Невеста для полковника (СИ) - Ф. Татьяна

— А она сама пришла, вся замотанная, со своими страшенными глазами. Говорит, могу помочь, передам с человеком сорочку. Носить ее Фатиме до самых родов, снимая только, чтобы постирать.

— И что, думаешь, поможет?

— Ведьме открыто многое, раз сказала поможет, значит так и будет. Дай сорочку, все что хочешь сделаю.

— Почему ты назвал ее ведьмой?

— Да как же она не ведьма? Как есть она. Ее душу дьявол еще в детстве забрал, она с ним якшается, тот ей силу и дает.

Просто потрясающе, хотелось в морду дать прямо сейчас, сдерживало только то, что я в чужом доме.

— В детстве? Почему в детстве? У нее глаза раньше были другие?

— Глаза? Ааа, нет, всегда такие были, как родилась. Дразнили ее, да кто ж ребенка дьявола не дразнит? Вот только она не обижалась. А вот как кошку подняла, так все и началось.

— Кошку? При чем тут кошка?

— Она тогда еще малой была, лет семи что ли. Был я там, все видел. Котенка на дороге лошадь затоптала. Уж не знаю, чем он ей приглянулся, да только бросила куклу, плюхнулась на коленки возле котенка этого, да что-то начала бормотать. Никто не понял, а она все говорила, да говорила, как вдруг этот котенок как вскочит и бежать. А я своими глазами видел, что у того котенка полголовы было в мясо раздавлено. Остальные дети смеялись над ней, а ей хоть бы что. Сидела, качалась, да бормотала. Уж и Зухра к ней подходила, за косу оттаскивала, а той все нипочем. А как котенок побежал, даже я молитву богу зашептал.

Пока Абдула рассказывал, в моей голове медленно, но верно, складывался паззл. Мой ожог. Я не лежал там несколько месяцев без сознания. Прошла действительно всего одна ночь, за которую Сати, обладавшая бесценным даром, меня вылечила. В том, что это дар, я даже не сомневался. На работе такое повидал, что охотно поверю в любое чудо. А тут я даже не придал значения этому факту, просто выстроив цепь событий по упрощенной схеме.

— Пол аула этого котенка видело, да не добежал он никуда. Прибили его мужики.

— Зачем?

— Злой дух.

Железный аргумент, ничего не скажешь.

— А потом в нее молния попала, круглая такая. Видать господь ее за дела греховные покарал.

— Попала? — я глубоко вдохнул, стараясь не выдавать своего эмоционального состояния.

— Люди говорят, она сама к ней кинулась, кого-то закрывая, но я не верю. Молнию только господь посылает, значит вина за ней была. Мать ее домой отнесла тогда быстро. Все думали умерла. Оказалось, что выжила, да больше без тряпки из дома не выходила. Видать показаться страшно. Бог всевидящ, красоту дал, а она хорошенькая была, красоту забрал. Шахим, сосед мой, клянется, что видел ее обезображенное ожогами лицо. А как четырнадцать лет исполнилось, сбежала из дома, после того как ее в очередной раз закидали камнями.

— Ты сказал Налкудта. Ее всегда так звали?

— Вроде мать ее как-то по-другому звала, да уже и не помню. Ее только Налкудтой кличут, а она отзывается.

— А мать ее где живет? — я подумал, что смогу больше узнать о Сати у самого ближайшего родственника.

— На краю села, — недобро ухмыльнулся Абдула и тут же глянул с опаской. — Похоронили ее два года назад. А отца не было никогда. Принесла ее в подоле Мадина. Не нужна видать оказалась. Как и отродье ее.

— Вот скажи мне Абдула, — медленно протянул я, затягиваясь сигаретой. — Ты любишь свою дочь?

Мужик напрягся и весь подсобрался.

— А ты не думал, что бог твою дочь карает за твои же мысли? — я оперся локтями о колени, поближе наклонившись к нему. — Кто ты такой Абдула, чтобы решать кто достоин его милости, а кто нет? Кто наделил тебя такими полномочиями?

— Люди просто так не говорят!

— Люди всегда говорят! И люди же Христа распяли!

Во мне бушевала злость, разрушительная, неправильная злость. Есть гнев праведный, но это был не мой случай. Абдула один из миллиона таких же ограниченных своим умишком людей, не видящих дальше собственного носа. И учить его было делом бесполезным.

