Страж ее сердца (СИ) - Штерн Оливия

— Ну, ну, птичка моя. Что это ты? Сделала самую важную часть работы, а теперь дрожишь?

Мариус, успевший облачиться в халат, принес Альке еще один и начал одевать ее как маленькую. Алька млела от легких прикосновений, в доме было тепло, и ее разморило — от близости Мариуса, от ощущения безопасности.

— Что… там было? — спросила она тихо, — что… случилось с Магистром?

Мариус положил ей руки на плечи и серьезно сказал:

— Магистра больше нет, Алайна. Тебе удалось расколотить артефакт в тот самый миг, когда все это еще имело смысл. Поэтому я тебе жизнью обязан… Но, знаешь, мне приятно быть обязанным именно тебе. Меня это не будет тяготить. А теперь идем вниз, попросим, чтоб нам организовали ванну.

Алька еще раз осмотрелась, удовлетворенно улыбнулась. Ей казалось, что по комнате, трепеща крылышками, летает маленькое тихое счастье. Ее личное, отвоеванное у судьбы. И пошла следом, наслаждаясь каждым прикосновением, каждым ощущением — ворса к пяткам, теплого воздуха к лицу, мягкой ткани к телу.

Так, держась за руки, они спустились на кухню, и Алька вдруг вспомнила тот самый первый вечер, когда она, шатаясь и поминутно хватаясь за стенку, вот так же добрела до кухни — и увидела, как за столом сидели Тиберик и Робин, а Марго пекла пирожки. А сейчас там были только Марго и Эжени. Марго сидела в кресле, укрывшись вязаным пледом, а Эжени ловко лепила ватрушки, раскладывала творог с изюмом по лепешечкам из теста.

— Говорю вам, скоро вернутся, — убеждала Эжени старушку, — вот увидите. Не печальтесь, матушка, все образуется.

— Да как же… Не доживу. Точно, не доживу. Сегодня на рассвете мне уже показалось, что небо дрогнуло и вот-вот свалится вниз, всех задавит, — сварливо кудахтала Марго, — Пастырь свидетель, это никуда не годится, выжить из ума.

— Так мне тоже это показалось, — спокойно отвечала Эжени, — а раз двоим показалось, то так оно и было, и вы, матушка, из ума не выживаете, не беспокойтесь.

Эжени стояла спиной к входу, а Марго вздыхала и смотрела в окно. Поэтому Мариус негромко кашлянул, чтоб обратить на себя внимание.

Эжени резко обернулась, и испуганное выражение ее лица тут же сменилось на радостное.

— Пастырь. Какое счастье. Ниат Эльдор, вы вернулись… и ты, Алайна, вернулась. Марго, Марго. Вы только посмотрите.

Но Марго и так уже выбралась из кресла, шустро просеменила к ним и, не говоря ни слова, упала в объятия Мариуса.

— Мой мальчик, — прошептала, — мой самый лучший мальчик. Лучше всех.

— Да, это я.

Мариус одной рукой приобнял Марго, которая едва доставала ему до плеча, другой притянул к себе Альку. Так и стояли. Эжени шмыгнула носом и торопливо отвернулась.

— Я так… это ничего…

— Как оно все сложилось? — подала голос Марго. Она все гладила Мариуса — по руке, по плечу, и смотрела на него так, словно он и вправду был ее самым-самым любимым мальчиком, ее сыном.

— Потом расскажу, — он хмыкнул. Затем кивнул Эжени, — Пойди, скажи Эндрю, чтоб в котел дровишек подбросил, нам бы помыться.

…Через час Алька уже отмокала в огромной хозяйской ванне, такой огромной, что в ней можно было легко разместиться втроем или вчетвером. А так их было всего двое с Мариусом. Он сперва смыл с себя кровь, поливаясь из бадьи и стоя на мраморном полу, и только потом полез к Альке. Уселся напротив, положил руки на бортики и откинул назад голову. Глядя на Мариуса сквозь белесый, пахнущий лавандой пар, Алька решила, что он — самый красивый, самый сильный, и вообще самый лучший мужчина на свете. Не беда, что весь в старых отметинах. В конце концов, мужчину шрамы только украшают.

Вода была теплой, и Алька изо всех сил боролась с дремой. Все же она устала, очень. Да и Мариусу… тоже несладко пришлось.

— У нас есть пара дней, — негромко сказал он, — не больше.

