— Неужели, это ваша постановка, мэтр? Я покорена, — смутилась маркиза. — Но, честно говоря, это было давно и я не точно помню все обстоятельства. Так кто же автор столь нашумевшего произведения?
— Они, — мэтр кивнул за окно, имея в виду "кого-то" из спутников их кареты. — Именно они, мадам, напрямую причастны к созданию этого произведения искусства, столь высоко оцененного вами. Скромно признаюсь, что и я тоже приложил к нему руку. Но песни — целиком написаны вашим зятем. Он предполагал за пьесой большое будущее и сам не играл в ней, опасаясь огласки при дворе.
— Боже мой, — маркиза уронила веер на колени и на некоторое время застыла, переваривая новость. Герцог Провансальский отреагировал совершенно философски и ничем не проявил своего удивления или возмущения.
А Матиола постепенно приходила в себя, и, придя окончательно, начала злиться. Объектом её раздражения и объектом привычным, стал Гиацинт:
— А я его уговаривала пойти на "Травиату"! О, он действительно ни с кем и ни с чем не считается! Творит, что хочет, невозможно ни в чём быть уверенным с этим чудовищем! При всех его неисчерпаемых талантах, его любимое занятие однозначно! Игра на чужих нервах! Вот и сейчас, сейчас что он вытворяет!?
— Но ничего такого уж страшного не случилось, — терпеливо напомнил герцог Провансальский. Матиола нервно раскрыла веер и стала обмахиваться им, надеясь остудить пыл негодования:
— Но он ведь подаёт пример младшим. И пример разрушительный! Им тоже хочется гонять пыль по дороге и чувствовать себя независимыми от нас. Откуда в нём этот цыганский характер? Ведь так он спокойно может бросить всё: семью, дом, детей и умчаться в какой-нибудь кибитке в дальнюю дорогу или уйти в море на несколько лет!
— Да, он может, — со знанием дела подтвердил Гиацинт-старший. — Но чего ещё ждать от мальчишки? Только вы не волнуйтесь, мадам, без Виолы он никуда не денется. Ваша дочь — очень достойная партия для моего мальчика.
Матиола закатила глаза:
— Это комплимент, герцог?
— Безусловно. А что касается "младших", Джордано и нашего милого пажа, им также было бы полезнее потрястись верхом, а не в коляске, раз уж им так хочется. Но вы правы, Матиола: четверых бандитов дорога просто не выдержит.
Мэтр Жасмин развёл руками:
— Надо же кому-то быть послушным. А этого "блудного сына" переделывать совершенно бесполезно. Вы пробовали?
— Да! — признались Матиола и герцог.
Режиссёр сочувственно улыбнулся:
— Мы тоже. Безнадёжное занятие, не правда ли?
Матиола в раздумье покачала головой:
— Пожалуй… — и снова обратилась к герцогу: — Но вы же отец ему, как-никак! Могли бы и приказать своей родительской властью. Я говорю не сейчас, а вообще.
Её спутник слегка улыбнулся своим воспоминаниям:
— Вообще? Увы, маркиза, я когда-то сгоряча пробовал проявить свою родительскую власть, и это имело очень тяжёлые последствия. Для меня. С тех пор мне пришлось принять его точку зрения в воспитании детей.
Мадам Лили заинтересованно подалась вперёд:
— Ваше сиятельство, мне бы хотелось поближе познакомиться с этой теорией, если вы не против?
— Мне тоже! — подхватила Матиола.
Герцог добродушно пригладил серебристую бороду:
— О! Это чрезвычайно просто! Первый и единственный её закон Гиацинт сформулировал, когда ему было года три, и звучал он: "Знаешь, папа, сын — тоже человек!"
Жасмин и Лили смеялись. Матиоле самой было смешно, однако маркиза неодобрительно поджала губы:
— Такой подход к воспитанию означает вседозволенность?
— Нет, всего лишь игру на равных. Признание в себе и в другом полноценной личности.
Подумав, Матиола сказала:…
— Эту теорию можно принять, если быть уверенным, что во всех случаях будут такие же хорошие результаты, как у вас…
Вмешался Жасмин:
— Прошу простить, мадам, но как режиссёр я точно знаю по опыту, что личность актёра имеет колоссальное значение при постановке пьесы. Вам нужно, чтобы не только каждое слово и движение, но и общая картина, атмосфера спектакля отвечала вашему замыслу. Но как заставить людей сыграть то, что нужно, а по сути, на время стать такими, какими их видит постановщик?
