Его голова слегка наклонилась на бок, он нахмурил брови и приподнял уголок рта.
— Такой мольбы о пощаде я еще не слышал. Продолжай, жаждущая, — звучал его бесцветный голос.
Не понимает меня, заслонившись непробиваемой стеной. Но чтобы разозлить такого по-настоящему, мало оскорблений, нужно попасть в самое сердце.
— Тебе не бывает одиноко? — громко выкрикнула я из-за спины окаменелого и задержала дыхание.
Похоже, моя стратегия была неверной, и Косак вместе того, чтобы разъяриться еще больше, начинал думать и усмехаться, постепенно оттаивая.
— Боишься умереть в одиночестве? — зло рассмеялся он. — Похоронную процессию, так и быть, я тебе устрою.
Я мгновенно увидела себя в открытом гробу, на руках у окаменелых и захотела было пойти на попятную. Как странно, он переводил все мои слова, обращенные к нему, на меня же. Словно он по определению не мог делать того, о чем я говорю. Как же это жутко. Видеть перед собой подобие человека с таким затуманенным сознанием, кем же он себя считает в таком случае? Осознает ли он то, кем был и кем стал? Наверное, нет. Но сейчас у меня другая проблема, я решила надавить на больное место сильнее.
— Ты скучаешь по родным? — мой голос дрогнул, я была уже не так уверенна в своей глупой идее.
— Давишь на жалость, — опустив голову, и прикрыв глаза, утвердительно произнес Косак, а затем вновь поднял взгляд и плотоядно оскалился. — Не поможет, жаждущая. В твоей душе нет больше горя и слез по умершему отцу, не обманывай ни себя, ни меня. Но если хочешь порыдать у меня в ногах, то продолжай!
Я вздрогнула, поняв, что он видел в моих воспоминаниях гораздо больше, чем я ожидала. Сердце сжалось, от осознания того, насколько интимными они были, личными, сокровенными. Я сжала зубы от досады и вышла из-за спины окаменелого.
— А как же ты, Косак? Где твои слезы о потерянном сыне? — его губы разомкнулись со звоном битого льда, а глаза вспыхнули. Окаменелый судорожно втянул воздух и схватился за грудь, пошатнувшись, словно его ударили.
— Неужели твое сердце не рыдает по нему? — мои слова звучали отрывисто, вырывались со свистом, но я уже не могла остановиться, я должна была пробиться к нему любой ценой. А еще меня душила жалость. Я спрашивала искренне, на самом деле желая знать ответ на свой вопрос, но понимая, что он не даст его мне. Он в какой-то степени «мертв».
На какое-то мгновение, мне показалось, что его лицо перекосилось, взгляд стал тяжелым, он сжал зубы.
— Я видела его, — сделала шаг вперед и увидела ледяных змей, что заскользили по рукам Косака. — Его маленькие ручки, которые он тянет к тебе, — повышая тон, двигалась я ему навстречу, видя, как рептилии открывают пасти, показывая клыки, шипят. Казалось, Косак медленно оседает, его колени подкашивались, глаза странно метались, а руки мелко тряслись. Он жадно глотал воздух, как утопающий.
— Он смеется, когда катиться со снежной горы, улыбается, — лед под нашими ногами начал стремительно трескаться, а от порыва внезапного январского ветра мои волосы взлетели вверх.
На смену его растерянности и неосознанной боли пришла ярость. Та самая, которую я ждала и боялась. Всепоглощающая, слепая ярость!
— Закрой рот, — прошипел он, поддаваясь вперед всем телом, сжимая кулаки. За его спиной я видела вихрь из ледяных осколков, который разрастался, как и змеи на руках Косака, что становились все больше и сверками такими же злобными изумрудными глазами, ожидая момента, когда можно вцепиться в мое горло, погрузив глубоко свои острые клыки.
«Да, это то, что надо!» — думала я, краешком сознания понимая, что сама зверею, разгораюсь, как пламя.
— Могу поспорить, что каждый день он спрашивает у матери, где ты. Как скоро ты вернешься? Не забыл ли ты его?
Да, бить по родным — это самое жестокое. Прости меня Косак. Все, ради тебя же самого.
Коркой льда стали покрываться глазницы окаменелого, его волосы превращались в сосульки, а тело звенело, при каждом его громком вдохе.
Ну же! Давай!
