Табель первокурсницы (СИ) - Сокол Аня

— Молчать, — прохрипел тот и уже мне скомандовал, — Идем, пока я не передумал.

Я торопливо натянула сапоги, даже не обратив внимания на цвет. Они оказались чуть велики и немного болтались, но сейчас это казалось мелочью. Обулась и бросилась следом за кожевенником в подсобку, очень боясь, что мужчина передумает или упадет на ближайший тюк с обрезками и заснет, забыв, что и кому пообещал.

— Леди, — остановил меня возмущенный крик, Войт выразительно потер большой и указательный пальцы. Я схватила с конторки карандаш, пристроила чековую книжку на угол ближайшей витрины. Девушка, показала мне три пальца, и я тут же выписала вексель на три золотых. Криво, косо, торопливо, так что зачарованной бумаге потребовалось несколько секунд, чтобы позеленеть и признать подпись подлинной.

Ветер ударил в лицо, нежно пощипывая кожу и откидывая растрепанные волосы назад. Словно боясь, что кожевенник передумает, я не задала ни одного вопроса, ни пока запрягали лошадей, ни когда выводили сани из сарая. Я сидела, спрятав озябшие руки в рукава, и молилась Девам, бестолково и сумбурно. Голова начала побаливать, то ли от холода, то ли от удара… а может, от плохих мыслей?

Под полозьями скрипел снег, освещенная фонарями улица осталась далеко позади, мохноногая лошадка свернула к району портовых складов. Тени в подворотнях изредка выползавшие на дорогу, тут же исчезали, мужчина правил молча и практически не смотрел по сторонам.

— Спасибо, — пробормотала я, глядя на его спину, порыв ветра унес слова в темный переулок, но кожевенник услышал.

— За что его взяли Серые? — гулко спросил он качнувшись.

— За… — я замялась, он обернулся, сивухой от него разило просто убийственно, — За то, что сломал ювелиру Киши ногу, — не стала врать я, — От него мы и узнали про вашего брата.

Широкие ладони сжались, а потом медленно разжались.

— Если бы не слово, что я брату дал сам бы этому ювелиришке кое-что сломал и ногой не ограничился. Но! Пошла, — Ули отвернулся, хлестнул вожжами, кобыла пошла резвее. — А Серые, значит, парня в острог уволокли. Отродясь пользы от этих псов не было. Сколько у него осталось? День? Два? Неделя?

— Десять дней, — ответила я и вдруг поняла, какая это ничтожно мала цифра.

Здание портового острога выстроили на берегу Зимнего моря, по форме оно напоминало подкову, с овальным внутренним двором и двумя одинокими деревьями с изувеченной корой. Узкие окошки скорее напоминали норы серых наек, что гнездились на одном из утесов Кленового сада. Бурый камень стен и смотровые вышки, сейчас почему-то пустые и засыпанные снегом.

Кожевенник остановил сани. Слезала я, честно говоря, неохотно. Сама затрудняюсь сказать почему. Дальнейшего плана как не было, так и не появилось. Девы, остались глухи к молитвам. Я сделала шаг вперед, за спиной фыркнула лошадь.

Внутренний двор был пуст и засыпан снегом, никаких следов, кроме моих, деревья качали голыми векам. Красноватая Иро, самая большая из лун, заливала округу алым светом. У горизонта замерла белая Эо самая маленькая. Значит, Кэро сейчас над Тиэрой. Три луны — глаза богинь, оставленные Девами наблюдать за людьми.

Если вы меня слышите, пожалуйста, помогите!

Я поняла, что стою перед облупившими деревянными дверьми и смотрю на небо, пряча нерешительность даже от самой себя.

Подняв руку, я ухватилась за проржавевшее кольцо и ударила. Первый раз тихо, второй громче. Заскрипел снег под полозьями саней, я не стала оборачиваться, раз Ули решил уехать, это его право, он и так сделал больше, чем я смела надеяться.

Скрипнуло железо, и на уровне глаз открылась маленькое окошко. Я увидела небритую скулу, а потом слезящийся с красноватыми прожилками глаз.

— Чего надоть? — спросил «глаз» надтреснутым дребезжащим голосом.

— Я… я хочу увидеть заключенного!

— Ну и хоти на здоровье.

— Но…

— Сегодня неприёмный день! — рассмеялся кто-то позади «глаза», — Пусть приходят завтра, а еще лучше через недельку!

Теперь уже загоготал «глаз».