Я вдохнул поглубже, встал, под испуганным взглядом хозяина зашел в дом. Сразу за дверью был короткий коридор на кухню, где я нашел Зухру. Увидев подходящего меня, та успела два раза перекреститься. Наверно на моем лице отражались все эмоции, что я испытывал по отношению к ее мужу.

— Налкудта передала, — сказал я и протянул рубашку дрожащей женщине.

Та сначала не поняла, но потом перевела взгляд на то, что лежало у меня в ладони и словно вспыхнула эмоционально. Схватила рубашонку, что-то затараторила на местном и убежала куда-то наверх.

Я вышел на веранду и сказал Абдуле отвезти меня в райцентр.

Константин

Здание горисполкома встретило меня удушливым воздухом с ярким, всепоглощающим запахом навоза. Источником аромата служили три лошади, привязанные к яблоне, растущей возле местного органа самоуправления. Животные лениво отмахивались от жужжащих рядом мух и периодически наклонялись к поилке, в которой была явно не самая чистая вода. Рядом лежали смердящие кучки лошадиных испражнений. Если бы я был здесь впервые, то поморщился бы и быстро прошел мимо. Сейчас же я оценивающе оглядел белую кобылку и с определенными мыслями зашел в старенькое здание времен советского союза.

За весьма небольшую сумму, которую я перевел — внимание! — через компактный банковский терминал, стоящий на столе у главы райцентра, лошадка стала моей. Что я с ней буду делать после, пока не думал, сейчас же планировал использовать ее в качестве средства перевозки. К сожалению, даже на старенький жигуль денег на карте не было, как-то не предполагал дорогостоящие покупки, да и с бензином, по словам главы, в райцентре было туго. То ли дело живой транспорт. Ест постоянно, спит, когда хочет, но поклажу свою тянет исправно. Ничего, потом разберемся. Сначала к озеру, потом в город.

Таким же способом, каким приобрел кобылу, я обменял электронные российские рубли на живые деньги по совершенно грабительскому курсу, но сейчас это было не важно. Главное, что карманы были набиты купюрами. На них я купил у местных хозяюшек фруктов, немного сыра, молока, хлеба, вяленого мяса и какой-то национальной выпечки. Нагрузив едой корзины и навьючив ими лошадь, повел ее обратно к озеру. Сесть верхом не решился. Все-таки катался на коне всего один раз и в бессознательном состоянии.

Дорога заняла несколько часов, и я вышел на берег уже почти в сумерках. Тлевшая внутри надежда на то, что сейчас увижу землянку, потухла, едва я ступил на поляну. Идеальная безлюдная чистота. Что ж.

Чувствуя себя немного дураком, громко сказал:

— Сати, я привез еду!

В ответ лишь шелест травы, да легкий ветер, треплющий волосы.

— Я знаю, что ты здесь, — попробовал еще раз.

Вдалеке раздался волчий вой. Сначала это был один серый товарищ, но вскоре к нему присоединилось еще несколько. Значит здесь еще и волки, замечательно.

— Я разговаривал с Абдулой, передал сорочку Залине, — сказал я, снимая корзины и ставя их примерно в то место, где по моим прикидкам было вытоптанное местечко перед входом. — Здесь сыр, который ты любишь.

Это я заметил по тому, что она его всегда предпочитала всему остальному.

— Не переживай, ни у кого не украл, все купил, — вдруг на всякий случай прибавил, даже не знаю почему.

Солнце практически село, озаряя берег и ровную гладь воды золотистым сиянием. Такие места обычно ставят на заставку экрана компьютера. Здесь же я видел все своими собственными глазами, не через объектив камеры, не через пиксели на экране, и даже не через напечатанные в высоком разрешении на дизайнерской бумаге календари. Это место дарило умиротворение, не удивительно что именно его Сати выбрала для жизни. Очень многие отдали бы все свои богатства и непонятный городской круг общения на вот такой вот бережок.

— Я не понимаю причины, по которой ты так поступила, — чувство, когда разговариваешь практически сам с собой, непередаваемо.

Я сел на траву, согнув колени и положив локти на них, сцепил руки перед собой.