— Ты меня не потеряешь, — шепчу я и веду ладонью по его волосам. — Ни здесь и сейчас, ни завтра, ни спустя сто лет. Даже когда я окажусь в другом мире, все мои мысли будут только о тебе. Жить тобой буду, и никогда не приму другого.
Он смотрит и тяжело выдыхает. В его глазах пляшут алые и золотые огни, а в глубине читается едва дрожащее сомнение. Он мотает головой, будто прогоняет мысли и обнимает меня крепко-крепко.
— Тогда давай разгадаем послание Вольпия и выберемся из этой передряги. И я разделю с тобой сотни-тысячи-миллионы дней и ночей.
Правило № 36. Дар не выбирают
Мы быстро завтракаем гренками и зажаренным сыром, вприкуску с томатами, присыпанными солью. Мне так стыдно за вчерашнее, что за столом я не могу поднять глаза на тетушку Евжина. Нас не могли не слышать, и я чувствую себя, как властьимущий, что бесстыдно пользуется своим положением. Пора привыкать к тому, что я теперь действительно имею влияние. Узнать бы еще, чьей доброй волей.
— Племяша говорит у вас проблемы с Конторой, — начинает Зарина и усиленно разгрызает ветку сельдерея. — У меня с Виктором давно расходятся мнения на счет управления городом и, вообще, деятельности их группировки, — она сцепляет пальцы перед собой и прожевывает, как кроль, зелень. — Чем могу помочь? — говорит и запивает соком из апельсинов.
Боюсь сказать лишнего. На всякий случай я опускаю руку под скатерть и обхватываю пальцы Михаэля. Откашливаюсь, чтобы голос не дрожал, но он все равно предательски срывается:
— У меня недавно открылся дар. И я совсем не знаю, что с ним делать.
Зарина усиленно жует и причмокивает. Смотрит внимательно мне в глаза, затем вытирает губы и прищуривается:
— Слышала я вчера, какой дар у тебя открылся, — хитро улыбается.
Михаэль откашливается в кулак, а Евжин краснеет и прячется за высоким стаканом.
Я роняю вилку, и металл громко звякает о тонкий фарфор. Жар наползает на лицо. Нет, не наползает: опрокидывается на меня, как чан с кипятком. Я хочу встать и уйти. Немедленно. Бегом. И никогда больше сюда не возвращаться.
— Тише, — женщина откидывается на спинку стула. Тот жалобно скрипит под ее весом. — Молодость прекрасна своей безудержной страстью. Никогда этого не стыдись и пользуйся, пока она в тебе плещется, пока питает. Хуже, если станешь старой каргой, а блаженного экстаза, недоступного даже с помощью магии, не испытаешь. Ой! Не красней, — она отмахивается пухлой рукой и тянется за новым стеблем сельдерея, но потом хватает гренку. — А, сколько той жизни!
Я даже подавилась от смущения. Поднесла ладонь ко рту и откашлялась. Смотрела только в тарелку: сил поднять взор не находила. И выдержки — тоже.
— Я имела в виду другой дар, — прошептала, едва ворочая язык.
— Как интересно, — говорит тетушка.
Михаэль ковыряется вилкой в тарелке и хитро поглядывает на меня из-под ресниц.
— У Элен очень редкие способности, — поворачивается он к хозяйке. Та и бровью не ведет: видимо, для нее в этом мире нет ничего необычного.
— Например? — она сдувает рыжие кудри, что упали на глаза, и догрызает гренку. — Евжин, подай мой саквояж, в комнате стоит.
Паренек подхватывается и мигом убегает прочь.
— Я, — тщательно подбираю слова, избегая провокаций, — иллюзионистка. Но не совсем. Ментальная. Мои иллюзии — в головах людей.
Михаэль стискивает мою ладонь. Я боюсь, что болтнула лишнего. А хозяйка дома подхватывает сумку, что принес Евжин, и усмехается:
— И в чем же редкость?
— Ну, Михаэль сказал, что… — проговариваю я и отчаянно стискиваю пальцы мужчины, надеясь, что он мне поможет.
— Что иллюзии изучают в каждой школе? — подсказывает женщина.
Михаэль слегка качает головой, сильнее сжимает мои пальцы под столом, словно просит подыграть или промолчать.
— Элен из Сары, а вы знаете, что там много нераскрытых и необразованных магов.