Если их подавлять (любым способом) то, ручаюсь, ничего не выйдет! Но исполнять всё, что я требую, и главное, чувствовать, как я того требую, они же должны, иначе роли не будет. А в случае с детьми — характера, личности не будет. Надо так удачно комбинировать врождённое с тем, чему можно научить, чтобы образ был цельный.
Честно говоря, с высоты своего всезнания правильно это может сделать только Господь Бог. Людям приходится общаться на равных, если они хотят чего-то достичь. Спрашивать, пробовать, ошибаться… С детьми — главное не потерять их уважение. В общем, это формируется где-то в раннем детстве, независимо от нашего и их желания.
— На уровне подсознания, — подсказала грамотная маркиза. — Как же, как же, это нам известно. Видимо, по этой причине, как бы я не нарушала принцип равноправия в нашей семье, мне так и не удалось окончательно испортить отношения с дочками.
— Возможно, вы не так часто его нарушали, этот принцип? — улыбнулась мадам Лили`. Матиола польщённо опустила ресницы и спряталась за веером:
— Не знаю, право. Всё может быть. Полагаю, мне придётся, герцог, признать действенность теории вашего сына.
Герцог наклонился ближе и тихо сказал своей спутнице:
— Боюсь, что придётся, дорогая Матиола. Ведь, между нами говоря, именно этим способом он довольно успешно сейчас перевоспитывает вас.
Она громко рассмеялась:
— Увы, я вынуждена признать очевидные перемены в своём отношении к графу. В результате "воспитательной работы" я дошла до того, что временами думаю: "Несмотря ни на что, лучшей партии, чем он, моей дочке не найти в целом мире".
Занавеска на окне рядом с Матиолой метнулась в сторону:
— Вот тут вы совершенно правы, мамочка! — раздался у неё над ухом весёлый голос Гиацинта. Пригнувшись к шее лошади, он заглядывал в окно.
— Между прочим, подслушивать чужие разговоры… сам знаешь, — укоризненно сказал герцог сыну. Тот лукаво по-кошачьи жмурясь, ответил:
— Знаю, нехорошо. Но во-первых, это не чужие… А во-вторых, клянусь, я слышал только последнюю фразу!
Герцог, прикрыв глаза, с сомнением покачал головой. Гиацинт закинул занавеску на крышу кареты и принял обиженный вид:
— Папа! Неужели ты думаешь, что если б я слышал все претензии в мой адрес, я бы вообще вступал с вами в переговоры?
— Тогда откуда ты можешь знать, что здесь говорилось?
Граф пожал плечами:
— Да я просто сказал, что согласен с мадам маркизой насчёт "лучшей партии", а по "несмотря ни на что" мог дофантазировать себе остальное!
Матиола склонив голову набок, посмотрела на него:
— Можешь смеяться, дорогой, но я тебе верю. Как там девочки, далеко уехали?
— Да, они умчались на полмили вперёд, не меньше. Передать им что-нибудь?
— Обязательно. Скажи, что у нас всё в порядке и пусть не уезжают так далеко. Знаешь, лучше тебе ехать поближе к ним, мало ли что может быть на дороге. Я что-то волнуюсь.
Гиацинт кивнул:
— Хорошо, я догоню их и буду поблизости. Не беспокойтесь.
Он махнул рукой на прощанье и умчался, не забыв опустить занавеску на окно кареты.
Натал дожидался его, нетерпеливо гарцуя на коне метрах в двадцати впереди экипажа.
— Всё нормально? — спросил он графа. Гиацинт осмотрелся по сторонам:
— У них-то — да, а девчонок надолго бросать не стоило. Права маркиза, мы почти у стен города. Мало ли что…
Они пришпорили коней и вихрем помчались догонять карету Виолы и Амариллис.
46.
Город и правда был уже недалеко. Они уже проехали предместья Пизы — башню закрывали сейчас деревья. Напрямик по улицам такой большой караван ехать не собирался, и они объезжали город Падающей башни по окружным просёлочным дорогам. Прямо к окнам карет тянулись ветки олив. Два встречных экипажа с трудом могли разъехаться на такой дорожке.
