Русалка в академии (СИ) - Максонова Мария

— Ага, — усмехнулась она невесело. — Он всегда такой: сперва сделает комплемент, а потом тут же щелкнет по носу, как ребенка, — она с досадой махнула рукой. — Не будем об этом.

Вздохнув, я согласилась сменить тему:

— Так что там в завещании сказано?

Жильета послушно закопалась в документ. Читала несколько минут, а потом озвучила важные места:

— Вот здесь: «мой потомок-маг, вступивший в гильдию ювелиров любого города Империи, и доказавший свое мастерство в гильдии ювелиров Уркатоса, имеет право наследовать мое имущество, оставленное на хранении в гильдии ювелиров Уркатоса. Для подтверждения родства следует использовать амулет... такой-то..., хранящийся там-то...» а далее идет перечень имущества. Здесь разные украшения, шкатулки-ларцы, сам сейф для хранения, инструменты... ох, настоящие сокровища! А, вот еще: «если в гильдию вступили одновременно несколько моих потомков, выбран быть должен более талантливый, не зависимо от его возраста». Ну, и так далее, тут еще много условий, если есть выбор, но, кроме меня, по ювелирной стезе из семьи никто не пошел.

— Звучит неплохо, — улыбнулась я.

А сама задумалась. «Потомок-маг» — не слишком удачная формулировка. С одной стороны, слова использованы в мужском роде, к чему могут придраться. С другой стороны, в имперском, как и в русском, по умолчанию слова использовались именно в мужском роде. То есть, когда говорят «потомки», имеется в виду все дети человека, не зависимо от их пола.

Я поделилась этими размышлениями с Жильетой, и она согласилась, что здесь есть свои тонкости. Например, раньше слово «маг» не имело женского рода, точнее, он не использовался. Слово «магиня» стало активно распространяться только несколько десятков лет назад, до этого использовали обращения вроде «госпожа маг» или «леди-маг».

— Думаю, тебе потребуется юридическая помощь, чтобы тебя признали наследницей, — добавила я. — Я попрошу госпожу Фенерворс тебе помочь, она отличный профессионал. Теперь, когда само завещание найдено, остается главное — доказать, что ты подходишь под условия, установленные твоим прадедом. Мастер ты на зависть всем ювелирам Уркатоса, если не всей Империи, да и маг, так что тут не поспоришь. Осталось доказать, что «потомок» — это и к женщинам тоже относится.

— Ох, госпожа Бороув, я не могу принять вашу помощь еще и в этом, — растерялась Жиль.

— Опять! Зови меня по имени и на «ты», сколько можно «вы»-кать! Мы подруги и коллеги, мне только в радость, если относительно тебя восторжествует справедливость.

Глава 56

Наконец, когда мы доехали до дома, у меня уже руки тряслись от желания прочесть, что же там напереводил Ярис. Действительно ли он так хорошо знает пра-язык, как утверждал? Успел ли он перевести все до конца, или лорд Уркатороус появился раньше?

Мне даже хотелось по дороге, когда наш разговор с Жиль заглох, попросить Яриса передать мне свою тетрадь. Ну, в самом деле, я же ехала в карете, могла бы и почитать... но я все же сдержалась и отказалась от этой идеи.

Наконец, когда мы приехали домой, я оставила Жиль прощаться с Глиренсом, а Яриса пригласила в свой кабинет. Он с усмешкой уселся в кресло для посетителей и положил передо мной тетрадь.

— Здесь все? — спросила я, холодея.

— Все, что возможно было разобрать.

Я судорожно подхватила тетрадь и углубилась в чтение. Почерк у Яриса был аккуратный и разборчивый, будто не обычные записи, а каллиграфическая надпись с завитками и разной толщиной штрихов. Даже немного завидно, я так не могла даже на русском, разве что на компьютере нарисовать. Читать текст было легко и удобно.

«...мир уничтожен, и мы остались последними на его руинах...» — гласила первая надпись, и меня передернуло от ее депрессивного настроя. Я попила воды и продолжила.

«... поверить не могу, что наша королева решилась ввязаться в эту войну...»

«... теперь все кончено, нет больше королевы, нет причин для войн, нет старого мира...»

«... силы наши истощены, магия умирает, Стихии отвернулись от своих детей...»

