Разобрать, кому принадлежит шепот, я не смогла. Скорее всего, это был Феликс, но, может, и кто другой.
Я наконец поняла, чем именно я его оскорбила. Ну да, это же мужчинам можно обвинять женщин в том, что они пользуются внешностью, чтобы получить привилегии, а когда наоборот — так это оскорбление.
Зря Этельмер влез. Я, конечно, вовсе не рвалась драться, Феликс явно был сильнее, но, может, один раз сцепились бы как следует, и он бы успокоился, потому что побить я бы его все равно не побила — зато и сама сорвала бы на нем злость.
Но эту мысль стоило придержать при себе, чтобы «не считать себя умнее преподавателя». Отжиматься не заставят, пока целители не разрешат, но какие-нибудь приседания ничуть не лучше.
Этельмер жестом велел мне сесть. Пришлось подчиниться. Он продолжал:
— Итак, возвращаемся к началу занятия. Почему рукопашный бой без оружия бесполезен для боевого мага?
— Еще как полезен, — пробурчал Дамиан. — Умел бы я драться на кулачках, не пришлось бы извиняться.
Зак ухмыльнулся, преподаватель сделал вид, будто не заметил.
— Потому что боевой маг — очень серьезная сила и толковый полководец сделает все, чтобы ему не пришлось вступать в ближний бой? — предположила я.
В самом деле, пятьсот лет назад в Кефрасе всего лишь три дюжины боевых магов три дня удерживали ущелье против десятитысячной армии — пока маги не погибли, истощив силы.
— И поэтому тоже, — кивнул Этельмер. — Еще предложения будут?
Он обвел нас взглядом. Никто не подал голоса. Этельмер кивнул.
— Итак, если собрать воедино все ваши предположения, что получается? Боевому магу придется вступить в рукопашную без оружия только при сочетании следующих обстоятельств.
Он начал загибать пальцы.
— Отряд прикрытия мертв или небоеспособен. Боевой маг полностью истощил силы. Каким-то образом он тоже умудрился остаться без оружия. Совсем без оружия: ни шпаги, ни самого завалящего ножа. Ни даже хотя бы одного ремня, из которого можно быстро соорудить хлыст или кистень.
Студенты зашушукались и захихикали.
— При этом оружие погибшего отряда прикрытия тоже испарилось. И вокруг нашего гипотетического боевика не осталось вообще ничего. Ни мертвых тел, с которых можно было бы снять клинок. Ни сломанных веток, ни камней, чтобы можно было бы воспользоваться.
Кто-то смеялся уже в голос.
— Голая земля. И посреди этой голой земли нашему герою надо найти такого же безоружного одинокого гения, чтобы вступить с ним в рукопашную, — завершил Этельмер речь под наш дружный хохот.
— Тогда зачем мы тут собрались? — полюбопытствовал Зак.
25
— Затем, что программу обучения для студентов составляют не те, кому потом приходится учить, — пожал плечами преподаватель. — Но я постараюсь сделать все, чтобы вы поняли: бесполезных знаний не бывает.
— Например, их можно использовать в трактирной драке. — Я узнала голос Дамиана.
— В такой ситуации я рекомендую воспользоваться кружкой, — усмехнулся Этельмер. — Особенно если они глиняные и тяжелые. Это уже не совсем без оружия, но мы будем изучать, как работать с подручными предметами. Надеюсь, что вам это никогда не пригодится. Но о подручных предметах позже. Сегодня начнем с того, что следовало бы уметь всем. — Он пристально посмотрел на меня, точно на что-то намекая. — Но на деле мало кто специально тренирует это умение.
Это какое, интересно?
— Будем учиться падать, — сказал Этельмер.
Надо же, Родерик не шутил, когда говорил, что надо научить меня падать.
— Велика наука, — хмыкнул кто-то. — Толкни посильнее, вот тебе и упал.
— И сломал себе чего-нибудь, — буркнула я, потирая разом занывшее плечо.
Да уж, вчера бы это умение здорово мне пригодилось. Угораздило ведь так неудачно брякнуться!
Следующие четверть часа преподаватель подробно объяснял нам и показывал, как падать вперед, смягчая удар полусогнутыми руками; на спину, складываясь и перекатываясь, или боком, выворачиваясь вперед или на спину, в зависимости от положения тела. После мы старательно падали, благо пол был устлан мягкими матами. Сперва с корточек или с колен, потом присев, потом — с высоты полного роста, а Этельмер ходил между нами и поправлял ошибки.
