Пламя моей души (СИ) - Счастная Елена

Елица опустилась на корточки перед ним, как сел он медленно, вяло, словно к телу своему сызнова привыкал. Огляделся недоверчиво, потирая лоб, а после взгляд на неё опустил.

— Еля… — выдохнул хрипло. — Как ты оказалась тут?

Он свёл брови, шаря взглядом мутным по её лицу. Неужто и правда и это забыл?

— Не помнишь разве ничего? — она приподнялась чуть, вглядываясь пуще.

— Помню, как пить хотел страшно. И женщину, которая спасла меня — помню. А после...

Он вдруг взял её за плечи и к себе поддёрнул. Елица вскрикнула тихо, как неосторожно обхватил он руками спину. Слезы на глазах выступили от боли. Попыталась она вырваться невольно — так всё заполыхало под лопатками.

— Что с тобой?

Лицо оказалось в ладонях Радима горячих.

— Всё хорошо теперь. Только… Димина…

Он покачал головой, отпуская её, и замер, понурившись. Обхватил голову руками, пронизывая пальцами волосы. А Елица повернулась к челядинке и указала на кувшин с водой: пить неси. Та встрепенулась, скинула ошарашенное онемение и быстро подала кружку полную.

— Ты посиди… — Елица погладила Радима по плечу. — Уложи всё в голове. Чары на тебе были сильные. Пять лет ты с ними жил. Немудрено...

Прозвучавшие в сенях неровные шаги оборвали поток взволнованных мыслей. Елица вздрогнула, прижимая к груди кружку. Вода плеснула из неё прямо на рубаху и, вмиг промочив ткань, потекла по коже к животу. В хоромину ввалились княжичи и отроки вместе с ними. Вялые все, будто работой тяжёлой измотанные. Леден и ночь толком не спал — всё к брату ходил, проверял. А остальные — и так ясно, отчего. Да несмотря на туман чар, который, верно, ещё не совсем выветрился из головы, Чаян, чуть покачиваясь, тут же к Елице подошёл и, не стесняясь никого более, не спрашивая разрешения, словно позабыл обо всех своих словах, за плечи её обхватил и развернул к себе. А после по щекам её погладил — были его ладони почти такими же прохладными сейчас, как у брата.

— Леден сказал, ранили тебя, — заговорил приглушённо, не замечая, кажется, как вскочил с лавки Радим и как отрок княжича, Радай, преградил ему тут же дорогу.

— Ранили, — не стала она отпираться. — Да всё уж прошло. Ничего страшного не успело случиться.

Но из рук Чаяна поспешила всё ж высвободиться, оглядывая его посеревшее, встревоженное лицо, на котором лежали ещё заметные отпечатки наведённой волшбы. Хитро всё придумала Димина. Спали мужи, а чары её из них соки пили помалу. Кто знает, как долго они продержались бы, не убей Леден травницу. А Радим супруге своей и не помешал бы никак. Не захотел бы, считая, что всё она делает так, как должно.

Чаян попытался снова Елицы коснуться, а то и обнять, кажется, да остановил его резкий и открыто уже злой голос Радима:

— Вы, княжичи, тут, верно, решили, что позволять себе можете, что угодно. А ну отошёл от неё, руки свои убрал!

Он всё ж оттолкнул отрока и вперёд шагнул — вот сейчас и стол на своём пути сметёт, что их разделял — одним взмахом руки. Боянка даже миску со страху уронила, и та с громким треском разбилась о пол. Челядинка запричитала тихо, собирая осколки, а мужчины замерли, вперившись вдруг в друга, обмениваясь взглядами пудовыми: Чаян — Радим — Леден.

— То, что женой ты мужней окажешься, того я не ожидал, конечно, — усмехнулся вдруг старший Светоярыч. — Вон, какой бойкий он у тебя, оказывается. Что ж ты, обручье мне вернёшь? Или оставишь пока?

Он обдал Елицу едким взором, да больше, кажется, Радима хотел уколоть. Она сглотнула тугой, прогорклый комок в горле. И не смотрела ни на кого, а чувствовала всё ж, как одновременно уставились на неё и муж, и Леден: они-то про подарок Чаяна ничего, конечно, не знали. И Елица не понимала теперь, чей упрёк безмолвный тревожит её сильнее.

