Бывший. Злой. Зеленый (СИ) - Новикова Татьяна О.

— Для начала — сосредоточиться, — она вздохнула, попыталась расправить плечи, но крылья будто давили на них со всей силой. — Мне нужно… принюхаться, если можно так выразиться.

Мы вошли в основную часть палаты, подошли к больничной койке. Я мысленно поздоровалась с неподвижным Платоном, Альберт тоже едва заметно кивнул ему, словно орк мог это увидеть.

Женщина застыла на месте. Прикрыла глаза. Прошло несколько долгих томительных минут. Мы ждали. Затем бесовка удивленно посмотрела на Альберта. Даже не удивленно, наверное, а возмущенно.

— Вот от вас виной несет. Вы как будто обманываете кого-то очень близкого. Ну и зачем так поступать с дорогим человеком? — не удержалась она от недоуменного вопроса, но тотчас поправилась: — Простите, это вырывается само по себе. Если начать это контролировать, то и почувствовать ничего не смогу.

— Ничего страшного. Не ограничивайте себя. Думаю, мы с Альбертом как-нибудь переживем, если узнаем несколько грязных секретов друг о друге.

Да и какие ещё у нас могут быть тайны? Круче любовного квадрата близнецов и Маринки всё равно уже ничего не обнаружится. Я со своими “постыдными” тайнами нервно хихикаю в сторонке.

Тем более бесовка не сказала ничего такого конкретного. В туманных намеках ещё разобраться надо.

Но, разумеется, Альберт прекрасно понял, о ком идет речь.

— Мы ей обязательно расскажем, — недовольно проворчал он, уловив мой неоднозначный взгляд. — Этот вопрос уже решается.

— Может быть, нам выйти? — предложила я. — Чтобы вы могли сконцентрироваться на Платоне.

— Не стоит. Я попытаюсь… сейчас… время нужно. Давно не пробовала.

Следующие полчаса бесовка пробовала подступиться к Платону и так, и этак. Было видно, что она старается изо всех сил, но унюхать чего-то значительного так и не смогла. Пару раз ещё она упоминала чувство вины, но исключительно Альберта. Видимо, близнецы так сильно намучились насчет Маринки, что от них этим разило за километр.

Про меня уборщица сказала:

— Чем-то пахнет, а чем — не скажу. Не могу определить.

Платона она вообще “не чувствовала”. Говорила, что его нюхать — как пустой шкаф осматривать. Ровным счетом ничего нет.

Мне бы заполучить хоть какую-то деталь, любую мелочь, чтобы придумать свою “сказку”. Не просто же давить на чувство вины, которого может и не быть. В лучше случае, Платон откликнется на мой запрос (все мы за что-то чувствуем себя виноватыми), только вот та вина не будет иметь ничего общего с его нынешним состоянием.

К сожалению, все попытки унюхать хоть что-то обернулись ничем.

— Может быть, вызвать Таю? — спросил Альберт, когда бесовка вышла в туалет, чтобы обмыть лицо. — Она бы усилила способности…

— Я боюсь, здесь усиление особо не поможет. Одно дело, если бы она хоть что-то чувствовала, а зацепиться не могла. А так что усиливать? Ну почувствует она ещё сильнее отсутствие постыдных тайн у Платона и вашу с братьями вину. Впрочем, давай вызовем её и в следующий раз попробуем вместе с Таей. Чтобы уж точно знать, что мы воспользовались всем, чем только можно.

Альберт кивнул.

— Да, так и сделаем.

Бесовка вернулась в палату, мрачная, но готовая продолжать. Выглядела она так, словно лучше бы полы мыла, чем этим занималась.

— Давайте ещё пробовать.

— Наверное, в этом нет смысла, — я покачала головой. — Спасибо за помощь, но это бессмысленное занятие. Только ресурсы ваши зря тратим. Вам даже зацепиться не за что.

— Ну, я с самого начала говорила, что буду бесполезна, — повела она плечом.

— Да вы не бесполезны, просто тут ситуация особенная.

— Это да. Платон Серпович ни о чем не думает, какие у него там сожаления и обиды могут быть? — развела руками женщина.

