Бедовый месяц (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна

— Благодарю, леди Торн, что вы согласились поучаствовать в нашем мероприятии, — закончил он. Захотел проводить нас к столу, но на полдороге свернул в другую сторону.

— Он так тепло вас встречал, — тихонечко заметила я,. — Вы его любимый клиент, или он просто денег вам должен?

— Надеется сегодня меня разорить, — с трудом сдержав улыбку, отозвался тот.

За столом компания не поменялась. Разве что теперь мужчины из клубного зала сидели в паре с дражайшими половинами, а некоторые еще и с дочерями. Эти женщины в драгоценностях, шелках и в тяжелых макияжах теперь улыбались не только Филиппу, но и мне, чуточку подобострастно и заискивающе. Зато смотрели, как огнедышащие драконы на устоявшую крепостную башню. Или еще, как волки на овцу. Но сравнение с неприступной башней мне нравилось больше и поднимало самооценку.

Гости расселись, двери закрылись. Зал заполнился гулом голосов. Подавальщики начали обносить столы закусками, бокалы наполнялись игристым вином. С появлением еды публика заметно оживилась, зазвенели столовые приборы.

Ужин в светском обществе, куда я, положа руку на сердце, никогда не рассчитывала попасть, напоминал трапезу в пансионе… Когда оголодавшим на лекциях благородным девицам подавали еду, они тоже очень оживлялись. И ели с не меньшим аппетитом.

Едва я потянулась за нарядной корзиночкой, лежащей на поставленной передо мной тарелке, Филипп наклонился и тихонечко прокомментировал:

— Только если вам нравится арахисовая паста.

 С непроницаемым видом я указала на крошечный румяный пирожок:

— А это?

— С кислой капустой.

— Рядом? — намекнула я на маленький бутерброд с художественно закрученной ветчиной, такой красивый, что портить кулинарную гармонию даже было жалко.

— Не разжевать.

— Икра? — Показала в ломтик гренка, покрытый крупными темными икринками, лежащими одна к одной.

— Не рекомендую.

Я повернула голову к склоненному Филиппу, но в итоге мы едва не столкнулись носами, что совершенно неприлично испортило бы аппетит окружающим аристократам. Они-то заправлялись закусками с большой охотой, как голодные после шести часов занятий пансионерки.

— Нам светит что-нибудь съедобное, а не красивое? -- тихо спросила у мужа.

— Вряд ли, — хмыкнул он едва слышно. — Но всех напоят хорошим вином. Сытые люди тратят золотые кроны не так охотно, как захмелевшие.

Казалось бы, что в гуле разговоров нас никто не слышал, но господин справа, перед началом ужина с умным видом несший чудовищный бред о залежах магических кристаллов в Сумрачном пике, и что его неплохо снести, чем-то подавился.

— Поэтому вы ничего не пьете? — прошептала я.

С плутоватой улыбкой Филипп подхватил наполненный игристым напитком бокал и, бросив смеющийся взгляд над его краем, сделал глоток.

К тому времени, как закуски оказались преодолены, всем принесли горячее. В огромных тарелках с крошечным углублением посередке, похожая на произведение искусства, лежала горка тонких длинные макаронинок, покрытых соусом и посыпанных тонкой стружкой сыра. Сверху игриво топорщилась крошечная зеленая веточка с трогательной красной ягодкой размером с бисеринку. Все маленькое, умильное и одуряюще пахнущее. Возможно, я просто уже достигла того уровня голода, когда даже неприглядная овсянка на воде показалась бы пищей святых заступников, но невольно сглотнула набежавшую слюну.

— А это можно пробовать? — спросила у Филиппа, заставив его склониться.

— Даже нужно, — отозвался он.

— Тогда почему вы не едите? — с подозрением уточнила я.

— Вам оставил, — хмыкнул муж. — Вдруг захотите вторую порцию.

— По-моему, вы просто планируете надраться хорошим вином на голодный желудок, чтобы потом ни о чем не жалеть, — прямолинейно заявила я.

— О чем я не буду жалеть? — промурлыкал он.

— О потраченных во имя благотворительности деньгах.

— Вы во всем ошибаетесь, леди Торн, — с самым серьезным видом прошептал он. — Для человеческой пьянки у меня есть ваш дядька. Он знает, где в Сиале проходят дегустации.