«...и тогда я решилась покинуть океанские воды, жизнь здесь стала для нас слишком тяжела и слишком опасна. Не все решились последовать за мной. Есть мнение, что нам нужно искать пустынные берега, где нет людей. Что ж, я не знаю, что лучше, но я надеюсь, что не веду тех, кто доверился мне, на смерть. Я знаю Дриэна, верю ему. Быть может, именно веры не хватило нам, чтобы не было войны...»

«Мы строим новый мир без склок и разногласий. Конечно, не обходится без конфликтов, но мы с Дриэном пытаемся сглаживать их. Некоторые уехали: и русалки, и люди. Те, кто не в силах жить в мире после всего случившегося.»

«Наша магия ослаблена, но в единении мы создаем новый мир, мы способны на большее. Мы вместе добываем еду, вместе меняем ландшафт, помогаем растить урожай, чтобы вместе его есть, люди помогают нам ловить рыбу. Взаимовыручка дает нам возможность выжить».

«Появились первые межвидовые пары. Странно, но возможно. Жизнь продолжается, появляются на свет новые дети. Их еще совсем мало, подростков почти нет — немногие дети пережили войну и разруху после. Мы все вместе помогаем тем парам, которые решаются завести потомство, мое сердце болит за каждого ребенка».

«Дети слабы. Я смотрю на них и не понимаю, как они будут жить. Мы ослабли, потеряв благословение Стихий, но полукровки еще слабее. В их телах перемешивается сила обоих родителей, не приводя к полноценному развитию ни одной из стихий. Некоторые пары из-за этого расстаются, другие решают жить как есть, надеются, что их дети не погибнут. А я не знаю. Я боюсь этого.

Как они пройдут инициацию? Пройдут ли? Я смотрю даже на чистокровных потомков русалок, и не вижу в них той силы, что приводит к инициации. Или еще рано, они еще слишком малы? Я не знаю.

Дриэн утешает меня, говорит, что мир изменился, должны поменяться и мы. Он видит в этих новых детях будущее, а я боюсь. Тем больше, чем отчетливее слышу биение жизни у себя под сердцем.»

«...не все. Я не знаю, от чего это зависит. Казалось бы, что инициация должна случится у чистокровных, но нет. Только несколько подростков показывают признаки ее приближения, и лишь одна из них чистая русалка. Мы объединяем силы, чтобы сдерживать их порывы. Не знаю, быть может, их нужно изолировать от других детей, ведь они опасны... но с другой стороны, без общения не может быть и нормальной инициации, сила просто разрушит их изнутри. Это взросление, так говорят старейшие из тех, с кем я советовалась, кто так же вышел из воды на нашем побережье.»

«Как же больно! Мы отвыкли от смерти, нам казалось, что впереди мир, что впереди надежда...»

«Один из мальчиков не пережил инициации... так все говорят «не пережил». Зачем себя обманывать? Мы убили его. У нас нет Храма, чтобы ему помочь пройти через процесс. Я хотела отвести его под воду, теша себя надеждой, что ему поможет полуразрушенный Храм, но он полукровка, он не способен к обороту. Чем дальше, тем сильнее были его приступы ярости, пока он не стал опасен для окружающих... повезло, что малышку, на которую он напал, удалось спасти. Но сдержать его и не навредить мы не с умели. Он не прошел инициацию, он не выдержал. И его пришлось убить.

Взрослые люди не должны убивать детей!»

«Инициация без Храма болезненна и мучительна. Мне кажется, что мы вернулись во времена дикого прошлого. Разрушенный Храм ни на что не годен, он только вредит, а восстановить его у нас нет никаких сил. И приходится только терпеть и мучиться, ожидая, когда следующие дети повзрослеют, чтобы узнать, кто из них достаточно силен, чтобы у него проявились признаки инициации. Приходится гадать, сможет ли ребенок ее перенести, не придется ли его уничтожить или не убьет ли он кого-то из нас.

Остальные дети, более слабые, растут на удивление спокойно. Я даже хочу, чтобы и мои сыновья были обычными, но предчувствую, что все будет не так.

Это расплата нам за грехи перед Стихиями, за то, что мы сочли себя равными Им и решили нарушить их Равновесие.»