— А что на деле? — уже кричала я, разводя руками и презрительно усмехаясь, подражая ему. — Ты правишь здесь на чужих землях и бросаешь к ногам женщин золото за их желания! — выплюнула я, презирая его за это. — Гниешь в этом мире!
Я с сожалением покачала головой:
— Прости меня, Косак. В глубине души, ты, наверняка, не так плох, как кажешься… Но сейчас ты чудовище! Непонимающее никого, бесчувственное чудовище, которое только и может, что презирать, усмехаться и рычать! Мой крик осуждения вырвался на свободу, в тот момент, когда ледяные кобры бросились на меня, как и сам Косак, что-то пронзило меня, выворачивая наизнанку, и я упала, смотря в полные ненависти изумрудные глаза чудовища…
***
Сижу за решеткой в темнице. К счастью, сыро здесь не было, но удобств не хватало. Голые стены, железные прутья и маленькое окошко под самым потолком, в котором я видела угрюмые, серые тучи.
Сидела я здесь уже почти целый день. В тот момент, когда я завалилась и не смогла пошевелиться, я увидела, как Косак изменился. Черты лица расслабились, глаза потухли, плечи опустились, а змеи и лед исчезли, как будто их никогда не было. Он с недоумением посмотрел на мое безвольное тело и спросил у стоящего рядом окаменелого, у того самого, за которого я пряталась и который так и не шелохнулся за все время: «Кто эта человечка?»
Если бы я могла, я бы засмеялась. Когда связь между нами оборвалась, и он перестал чувствовать меня, его агрессия спала, и он стер меня из памяти. Я больше не волновала своими эмоциями его душу, не терзала и не беспокоила. Он снова остался один в своей холодной берлоге, совершенно потерянный.
Почему же я в темнице? Просто он не решил, что со мной делать. Девушки, что пораженно застыли за поворотом в коридоре, даже клеветать на меня не стали. Так же, как и он, просто забыли обо мне, словно меня нет. Вот так я бездельничала и горевала в темнице.
«Когда же за мной приедет Дар?» — вопрошала я каменные стены, и представляла, как открывается дверь темницы, и заходит он. Золотоволосый, похожий на каменную статую Творца, Дариан, со своими выразительными манящими глазами. Но я оставалась одна, постепенно теряя надежду на спасение.
Под вечер следующего дня ко мне спустилась самодовольная Хамира.
— Твои чары развеялись, девчонка, — смеялась она, кружась в своем темно-синем, дорогом платье. — Больше ты не будешь дурачить моего господина! Он знать тебя не желает, а потому ему наплевать на то, что с тобой станет.
Как и на все остальное.
Она ближе подошла ко мне и ухватилась за прутья.
— Одно мое слово, и ты отправишься на костер, как ведьма.
— Ты пришла только, что бы посмеяться? — притворно удивилась я. — Твоя жизнь настолько скучна, что ты смеешься только, глядя на решетку?
— Хорошо, что хоть чувство юмора у тебя пока еще осталось, — фыркнула она, приглаживая волосы, и мне казалось, что она делает это немного нервно.
Зачем она сюда пришла? Высмеять меня? Нет, ей нужно что-то другое.
— Я могу тебе помочь, — соблаговолила она протянуть мне руку помощи, которую я, если бы была такая возможность, и если бы Зиро помог мне с этим, откусила бы. — Я выведу тебя отсюда и дам уйти, но мне нужно кое-что взамен.
Мне не трудно было догадаться, что именно, глядя в ее горящие неестественной жаждой глаза.
— У меня его нет, Хамира, — пожала я плечами, отходя подальше от нее. Мне думалось, что при таком желании заполучить золото, она могла бы разогнуть прутья.
Но она мне не поверила.
— Лжешь! Мой господин очень щедр! Он не мог оставить тебя без золота!
Как же деньги меняют людей. Смотреть жалко.
— В жизни полно исключений, — разочаровала её я. — Я не взяла ни единой монетки. А тебе я советую избавиться от них, они тебя погубят!
Разве же послушает ухоженная, обласканная фальшивой роскошью особа, сидящую в темнице оборванку?
Она ушла, бросив напоследок что-то о моей участи, но я не слушала ее. Так же как и она не слушала меня, а поэтому, когда за мной пришли, я лишь покорно следовала за окаменелым на выход из замка. Массивные двери распахнулись, подул свежий ветер, и я подняла голову, чтобы поймать лицом лучи заходящего солнца и…встретить его.
