Блаженная (СИ) - Ворон Белла

— Она ни с кем не цапалась. Она… не такой человек.

— Ну, может, сейчас кто из ваших странно себя ведет? Ничего не замечаешь?

Он сделал неопределенное движение в сторону пруда и внимательно посмотрел на меня.

— Петр Алексеевич, вы меня сейчас допрашиваете?

— Не заводись. Просто спрашиваю. По-человечески. Может ты что видела или знаешь.

Прекрасно. Он думает, что раз я дружила с его сыном, то сейчас вывалю ему все подробности отношений в труппе!

— Я ничего не видела и ничего не знаю. — холодно ответила я.

Петр Алексеевич молча смотрел на меня, чуть приподняв мохнатую бровь. Ясно было, что он мне не верит.

И в ту же минуту я осознала неуместность своего возмущения. Я много чего видела и кое-что знаю.

Сидя в кустах, я наблюдала, как Давид бегал по усадьбе и искал Лику. И своими ушами я слышала, как Яна грозилась убить Лику. И знаю, что ее легкомысленный супруг был в Лику влюблен. Если бы можно было знать, кто на что способен…

— Я в труппе новый человек, всего три дня, как приехала. — криво улыбнулась я, разведя руками, — Подружиться ни с кем не успела.

— Ну, подружиться, может и не успела, а активность уже развила. От Мишки только и слышно — Тина то, Тина се…

Вот как. Значит Мишка рассказал ему о моих делах. И Петр Алексеевич, наверное, думает, что я сейчас разрыдаюсь от такой его осведомленности и во всем признаюсь.

— Эта активность касается только моих личных дел. — сухо ответила я, — У меня, кстати, есть к вам вопрос, Петр Алексеевич. Насчет бабушки.

— Лучше даже не начинай. Толку не будет.

— Это почему?

— А потому. Ты прилетела и улетела. А нам потом возись. Медицинское заключение есть? Все.

— Ясно. А что насчет Лики?

Он встал и пошел к своим.

— Что насчет Лики? — крикнула я ему в спину.

— Насчет Лики будем дожидаться результатов вскрытия. — обернулся он на ходу, — Тогда и поговорим. С тобой в том числе. Советую напрячь память.

Я смотрела на его удаляющуюся спину. Дождемся результатов вскрытия. Лики. Мне это снится в кошмарном сне. Этого просто не может быть.

С ее руки вспорхнула бабочка и полетела прямо ко мне. Я шарахнулась от нее, а ведь это последний привет от Лики. А может быть, ее последняя просьба? Если бы я могла заплакать, может быть растаял бы ком в горле и не было бы так больно?

— Что это тут у вас творится?

Я вздрогнула — рядом со мной на скамейку плюхнулся Мишка и бросил мне на колени пластиковую папку безумно-розового цвета с изображением мультяшных феечек.

— Чертежи подвалов. — со скромной гордостью сказал мой друг, — Что происходит? Машина батина у ворот стоит…

— Лику убили. — ответила я беззвучно, прижав к груди папку. Ком напрочь перекрыл мне горло, не давая говорить и дышать.

— Что?

— Лику… убили. — сделала я еще одну попытку произнести это вслух.

— Не понял…

Третья попытка тоже не завершилась успехом. Но я наконец-то смогла заплакать, спрятав лицо за папкой с феечками.

ГЛАВА 17. Только ждать

Полиция уехала с тем же, с чем и приехала. Оставалось только ждать возвращения Вадима — он привезет новости. Тогда будет ясно — все плохо или же все очень плохо. Это для всех. Для меня в любом случае все очень плохо. Даже мысль о том, что меня могут обвинить в убийстве не особенно пугала. Я знала, что не убивала Лику. Но я знала также и то, что я виновна в ее смерти. И если меня обвинят в убийстве, это будет пусть слишком суровым, но заслуженным наказанием.

Все давно разбрелись по своим норкам, Мишка тоже уехал — у него были срочные дела, а мне он ничем помочь не мог.

Когда умерла бабушка, только работа спасала меня от ужаса, царившего в моей голове и боли в сердце. А сейчас мне нечего было делать.

“— Одно дело у тебя есть. Отнеси папку домой.

— Зачем?

— Может по дороге догадаешься?

— Ты можешь просто сказать, по человечески?

