком наших и южных слов, которых он на меня обрушил:

— Пожалуйста, прости меня.

Глаза перестали видеть, я в последний раз вдохнула.

Грейпфрут и сандал.

Загробная жизнь оказалась полна сумрака, пляшущих, словно от свечи, теней и образа красивого юноши в ореоле света.

Я поглядела в его расширенные серые глаза и хрипло выдохнула:

— И тут ты.

Глаза вспыхнули и исчезли — юноша отвернулся, комкая складки зелёной с золотой строчкой туники. Потом снова покосился на меня — с каким-то донельзя странным выражением.

Я облизала пересохшие губы и хрипло пробормотала:

— Да когда же я от тебя избавлюсь!

Он вздрогнул, точно я его снова плетью огрела. Выпрямился неестественно, на губах заиграла фальшивая улыбка.

И попытался уйти.

Я поймала его за руку, притянула к себе, удивляясь реальности моего бреда.

Его глаза горели отчаянием, а губы шептали:

— Не надо. Пожалуйста, не надо. Дайте мне уйти. Пожалуйста, дайте мне уйти!

Я заставила его почти лечь на меня — он не сопротивлялся. Хорошо, я была слаба, как ребёнок.

И выдохнула в его рот:

— Нет. Никогда, — а потом, забрав поцелуй, шепнула, уверенная, что всё это предсмертный бред. — Не уходи.

Он сам прильнул ко мне, и я стёрла его фальшивую улыбку, заставив стонать от удовольствия и дрожать от возбуждения.

Странно, в посмертии он не был таким решительным, как в жизни.

И пах бергамотом…

А после, когда я в бессилии упала рядом с ним, он плакал, кусая губы. Слёзы тихо текли по щекам — я, приподнявшись на локте, стёрла их краем покрывала, встревоженно заглядывая в затуманившиеся серые глаза.

— Я не хочу быть вам обузой, госпожа, пожалуйста. А иначе я вам не нужен, я же знаю. Пожалуйста, продайте меня, а ещё лучше — убейте, потому что я сам умру, когда действие вашего заклинания кончится.

Где-то на этом месте я начала потихоньку понимать, что, кажется, это не бред, и я не умерла. И нахожусь в гостях у Аврелия. То, что главный королевский целитель вытащил меня с того света, не удивляло, удивляло, что здесь делает это сероглазое чудо.

— Умрёшь, — голос сорвался, дыхание перехватило. — Почему? Я такая плохая хозяйка? О, ну да, знаю, что плохая…

Он не дал мне продолжить, подался вперёд, закрывая мне рот солёным поцелуем.

— Вы самая лучшая госпожа, которая у меня когда-либо была!

Я облизала губы, не выдержала, провела пальцем по его щеке. Он зажмурился, подался к моей руке.

— Каждой этой говоришь?

Он снова с отчаянием взглянул на меня.

— Пожалуйста, госпожа. Я не хочу другого хозяина!

— У тебя его и не будет, — я села, опираясь о подушку, глядя на него сверху вниз. — Я тебя отпустила. Ты свободен. Всё, нет у тебя больше хозяев.

И, когда его глаза расширились, а губы задрожали, тихо, нерешительно добавила:

— Но, пожалуйста, не оставляй меня.

Он закрыл лицо руками, и я ещё минут десять потратила на то, чтобы его успокоить — хотя у самой сердце стучало у горла.

— Скажите это ещё раз, — хрипло просил он, так и не отнимая руки. — Пожалуйста.

— Не оставляй меня, — вздыхала я. — Ты же и сам это знал. Не мог не видеть. Зачем..?

— Зачем я вам нужен без проклятья? — шептал он, глядя на меня сквозь пальцы. — Кому я нужен без проклятья, я никто, меня нет, нет…

Я обнимала его за вздрагивающие плечи.

— Глупый мальчик, ты совершенен, ты прекрасен, ты умел, талантлив, ты очень, очень молод. И я, кстати, пойму, если ты уйдёшь, потому что без магии я очень скоро постарею, а ты только расцветаешь…

Он смеялся, целуя мне руки.

— Вы единственная, моя госпожа.

— Виктория, — поправила я, не в силах отнять рук.