— Хватит пока, — сказал наконец он. — Следующее занятие начнем с этого же. И следующее. Пока вы не станете мягко приземляться, даже если вас посреди ночи вытряхнуть из кровати. На сегодня можете быть свободны: пара еще не закончилась, но многие из вас уже ошибаются от усталости.
Да уж, кто бы мог подумать, что изображать неваляшку так утомительно.
— Погнали обедать! — воскликнул Зак, едва преподаватель покинул аудиторию. — Жрать охота, аж кишка кишке бьет по башке!
Несколько парней, оказавшихся рядом, скривились. И если от Дамиана можно было этого ожидать, то гримаса на лице чернявого, который остановил Феликса, когда тот сболтнул Этельмеру про Конрада, почему-то неприятно меня зацепила.
— Селия бы сказала, что следует говорить «очень хочется есть», — хмыкнула я, выходя в коридор следом за близнецами.
— Но ведь ее здесь нет. Или ты собираешься теперь вместо нее читать нам нотации?
— А я бы не отказался, чтобы меня поправляли, — сказал вдруг Зен. — Надоело чувствовать себя…
— Чернью? Так мы и есть…
— Дурнем, который ложку в ухо сует не потому, что не понял, как надо, а потому, что боится, кабы не решили, что он к остальным подлизывается, — на удивление резко ответил близнец. — Мы сюда учиться пришли, так учись. Вести себя — тоже наука.
— И ты туда же? — Зак собрался демонстративно харкнуть, собирая слюну, но прежде, чем он сплюнул, я предупредила:
— Если ты испачкаешь пол, я твоей мордой его вытру.
Наверное, не стоило мне влезать в ссору между братьями, но это нарочитое нарушение приличий начинало раздражать. Да и, в конце концов, убирать-то потом не ему.
Зак вскинулся, но тут снова заговорил Зен:
— Вертишь башкой… головой туда-сюда, как бы кто не решил, что ты под знатнюков прогибаешься, да не посмотрел косо! Скажи знатнюк, что с крыши сигать не стоит, тут же назло ему сига… прыгнешь, и пох… неважно, что себе же хуже сделаешь!
Зак, промолчал, перекатывая за щекой слюну. Когда мы оказались на улице, сплюнул. Обернулся к брату.
— Предатель! Я с тобой не разговариваю!
Выдал еще несколько слов, которые вслух говорить бы не стоило, и зашагал прочь чересчур размашисто.
— Извини, не надо было мне влезать, — покаялась я.
— Ничего. Он остынет. — Зен улыбнулся неожиданно мягко. — Он всегда такой был, как сухая солома, чуть что — вспыхнет. И всегда трудно привыкал. Когда батька нас в приюте оставил, Зак потом долго даже слышать про него не хотел, даже имена предлагал сменить, чтобы никогда батька нас не нашел. Один раз бросил — пусть не возвращается.
— Ты тоже так думаешь? — осторожно спросила я.
— Я думаю, что отец спасал нас, как мог. В тот год неурожай случился. Младшие все померли, только мы вдвоем и остались. Батька нас в город и притащил… как сам по дороге не свалился. Не знаю, откуда он про приют узнал, бросился там в ноги, мол, не дайте детям пропасть. Так что не буду я его судить. А что не вернулся, как обещал, — поди, некому возвращаться было. Голод страшный стоял.
Я смотрела на него, не зная, что сказать. «Сочувствую» — казалось слишком формальным, «понимаю» — так мне не понять. У меня никто из близких не умирал.
— Я к чему это… — продолжал Зен. — Брат в приюте тоже на всех кидался, кто нас деревенщинами дразнил. Трудно привыкает. Такой уж он. Я бы попросил на него не обижаться, но с тобой уже и так некрасиво вышло, что утром, что на паре. Если ты не захочешь с нами знаться, я пойму.
— Пока кажется, это Зак не хочет с нами знаться, — хмыкнула я, все еще не зная, что сказать.
— Остынет. А с докладом… я слышал, кое-кто из старшекурсников пишет такие вещи для других. Небесплатно, естественно. Давай мы заплатим, чтобы сделали для тебя.