— Не могу. Я не человек. И, кстати, не дельфийский оракул. Я всего лишь твой внутренний голос.

— Ну так и молчал бы, если сказать нечего. Я все равно не смогу сейчас разбирать чертежи.

— Тебя никто не заставляет разбирать. Просто отнеси папку домой. Не нужно ею светить перед всеми. Неприлично как-то.

Что ж, он прав. Феечки на папке слишком широко улыбаются и зубы у них слишком белые.

Где-то глубоко в голове чуть встрепенулась и вяло закопошилась мысль о феечках и зубах. Слишком глубоко, чтобы зацепить ее, вытащить и понять, откуда она взялась и для чего окопалась в памяти. Я решила оставить ее в покое до лучших времен.

Голос сделал попытку что-то вякнуть, но я устало цыкнула на него и он притих.

Я вошла в актерский флигель, поднялась на второй этаж.

Моя дверь. А напротив — Ликина. Привалившись к стене, я гипнотизировала дверь, будто желая взглядом вызвать из нее Лику.

Этого не должно, не должно было случиться! Господи, ну почему мне все время кажется, что я могу все исправить?

Папку я даже не открыла — разбираться в чертежах подвалов я была не в состоянии. Бросила на стол рядом с рассыпанной колодой Таро —

так и не убрала со вчерашнего вечера.

Я начала собирать карты, но мне никак не удавалось сложить их аккуратно. Какие-то карты упрямо ложились поперек, или рубашкой наизнанку. Неловкое движение — и колода выскользнула из моих дрожащих рук и рассыпались вокруг меня узорчатым ковром. Сделав над собой усилие, чтобы не заплакать, я села на пол и стала собирать их снова, аккуратно складывая одну к одной. На этот раз получилось. Нет, вон еще одна прячется за ножкой стула. Разумеется, это был мой старый знакомый, Король Пентаклей.

— Знаю я, знаю! — прорычала я, — хватит мне пихать этого короля, я все равно ничего не понимаю! Не вижу! Не чувствую…

Я впихнула колоду в мешочек, швырнула в ящик комода и вышла вон из дома.

Куда теперь? Да, в общем-то, некуда. И делать нечего. Только ждать, когда вернется Вадим. И тогда будет ясно что делать — паковать чемоданы или продолжать мерить шагами эти дорожки и ждать очередного выверта судьбы.

А впрочем, зачем ходить? Можно сесть под кустом боярышника возле кенотафа и перечитывать буквы, составляющие имя человека, которого давно нет. Если сосредоточиться на буквах, то можно отвлечься от мыслей.

Я начинала понимать, для чего людям нужны тряпки на зеркалах, венки, закупка продуктов в промышленных масштабах и куча других дел, бессмысленных, жутковатых и никому не нужных. Если не занимать себя ими, то можно сойти с ума от мыслей. У меня похоже, уже началось — в ушах тихо и ритмично звучат две омерзительные ноты. Через секунду я догадалась, что эти ноты живут не в моей голове, а где-то снаружи.

А-а-а, это скрипит скамейка. Скрипит, потому что я раскачиваюсь взад-вперед. Так не годится. Я встала и побрела вперед. Куда? может в гости к бабушкиному дому? Мне ведь зачем-то нужно туда… Никак не вспомню, что я там забыла…

— Тина!

На моем пути возникло большое, мягкое препятствие, сильно пахнущее каким-то сердечным снадобьем. Вот так-так! Не заметить Анну Сергеевну — это ведь надо суметь. Я почти столкнулась с ней на ровной дорожке.

— Я к тебе иду. А ты мне навстречу.

Оказывается, ее голос не всегда соперничает с Иерихонской трубой.

Он умеет быть домашним, теплым, чуть сипловатым.

— Пойдем-ка походим.

Я молча кивнула. Анна Сергеевна обняла меня за плечи, будто взяла под крыло. Мы медленно пошли по дорожке.

— Я что хочу сказать… ты не злись на Давида. — сказала она через несколько шагов.

— Я не злюсь. Я все понимаю. Я бы и сама…

— Вот и хорошо. Накричал ерунды… истерика. Не принимай к сердцу. Он парнишка-то не особо крепкий. Лику как любил… — Анна Сергеевна промокнула глаза краем ладони.

— Да.

— Я еще спросить хочу… Ты ведь во вторник вечером с Борисом Палычем оставалась. Он не говорил, куда собирается?