Я все-таки не удержалась и прыснула в кулак, замаскировав неприличный в приличном обществе хохот под деликатное покашливание. Но все равно со всех сторон на нас посмотрели с осуждением, а девушка напротив и вовсе с откровенным презрением.

Полагаю, все решили, будто мы не обсуждаем важный вопрос съедобности блюд, а флиртуем. Хотя… о флирте я знала не очень много, в основном из любовных романов Лидии, которые она не забывала подсовывать, но кажется, мы действительно флиртовали.

Еда оказалась божественной. Кажется, я втянула и пережевала эти пять макаронин быстрее, чем успела распробовать. Внутри появилась натуральная скоробь от их потрясающе скудного количества.

С непроницаемым видом Филипп поменял наши тарелки и, поймав выразительный взгляд, одной из дам с пышной шевелюрой, украшенной бриллиантовой диадемой, громко произнес:

— Приятного аппетита, госпожа Вертон.

На краткое мгновение у леди сделалось страдающее лицо, как у моего преподавателя по этикету, в тайне, должно быть, мечтающего запустить в воспитанниц ботинок. Единственное, что ему не позволяло совершить возмутительный по отношению к хорошим манерам акт вандализма — это риск подать плохой пример и хорошую идею. Вдруг, выйдя из учебной аудитории, мы начнем швыряться обувью? Но не забывая, благопристойно извиняться после попадания товарке в лоб. Однако, уверена, полети его начищенный ботинок в нас, летел бы он очень изящно. «Изящно» было любимым словом учителя.

Госпожа Вертон, видимо, представила, как запускает в нас если не своей туфлей на каблуке, то точно мужниной без каблука, и состроила вымученную улыбку:

— И вам, господин Торн.

— Благодарю, — на голубом глазу нахально ответил Филипп.

Сразу видно, что в высшем обществе и отношения за столом царят высокие. Все такие вежливые!

Проглотив очередной смешок, я поленилась изобразить отсутствие аппетита и прикончила вторую порцию божественных макарон.

Еще не отложила приборы, как к Филиппу неслышно подошел усатенький распорядитель аукциона и что-то тихо сказал на ухо. Муж согласно кивнул, а потом, деликатно сжав мой локоть, тихо произнес:

— Леди Торн, вас просят на примерку.

— Уже? — Я почувствовала, как божественная едва вдруг превратилась в камень, лежащий в желудке, и рефлекторно схватилась за сумочку, в которой лежали мятные пластинки.

В последний раз такое нервное напряжение охватывало меня… Вообще говоря, вчера. В тот момент, когда опоенный Филипп выстрелил раздевающим взглядом и с властными интонациями приказал скинуть халат.

— Извините, господа, — изображая отстраненную улыбку благовоспитанной леди, я поднялась из-за стола. — Господин Торн, хорошего вечера.

— И вам хорошо повеселиться, леди Торн, — кивнул он.

Вроде вежливо сказал — что может быть смущающего в обычной вежливости? — а у меня вдруг засосало под ложечкой.

Пока я шла за распорядителем в примыкающее к банкетному залу помещению, быстро вытащила из сумочки мятную пластинку и сунула в рот. Она мгновенно прилипла к языку и, растворяясь, почти лишила его подвижности.

А в комнате для примерок драгоценностей, переделанной из гримерки для приглашенных артистов, царил гвалт, как в курятнике. Перед зеркальными столиками восседал десяток юных леди, а как будто полпансиона девиц. Все, как одна, в черных вечерних платьях.

Ей-богу, мы словно собрались на чьи-то поминки, а не на благотворительный аукцион. Я единственная нарядилась в приглушенный цвет «туманная роза», но, заказывая наряды в ателье, искренне полагала, что траурное платье мне не понадобится еще очень много лет.

Вокруг суетился десяток мастеров в строгих костюмах, видимо, приехавших в Сиал вместе с главным королевским ювелиром и его ослепляющей коллекцией. Похоже, аристократки перебирали украшения и капризничали.

— Леди Торн, добро пожаловать! — патетично воскликнул главный ювелир, и стало стыдно, что не удалось запомнить имя этого шумного человека.