— Знаю, — тетка складывает руки на груди и хмурит рыжие брови. — Но вы сами сказали, что дар редкий.
Евжин жует и молча слушает, только просматривает в сторону родственницы, а затем кивает Михаэлю.
— Редкий дар иллюзии есть только у сказочника, — припечатывает хозяйка и подается вперед. — Ну… Я слушаю вас, молодые люди.
Я сжимаю ладонь Михаэля и затравленно поглядываю на него из-под ресниц. Должна ли я говорить о том, что именно этот дар мне и выделил местный Бог-из-машины?!
— Племяш, тащи вино из кладовки, — бросает тетушка Евжину. — Видно гостям смелости не хватает. — И пока паренек бегает туда-сюда, она добрым и располагающим тоном говорит: — Я не смогу помочь, если не буду знать правду.
— Не нужно вина! — неожиданно обрываю я. — Вы правильно догадались. Я — сказочница, хотя всю жизнь считала себя пустой. Во многом благодаря моему дару, нам удалось оторваться от Конторы. Но он… иногда не срабатывает. А еще я не знаю всех его возможностей, да и как пользоваться им в полную силу.
— С этого и надо было начинать, а то говорите загадками, будто вчера вас крепко приморозило, — тетя тянется к кожаному саквояжу, и он с шипением распахивается.
Правило № 37. Учись новому
— Скажите, что мне делать дальше? — проговариваю я и краснею еще пуще. Чувствую это по жару, затапливающему щеки, и по слезинкам, что выступают в уголках глаз. — Я не смогу больше жить спокойно?
Михаэль ослабляет рукопожатие и нежно поглаживает ладонь.
— А ты жила до этого спокойно? — магиня щурится и достает странное приспособление с десятками крошечных шестеренок. Их соединяют разного цвета линзы.
— Спокойнее, чем сейчас, — выдыхаю я.
— Иди сюда, оболтус, — зовет она племянника. Он покорно подходит ближе и смущенно поглядывает на Михаэля. — Палец дай. Не этот! Указательный, — прижимает его руку к приспособлению и добавляет: — Будет больно.
Евжин ойкает и резко отскакивает.
— Неженка, — фыркает тетушка. — А теперь скажи, как меня зовут?
— Жарина, — бросает паренек с серьезным видом.
— Еще разок тогда, — она тянется за его рукой, а рыжий начинает смеяться и отступает.
— Не-е-е, хватит, Зарина, я пошутил.
— Шутник, сейчас заменю тебе другие буквы, будешь мучиться. А еще лучше — сделаю твой нос крючком, чтобы девушки шарахались!
— Не надо, — ретируется племянник.
— То-то же. А теперь ты, — она поворачивается ко мне и переключает приспособление в другое положение. Камушки переливаются, будто ожившие светлячки, с шорохом двигаются по шестеренкам, а потом замирают, выстроив в центре квадрата подобие цветка.
Замерев от любопытства и легкого страха, я ловлю глазами стеклянные блики. Лепестки переливаются, превращая свет ламп в зеркальное сияние.
— Что это значит? — спрашиваю я робко. Уж не решила ли меня эта сумасшедшая женщина на артефакты и мясо-костную муку для местных псин переработать?
— Да это так, маленькая безделушка иллюзиониста, — она подмигивает и просит мою руку.
Михаэль шепчет на ухо:
— Не бойся.
Задержав дыхание, протягиваю женщине ладонь. Сердце скачет, ударяясь о ребра, и вдруг замирает на мгновение.
Евжин топчется рядом и заглядывает тете через плечо. Михаэль ерзает на стуле, но на лице ни одной эмоции, будто отключил их.
— Мне нужен другой пальчик, — говорит женщина и подхватывает указательный с точками. Прислоняет к кроваво-алому камню и слегка надавливает.
Боль и мощная вибрация карабкаются по телу, и на секунду я становлюсь грозовым облаком, изрыгающим молнии. Потом страшное ощущение отступает, и тьма, застелившая глаза, рассеивается.
Камень вспыхивает золотым, а затем стремительно тускнеет и становится черным.
Зарина смотрит на приспособление и трясет его, будто оно, как сломанный телефон, отказывается работать.
— Вам нужно уходить, — вдруг говорит она. — Я не помогу тебе, ты сама должна. По пятам Контора идет, не успеете даже мне рассказать, что случилось.
Она поднимается.