Если бы я не знала наверняка, что это не совсем правда — согласилась бы с ее словами. Но ведь это не так. Он всё чувствует. Его воспоминания откликаются на мои слова. Он пытается со мной бороться, показывает картинки прошлого. Он наверняка что-то скрывает, о чем-то переживает. Его мысли крутятся вокруг экспериментов и той девушки-Горгоны, которая исчезла. Хоть он и не винит себя в том, что случилось с ней — но так или иначе возвращается к её образу.

Почему?

— Давайте мы всё-таки еще кое-что попробуем, а если и это не получится, то закончим сегодняшний сеанс. Я расскажу ему сказку и отвлеку внимание на себя, а вы оставайтесь здесь и попытайтесь что-нибудь уловить. Вдруг в этом состоянии Платон отреагирует иначе.

— Хорошо, — не стала спорить бесовка, хотя по ней было видно: особым желанием она не горит, да и не верит в успех нашей затеи.

Но я не могла уйти просто так.

Я понимала головой, что копаться в памяти Платона можно бесконечно. У него миллионы воспоминаний, значимых или не очень. Я потрачу вечность, если просмотрю их все.

Но чем больше у нас не получалось, тем злее я становилась. Тем сильнее хотелось докопаться до истины.

— Послушай мою новую сказку, — обратилась я к нему. — Сказку, наполненную болью и переживаниями… мучительной виной, которая гложет даже спустя время…

Я произношу общие слова, бью наугад, но Платон откликается на них. Пропускает меня к себе. Открывает завесу памяти. Надеюсь, бесовка попытается хоть что-то унюхать. Даже если она почувствует вину из этого его воспоминания — это будет прогресс. Хоть что-то значимее её предыдущего вывода: “Он ничем не пахнет”.

…Дорогой офис, весь в дереве и золоте. Огромный стол красного дерева, белоснежный кожаный стул, отлитые в золоте письменные принадлежности. С потолка свисает хрустальная люстра, такая огромная, словно выкраденная из театра или музея.

Слишком помпезный кабинет, слишком кричащий о том, что его хозяин — властелин жизни. Платон нервно меряет шагами его пространство. Этот кабинет ему не принадлежит. Да и невозможно представить среднего брата-орка за столом со львиными лапами.

Нет, им владеет кто-то другой. Человек (или скорее — нечеловек), имеющий гигантскую власть и любящий её демонстрировать окружающим.

Платон чем-то взбешен донельзя и не пытается унять своих эмоций. Сейчас ему лет двадцать, может быть, двадцать пять. Уже не юный паренек, который воскрешал Моню. Но и не взрослый, уверенный в себе мужчина из воспоминаний про лабораторию.

— Кого я вижу. Сынок. Чем обязан? — Дверь открывается, на пороге замирает Серп Адрон.

Его невозможно не узнать. Всё то же надменное лицо, всё те же поджатые губы. Улыбка, которая пугает — потому что она неестественная и ледяная.

Платон поворачивается на звук отцовского голоса. Видно, что он взбешен, но пытается себя контролировать. Трет руку о руку. Выпрямляется. Ему психологически тяжело противостоять отцу даже так, в поединке без слов. Но он пытается показать, что он ровня. Ничем не хуже. Достоин смотреть прямо, а не стыдливо опускать глаза в пол.

Удивительно, как сильно они похожи. Мимика, взгляд, движения, прическа. Словно Платон — тот же Серп, но на три десятка лет моложе. Его зеркальное отражение.

Меня эта схожесть нешуточно пугает. Раньше я над ней не задумывалась, а теперь, зная обо всех грехах Серпа и о том, что Платон проводил опыты над Адалин, я не могу не поежиться.

Смотрю на Серпа и вижу Платона с больничной койки. И от этого никак не отделаться.

— Я всё знаю. Знаю, чем занимается “Посейдон”.

— Ну, это ни для кого не загадка. Морские перевозки, доставка грузов в любой уголок планеты точно в срок, — напевает Серп рекламный слоган.

Он садится за свой стол, откидывается в кожаном белоснежном кресле и изучает сына с неподдельным насмешливым любопытством.

Тот замирает на месте, лишь крылья носа гневно вздуваются.

— Мне известно, какие конкретно грузы ты помогаешь перевозить.

Серп Адрон не меняется в лице. Напротив, он склоняет голову набок, словно и сам ну очень заинтересовался. Взгляд его при этом остается холодным, равнодушным. Мне всегда казалось, что у главы семейства мертвые глаза. Смотришь в них — и не видишь ничего, кроме пустоты.