Мне больше не надо было доказывать, что я хороша в постели, не надо было пытаться с помощью секса заслужить любовь, как во времена моего замужества. Впервые я делала мужчине приятно, просто потому что этого хотела. По-настоящему. Искренне.
Пока я стягивала с Легрина штаны, он смотрел на меня широкими глазами, в которых плескалось изумление. Не шевелился, даже не дышал, словно боялся спугнуть меня малейшим движением. Хотел, страстно желал получить обещанное. Было видно, как он опасается, что я передумаю.
Когда я взяла его в свой плен, Легрин дернулся, застонал и, выгнувшись в пояснице, с силой уперся затылком в подушку. Его рот распахнулся в безмолвном крике. Руки взметнулись вверх, потянулись к моей голове, но снова опустились на матрас.
— Алони… Это… О, Лайдан…
Он хрипел. То жмурился, то широко раскрывал глаза, цеплялся то за простыню, то за мои плечи. Его возбуждение терпкой сладостью растекалось на языке. Росло, крепло, пульсировало.
— Я сейчас… сейчас… — зашептал Легрин с паникой и смущением в голосе.
Я почувствовала, как напряглись его ноги, как он весь словно закаменел, а потом в тишине раздался тонкий, почти жалобный стон. Легрин дернулся. Снова застонал. Протяжно и сладко. Его наслаждение длилось и длилось. Никогда не видела, чтобы мужчина кончал так долго.
Дождавшись, когда любимый обмякнет, я выпустила его из своего рта.
— Алони, я… — Румяный, взмокший, Легрин смотрел на меня с обожанием, так, словно я открыла ему целую вселенную.