— Почему? Ведь теперь…

— Вот именно, птичка. Теперь Пелены нет, мир наполнен магией, бывшие крагхи наверняка потянутся на более плодородные земли, к людям, то есть, а люди вряд ли будут готовы их принять с распростертыми объятиями. Появятся новые маги, те, кого задело при разрушении Пелены, появятся новые артефакторы и артефакты. Старые-то не работают. В общем, скоро может стать жарко.

Алька поежилась. Нарисованная Мариусом перспектива пугала до дрожи. Неужели война начнется? Нет, нельзя же так… И как тогда они будут? А Тиб? Он же в Эрифрее, в школе.

— Но, — Мариус сделал значимую паузу, — рано или поздно все утрясется, уляжется. Думаю, мы как-нибудь эти перемены переживем.

— Надзор мог бы помочь навести порядок, — сказала Алька первое, что в голову пришло, — но неизвестно, что будет на уме у следующего Магистра.

Мариус внезапно усмехнулся и весело ей подмигнул.

— Почему же? Я, так и быть, буду с тобой делиться своими планами.

— Ты — следующий Магистр?

— Так ведь предыдущий назначил меня своим преемником, — было видно, что Мариус веселится от души, — сам написал распоряжение и оставил в кабинете.

— Он ведь не собирался умирать, — Алька подозрительно прищурилась, — с чего бы? Не хочешь мне рассказать и это?

— Хочу. Но не сейчас.

Склонив голову к плечу, Мариус поманил ее к себе.

— Иди сюда. Помнится, я грозился тебя отшлепать за отвратительное поведение на скале, когда ты собралась распрощаться с жизнью. Иди-иди, птичка.

Отшлепать?

Алька почувствовала, что щекам стало жарко, очень. Так, что даже прикрыла руками грудь под водой.

Мариус притворно вздохнул, а потом резко дернулся вперед, на Алькину сторону, так что она даже не успела и пискнуть. Прижал к бортику, несколько мгновений вглядывался в ее лицо, а потом поцеловал. Вот так просто, ни о чем больше не спрашивая.

Алька не стала отворачиваться. Несмотря на усталость, ей почему-то все равно хотелось этих поцелуев, этих аккуратных, вкрадчивых прикосновений. Но все-таки он оторвался от нее, на минутку, чтоб сказать:

— Я не знаю, как жил без тебя, птичка. Наверное, это были не самые лучшие годы моего существования… Я тебя люблю, Алайна. А ты? Ты что-нибудь скажешь?

Алька помолчала.

Вспомнила свои глупые попытки осознать, что же чувствует к Мариусу.

Ее чувство было невозможно измерить или как-то описать. Но оно существовало, жило, и на самом деле было таким глубоким и всеобъемлющим, что даже подходящего слова не находилось. "Люблю" — этого казалось так мало по сравнению с тем, что она сейчас чувствовала.

Но поскольку ничего другого не придумалось, она посмотрела Мариусу прямо в глаза и прошептала:

— Я тебя тоже люблю, Мариус. И это правда. Даже не знаю, как это получилось.

Потом он снова ее поцеловал, но как-то совсем по-другому, напористо и требовательно. Повсюду была теплая вода — и его руки, так умело будящие в ней жадную до ласк женщину. Алька стонала и выгибалась, когда Мариус ласкал ее грудь, когда прикусывал чувствительную кожу, заставляя ерзать под собой и умолять, просить о большем. Алька обнимала его бедрами, стремясь быть еще ближе, так, чтоб между ними совсем ничего не осталось, чтобы врасти друг в друга, стать целым. И когда мир вспыхнул перед глазами и рассыпался мелкими цветными пятнышками, Алька обмякла в воде, продолжая обнимать своего мужчину. Он уткнулся носом ей в ямку у основания шеи и молчал, а она зарылась пальцами ему в волосы и рассеянно гладила, все еще не понимая, как могло получиться, что они — вместе. Страж Надзора и двуликая, которые, впрочем, ради себя не побоялись перевернуть мир.

…А когда посмотрела на свою руку, испуганно пискнула. На кончиках пальцев, искрясь, плясали колкие мерцающие искорки.

— Мариус, — шепотом позвала она, — посмотри. Что это?

Он мгновенно повернул голову, вздрогнул. Алька почувствовала, как его тело напряглось. А потом Мариус вдруг тихо рассмеялся, совсем как мальчишка, сделавший удивительное открытие.

— Это магия, птичка. Это тебя зацепило, когда ты разбила артефакт и высвободила все энергетические потоки.

— Магия? Но… как же так, — Алька с недоумением все еще смотрела на веселые искры.