— Послушайте, — я стиснула руки, пытаясь подобрать слова, уже зная, что все бесполезно. Таким как эти не объясняют, а приказывают, но увы, не такие как я.

— Шар, это ты там гогочешь, что ли? — раздался голос, я обернулась, сани стояли под одним из деревьев рядом с засыпанной снегом поленницей, а ко мне неспешно подходил кожевенник.

— Ну, я, — в окошке снова появился «глаз», — Медведь? Старый бродяга, ты что ли? Смотри-ка, выбрался… А чего пришел? По решеткам соскучился что ль?

— Уж не по твоей лысой голове, — рявкнул Ули, — Шрам здесь?

— Здесь-здесь, — раздался еще один голос, — Открывай Шар, Медведь пришел.

Загрохотал замок, мастер Ули оттеснил меня в сторону и открывший дверь «глаз» — лысый мужчина без передних зубов и с сизой щетиной окинул взглядом массивную фигуру и серьезно заметил:

— Ну, ты даешь, медведь, я с самого начала знал, что ты на голову больной.

— За своей головой смотри, Шар — не очень дружелюбно ответил кожевенник, заходя в узкий коридор, я юркнула следом.

— Не больно-то нас бывшие постояльцы визитами балуют, — буркнул стражник, запирая за нами дверь.

— Это потому что с того света особо по гостям не походишь, — снова раздался тот же голос, что велел открывать. — Ну, где ты там?

Коридор закончился широким залом с деревянным столом в центре и двумя грубыми лавками с боков. Стены были сложены из холодного осклизлого камня, в помещении пахло сыростью и старым сыром и пивом, прокисшим еще до моего рождения.

Из караулки, в свою очередь, расходились еще два коридора, сейчас почти терявшиеся в темноте.

— Не скажу, что рад видеть твою рожу, Шрам, — прогудел Ули, рассматривая сидящего на краю лавки приземистого мужчину. Лицо тюремщика пересекал уродливый рваный рубец, вертикально деливший рот на две части так, что казалось правая половинка выше, чем левая.

— Это потому что ты завидуешь моей красоте.

— Думал, тебя рыбы в Зимнем съели, — натянуто ответил кожевенник.

— Не поверишь, я думал о тебе то же самое.

Кроме Шара и Шрама, в караулке сидели еще двое. Молодой высокий стражник в кольчуге торопливо разливал по выщербленным кружкам что-то кислое и хмельное, его одежда и светлые волосы казались на удивление чистыми, особенно на фоне остальных. В дальнем углу крутил колесико масляного светильника сухонький старичок, очень похожий на злого гнома из сказки, что рассказывала нам с братом перед сном нянюшка. Седые волосы пучками торчали из-за ушей, руки с шишковатыми суставами, согнутая спина, засаленная одежда.

— Садись, выпей с нами, раз уж пришел — хлопнул кожевенника по плечу Шрам. — Кто бы мне сказал, что я буду рад видеть бывшего заключенного, получил бы в зубы.

— Кто бы мне сказал, что я буду пить с собственными тюремщиками, лишился бы языка, — в тон ему ответил Ули, но сел на лавку рядом со светловолосым и рассеянно коснулся шрама на шее. — Девы, как давно это было.

— И не говори, — в тон ему отвел Шрам.

— А кто это с тобой? — прищурился лысый, — Она вроде повидать кого-то хотела? Здесь не дом свиданий, девочка.

— Но если хочешь, можешь повидать меня, — подмигнул мне светловолосый.

— Племянница моя, — мастер понюхал содержимое кружки и скривился.

— Племянница? — протянул Шар, — Не знал, что ты в родстве с благородными, — и сплюнул на пол, судя по состоянию последнего, это было здесь обычным явлением.

— Ты много чего обо мне не знаешь, Шар, — кожевенник вздохнул, — Мы по делу пришли. Ей бы жениха повидать. Что скажешь, старик? — он посмотрел на «гнома» все еще возившегося со светильником, и все остальные, что интересно, тоже повернули головы. Тот не ответил, делая вид, что не слышит.

— Это которого? — уточнил светловолосый.

Я уже открыла рот, чтобы ответить, но Ули меня опередил:

— Его сегодня привезли, ближе к ночи, тоже не из простых.

— Ааа, тот павлин, — Шар сел и пододвинул к себе кружку, — Верный кандидат в покойники, пусть твой племяшка забудет. Короста нынче его невеста.