Она швырнула вдруг зажатый в руке рушник на стол и быстрым шагом направилась прочь из избы постылой. И некуда было идти — до Велеборска далеко, даже до веси ближней так просто и не доберёшься. А потому она просто села на скамью с северной стороны дома и в даль уставилась. И тихо было вокруг: в лесу, что вил ленты ветра между густых ветвей, в избе, где, кажется, больше никто не хотел друг с другом и словом лишним обмолвиться. Везде настала такая страшная тишина, что впору было подумать, не лишилась ли слуха в одночасье?

Но послышались всё ж шаги, приблизились — и Радим остановился напротив, склонил голову, рассматривая Елицу сверху.

— Пойдём со мной, — проговорил он осторожно, словно боялся бурю какую взбаламутить. — Просто побудь со мной. Без них. Мне много тебе рассказать надо.

Она встала и вложила ладонь в руку мужа, позволяя ему увести себя прочь отсюда. Куда — не знала ещё, да и разве должно это волновать? Он провёл её хорошо протоптанной дорожкой средь широких, узловатых осин — вглубь светлого, обсыпанного играющими на яркой листве бликами Ока леса. Скоро зажурчала вдалеке речка — и через десяток шагов они вышли к ней. Нависали над узкой полоской открытого берега ветви толстые, густо поросшие резными листьями. Веяло здесь живительной прохладой, словно дыхание бойкой воды начало смахивать с тела следы минувшего дня. Уж столько всего случилось, во что порой и не верилось даже.

Елица опустилась прямо на траву гибкую, ласковую, всматриваясь в искристую ленту речки, что больше на ручей походила. Да верно, для семьи небольшой, что недалёко жила, и такой было достаточно. А в веси ближней течёт уже Яруна полноводная. И чем-то речка эта, измельчавшая, петляющая среди буйно растущих осин, напомнила собственную жизнь. Совсем та запуталась, расплескалась по камням, мало-помалу погибая в собственном русле. И спасение одно, кажется — отыскать всё ж Сердце. Да у кого теперь спросить дорогу?

— Чего печальная такая, Еля? — Радим сел рядом с ней, поглядывая искоса. — Много плохого случилось. Но всё закончилось.

Она взглянула на него с удивлением. Как будто и правда он ни о чём сейчас не сожалел. Даже о женщине, которая, как ни крути, а была ему женой пять лет. Мало ли, что у неё на уме было — то уж дело другое.

— И что же ты? Не жалко тебе Димину?

Тот плечами пожал, вздохнул протяжно устремив взор куда-то на противоположный берег — кажется, в той стороне и лежало старое капище. И теперь там остался только прах колдуньи — так Леден сказал.

— Может, это странным покажется… — заговорил он вновь, крепко поразмыслив, — но сейчас, когда чары её разрушились, я понимаю, что совсем её не знал. Она спасла меня, верно. И это всё, что я помню ясно теперь. Всё остальное после — не моя жизнь. И я не могу отвечать за неё. И жалеть о том, что она закончилась. Теперь я обрёл то, чего всегда желал. Что обрёл однажды, но потерял волею случая, — Радим повернулся к Елице, мягко улыбаясь. — А ты? Ты разве не рада нашей встрече как будто?

Он обнял её за плечо так просто, будто не было между ними разлуки в пять долгих лет. Стиснул пальцами крепко и к боку своему прижал, слегка всё ж осторожничая: помнил ещё, что ранена она. Елица отстраняться не стала, хоть до того сильно захотелось руку его сбросить, что аж дурно становилось.

— Рада, что ты жив, конечно, — она улыбнуться попыталась, да не вышло, кажется. — Да вот не знаю теперь, что с этим со всем делать, Радим. Жизнь-то, она поменялась сильно. Пока ты под чарами Димины был.

Мужчина вздохнул, глядя в землю перед собой. И не хотел он как будто обижать её чем-то. Но, верно, для него не было всего того времени, которое Елица одна, без него, прожила. Казалось ему, что расстались они недавно совсем. И недавно он обнимал её в отцовском доме, теснил в угол их огороженный, чтобы соединиться с ней напоследок, перед дорогой долгой.

— Всё образуется, — сказал наконец. — Ты отвыкла от меня. Но это пройдёт, как снова вместе жить будем. И я поддержу тебя во всём, как в Велеборск вернёмся. Вместе со всем справимся, Еля.

Имя её он в самое ухо ей шепнул, касаясь его легонько губами. Распутал платок, сдёрнул с головы. Отвёл в сторону косу, скользя дыханием по виску. Елица глаза прикрыла, отдаваясь на волю знакомым, но и забытым уже давно его прикосновениям. Радим склонился ещё, намереваясь поцеловать.