Отступники (СИ) - "Schell"

Она не проронила ни слова, лишь иногда что-то бормотала про себя. Игнорировала всё, что происходит вокруг, так, когда впервые её «операция» прошла неудачно: зерно уже проросло изнутри и, выплюнув его, пациент выплюнул парочку своих органов, она лишь хмыкнула, решив, что не успела помочь. Будто бы… Это была совсем не она, а что-то вроде природных инстинктов.

Но всё-таки зерна ужасны. Их никогда не использовали — они табу.

А когда Королю Рубина, Иосифу де Раду, сообщили о неком вирусе, что поражает людей, заставляя тех захлебываться собственными органами (хотя, здесь всё неоднозначно: у жителей Рубина совсем нет магии, в то время как зерно болезни питается маной из сутирипса, органа магии, поэтому не понятно, почему жители Рубина вообще могут заразиться этим вирусом), то тот просил лишь лечить больных и предотвратить любое распространение болезни, а также приказал ни за что не раскрывать прессе, что появилась, как он сказал: «Причина паниковать».

***

— Но!

— Никаких «но», — говорил главврач, — Нам сказали, что мы не должны раскрывать про эти…

— Зерна болезни, — сказала Эвелин, — Но, сэр, мы должны… Хотя бы облегчить страдания тех, кто заразятся!

Главврач стоял у окна, курил трубку и загадочно смотрел вдаль, словно хотел создать образ влиятельного и образованного аристократа, на коих Эвелин насмотрелась тысячами.

— Есть предложения? — спросил он после долгой паузы.

— Н-не-! — неожиданно в голове Эвелин что-то щелкнуло.

Какой-то женский, приятный голос начал шептать девушке на ушко. Он был теплым и заботливым, будто перед нею предстала её мать, Элеонора фон Краун, и обняла.

— Мне нужна ручка и бумага, — твёрдо заявила Эвелин.

— Так как зерна болезни поглощают духовную энергию из сутирипса, то вакцину, которую мы разработаем, нужно вводить прямо в него, — говорила Эвелин группе разодетых мужчин.

— Ха! — воскликнул один из них, — Вы женщина, понятно почему предлагаете такое… Я, великий ум медицины Рубина, Рорик Гуано, но даже я бы не смог провести такую операцию!

— Не удивлена, — лишь сказала Эвелин, заставив мужлана смутиться, — Возможно вы не знаете, но сутирипс имеет связь со всеми пальцами рук, так как мана проходит именно через пальцы. Поэтому, я предлагаю вводить вакцину в большой палец, потому что именно там самый большой канал маны, ведущий в сутирипс!

***

«Это было слишком долгое молчание, чтобы потом так громко аплодировать…» — вспоминала Эвелин.

Сейчас по рынку ходят слухи, что появилась какая-то болячка, которую можно вылечить только шприцом, что продают на чёрных рынках, — это и есть идея Эвелин. Чёрные рынки не связаны законом, поэтому там они смогли спокойно ввести в продажу лекарство. Оно притупляет распространение зерна и даёт больше времени инфицированному, чтобы прийти в больницу и получить лечение.

— Ходили легенды, что их достали с таинственного материка Обсидиана, правда, этот материк — такая же легенда, — какой-то старик-пациент начал разговор с Эвелин, когда увидел что вышло из его тела, — О нём рассказывали, когда я ещё был молод, что парочка капитанов нашла четвёртый материк драгоценного камня — Обсидиана, они сообщали, что там нет жизнь, а нет, королевства бросили все отряды на то, чтобы заполучить новые земли… Никто не вернулся.

Когда он закончил, то заметил, что на минуту задремавшая рядом с ним Эвелин, уже испарилась.

— Даже не дослушала…

Она шла по коридорам, что-то бормоча, пока не заметила Юджина Гранта. На душе становилось легче, когда он был рядом. Эвелин плюхнулась на кушетку рядом с ним. Он, не удивившись (всё-таки целый день смотрит, как она бегает от палаты к палате), решил начать повседневный диалог.

— Эвелин, слышала о митинге «движения немагических людей»? — спрашивал Юджин, наблюдая за запыхавшейся девушкой в белом халате.

Грант видел её прекрасным созданием: фиолетовые волосы с парочкой пепельных прядей, а в такие моменты, когда она обессиленно падает рядом с ним, — она смахивает на обычного человека, никак не Принцессу. Белый халат был запачкан кровью и Юджин поморщился, видимо, вспомнил что-то неприятное.