— Госпожа, — вздохнул он. — Госпожа. Навсегда. Никогда не прогоняйте меня. Я последую за вами куда угодно. Я сделаю что угодно. Я ваш.

Я заглянула ему в глаза и криво улыбнулась.

— А я твоя.

Целебный настой горчил. Я морщилась, но пила — маленькими глотками. Надо бы залпом, но вкус хоть немного отвлекал, я всё ещё не могла рассказывать об обряде равнодушно. А Ален, похоже, единственный, кто не знал — и уж точно не о подробностях.

Я закончила — и так сократив насколько возможно. В кубке осталась ещё половина. Я с грустью глянула на него. Даже один глоток — мерзость, гадость.

И почувствовала сахарную тягучесть мёда на губах.

— Так легче, — кивнул Ален, убирая ложечку.

Я улыбнулась сахарными губами, поднимая кубок.

— Я подозревал что-то в этом роде, — спокойно продолжал юноша. — Вы меня боялись, я это видел, с первой минуты. Я только не понимал, зачем тогда меня вам подарили. Очевидно же было, что радость я вам принести не смогу, а как игрушка для битья я слишком дорог. Зачем?

Я вытерла губы.

— А ты спроси нашего безупречного короля, какого лешего он парламент распустил, если знал, что половина магнатов взбунтуется? Честно говоря, за моё с ним десятилетнее общение я ни разу не замечала, чтобы он умел думать хоть о чём-то, кроме пиров, охоты и красивых женщин. Ты, думаю, попадаешь в третью категорию — Его Величество уверен, что все такие же похотливые козлы, как и он.

Ален с улыбкой опустил голову.

— Однако это его солдаты освободили вас, госпожа.

Я удивлённо нахмурилась.

— Когда? — хотя, очевидно, кто же ещё, если не бравый король на белом жеребце — его коронная фишка. Иначе я бы, наверное, всё-таки познакомилась с посмертием.

— Они использовали меня как приманку. Я должен был открыть им ворота, — спокойно продолжал Ален.

Я сощурилась.

— И как ты… Я же ещё не сняла с тебя проклятья тогда. Да и… через сколько рук ты тогда прошёл?

Любой бы дал мне в зубы за такой вопрос, и не посмотрел бы, что женщина, и больная.

Но Ален только покачал головой.

— Моя госпожа путает шлюх и элитных наложников. Ворота открыл сам герцог, по собственному желанию. Поверьте, он очень-очень этого хотел, — добавил юноша и чарующе улыбнулся.

— О, демоны! — шепнула я, понимая. — Ты… всегда..?

— Я раб, госпожа, я должен любить моих хозяев и никогда не ставить их действия под сомнения, дарить им счастье и неземное удовольствие. Но если бы я был всего лишь безмолвной игрушкой, я очень быстро стал бы обыкновенной шлюхой. Я должен быть совершенным и уникальным, чтобы меня любили, только тогда я могу дожить хотя бы до двадцати. Подобные мне очень часто умирают ещё в четырнадцать, когда мы теряем детские черты. У нас на юге не все предпочитают взрослых юношей. Но я хотел жить, и я хотел, чтобы во мне нуждались. С моим проклятьем это было несложно.

— С твоим умом, — поправила я. — Я догадывалась… Ты всеми хозяевами так крутил? Только честно.

— Вами сначала не получалось, — вздохнул он, а в уголках губ мелькнула усмешка. — Вы хотели того, чего я не мог вам дать. Смерть была бы предпочтительнее. Но даже потом… Знаете, госпожа, вы единственная, кто увидел во мне человека. Другим и в голову не приходило требовать от меня принятия решения. А вы сами не очень любите это делать. А если и делаете, то не продумав до конца. Зачем вы согласились на обряд, если он принёс вам столько боли?

Я хмыкнула и закрыла глаза. Рука Алена нашла мою, наши пальцы переплелись.

— Хотела стать великой волшебницей. Войти в историю. Тщеславие.

— Вы вошли, — совершенно серьёзно сказал Ален. — Но к последствиям оказались не готовы, — и, посмотрев на меня, снова улыбнулся. — Простите меня, госпожа, ваш глупый раб опять говорит недозволенное. Но мне показалось, вам это нужно.