— Конечно, слышала, — ответил Эвелин, опустив маску с лица, — Я не в пещере живу…

«Движение антимагии» — так это зовут журналисты. Люди, рождающиеся без доступа к каналам маны и, соотвественно, не умеющие использовать магию. Таких в последнее время становится всё больше и больше. Они используют наручники, оружие с антимагическими эффектами, когда их митинги прерывает полиция, — то была страшная бойня.

Даже сейчас люди задумываются, если теперь обычных людей так много, не значит ли это, что быть магом — это мутация, а не наоборот?

— Ох, прости, надо бежать, — сказала Эвелин, чмокнув Юджина в его щетинистую щеку, когда увидела горящий свет.

Той же ночью таинственный мужчина исчез, а Эвелин, что пришла проверить, не случилось ли чего со стариком, не понимала, как это возможно, что человека с таким именем не существовало?

Однако, в регистратуре госпитале Эвелин передали какой-то сверток с письмом…

— Ох, точно, оно же сегодня, — впервые за долгое время что-то произнесла Эвелин.

Она кивнула медсестре, что подошла к ней, но, немного погодя, сняла медицинский халат и маску, потянулась, вспоминания как ещё два дня назад радовалась вместе с Софьей и отмечала своё день рождение заранее. Убрала рабочие вещи, попрощалась с медсестрой, что всегда носится за Эвелин и вышла из госпиталя, решив, что ей необходима прогулка, иначе она точно задохнется от той вони, что стоит в больницах.

Где-то посреди Великого Океана

— Я выберусь, несомненно выберусь!

Абель говорил это яростно, в очередной раз взмахивая веслами, сопротивляясь высоким волнам, а вода, то и дело, попадала на борт его «корабля», освежая Абеля.

— Выберусь и надеру за-а-а-! — он кричал сквозь зубы, когда, из-за очередной волны, весло надломилось и немаленькая заноза вошла в палец Абеля.

Теми же зубами он вытащил деревянную щепку из под ногтя и, не обращая внимания на потекшую из ранки кровь, он обессиленно упал в лодку. Шёл седьмой день, ровно неделя, как его бросили без еды и воды. Абель не знал, как ещё не умер, он ведь помнил, как кто-то в городе читал ему энциклопедию. Он отчетливо помнил про «3 дня голодовки». Сегодня был седьмой день, как еда закончилась.

Он съел всё ещё в тот самый, первый день, скорее всего из-за паники и тревоги, тем не менее, к сегодняшнему дню не было ни намека на то, что он проголодался. Он думал, может, это уже значит, что конец близок?

— Ха-а, — вздохнул он, подняв руку к небу и начав загибать пальцы, что-то считая, — Семнадцатое, восемнадцатое… А-ха-ха, сегодня 21 число — моё день рождение! Ура-а, Абель, с девятнадцатилетием тебя, Абель! Желаю тебе счастья, здоровья, любви и благополучия! Пух! — изобразил Абель откупоривание бутылки алкоголя, что так любили распивать в их лагере.

В его мыслях всё чаще появлялось что-то вроде: «Если я не выберусь, это будет самый ужасный день рождения в моей жизни!» и многое другое с приставкой вначале «если я не выберусь…». И в какой-то момент, он понял, что в ситуации, в которой он оказался, слишком много зависит от случая и удачи.

Хоть Абель и трезво осознавал, что осталось ему жить точно немного, когда-нибудь, но организм точно завянет без еды, но надеялся, что умрёт безболезненно.

Сейчас он чувствовал себя… Таким беззащитным. Беспомощным. И почему-то Абель вспомнил записи Джима в его дневнике: «Как же сложно жить с этим слабаком…». От этих слов ему всегда было не по себе, что-то тёмное всегда бурлило от этих слов.

— Эвелин… — шептал он, прикрыв глаза, — Как же мне тебя не хватает, поиграли бы опять в салочки, а? Ха-ха…

Принцесса, его единственная отдушина была тем, ради чего он жил, она стала его мотивацией — его смыслом жизни. Но почему-то в последнее время он чувствует себя всё дальше и дальше от неё, будто бы их связь рвётся. Будто бы… Она больше не принадлежит ему.