— Скажи, что сожалеешь о том, что не прикасался ко мне.
— Мне жаль. Пиздец как жаль, рыжая.
Она ласкает языком головку моего члена.
— А теперь пообещай, что больше никогда не будешь от меня удерживаться.
— Обещаю.
Она одаривает меня довольной улыбкой.
— Класс. Потому что я передумала.
Что? Черт. Как это она передумала? Передумала сосать мой член? Блядь.
Когда она вдруг снимает с себя шорты и трусики и садится мне на колени, я чуть не плачу от счастья.
А когда она опускается на мой член, всего скользкого от ее ротика, и начинает скакать на мне, не могу сдержать рвущиеся наружу слова:
— Рыжая… Господи. Я пиздец как люблю тебя.
Затем я быстро кончаю как чертов слабак.
***
От ее смеха я чувствую себя спокойнее, чем когда-либо.
— Тебе пора. — Она целует меня в губы, прежде чем откинуться на подушку. — Ты даже об этом до этого сказал.
Я передал полномочия Дэниелу, сказав, что он за главного и не должен беспокоить меня по крайней мере два часа. Ведь я должен был загладить вину перед своей женщиной за то, что произошло раньше.
Прошло уже три часа, и, хотя мне никто не звонил, все еще нужно разобраться с делами лично.
Выражение ее лица становится серьезным, и она концентрируются на моем подбородке.
— Знаешь, иногда люди признаются в чем-то в пылу страсти…
Переворачиваюсь, прижимая ее к кровати, и опираюсь на одну руку.
— Все совсем не так.
В ее глазах плещется смесь страха и надежды.
— Нет?
— Нет. Конечно же нет.
— Ясно. — Это все, что она отвечает. Естественно, я надеялся, что она чувствует то же самое, но понимаю, что еще рано. Наклоняю голову и осыпаю поцелуями изящную шею. Отчасти это потому, что мне нравится ее целовать, но в основном для того, чтобы она не увидела разочарования.
Ее пальцы погружаются в мои волосы и сжимаются, побуждая поднять голову. Когда я это делаю, она прижимается губами к моим в поцелуе, который кажется совсем другим.
Отстранившись, она улыбается мне и шепчет:
— Угадай что?
— Что? — бормочу я.
— Я тоже тебя люблю.
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
ДЖОРДЖИЯ
Я только становлюсь на коврик после столь необходимого после тренировки душа, как мобильный телефон вибрирует и загорается от текстового уведомления на туалетном столике. Быстро высушившись, оборачиваю вокруг себя полотенце и подхожу к телефону, чтобы прочитать сообщение.
ОФИЦЕР УЭЙД ХЕНДЕРСОН: Салют, Джорджия. Я болел на этой неделе и только сейчас узнал о пожаре у тебя дома. Хотел убедиться, что с тобой все в порядке. Дай знать, если что-нибудь понадобится.
Смотрю на эсэмску. Уэйд Хендерсон — олицетворение хорошего парня. И все же не он украл мое сердце. Не он заставляет меня чувствовать принятой и любимой, как никогда прежде.
Я: Печально, что ты болел. Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше. А я в порядке, спасибо. Ценю, что ты интересуешься.
Смотрю на написанное, затем нажимаю на «Отправить». Проходит совсем немного времени, прежде чем он отвечает:
ОФИЦЕР УЭЙД ХЕНДЕРСОН: Рад знать об этом. Предложение в силе — срока годности нет — дай знать, если что-нибудь понадобится. Береги себя и будь осторожна, красавица.
Мягкое покалывание в затылке вспыхивает так внезапно, что отвлекает внимание от сообщений Уэйда. Тело охватывает ощущение, будто меня окутывает теплое одеяло, тогда как по дому разносятся громкие голоса.
— Mi amor, ты же знаешь! — восклицает женщина.
— Я просто позволял ей отдохнуть и прийти в себя. — Это произносит Бронсон. — Господи, Abuela. Ведешь себя так, будто я держал в подвале похищенную бабу или что-то в этом роде.
Раздается звук, и я в тревоге вздрагиваю.
Теперь Бронсон звучит сердито, негодующе рыча:
— Не верю, что ты сейчас ударила меня газетой.
— Может, я и люблю тебя, но сейчас ты бесишь. Мне нужно увидеть твою очаровательную Джорджию.
— Стой, я приведу ее.
— Поторопись-ка! Я так рада. — Наступает короткое молчание. — Лучше ей стоять рядом с моей день-рожденческой елкой.
— Abuela… ладно! Брось газету! — бормочет он в коридоре. — Господь всемогущий.
Торопливо вытираюсь и провожу расческой по волосам так быстро, как только могу. Бронсон закрывает за собой дверь спальни и, повернувшись, видит, как я поспешно направляюсь к шкафу.
— Уверен, ты слышала, кто пришел, — сухо говорит он.
Надеваю трусики и бюстгальтер, а затем выбираю скромное платье длиной до щиколотки. Приведя себя в приличный вид и обернувшись, замираю от выражения его лица.
Когда он непринужденно прислоняется к дверному косяку, на его чертах отражается нежность, на которую я никогда не думала, что он способен.
— Готова познакомиться с Abuela?
Нервно улыбаюсь.
— Думаю, да. — Затем не могу удержаться и интересуюсь: — Что за день-рожденческая ель?
Он смеется.
— У нее день рождения через несколько месяцев. Она обожает, когда я наряжаю для нее елку, как на Рождество, только украшаю ее огоньками, лентами «С Днем Варенья» и прочим.
— Звучит улетно.
— Ага. — Он проводит рукой по волосам, что выглядит как нервный жест. — Она была так взволнована встречей с тобой, что приехала сюда на трицикле и привезла с собой кубинскую свиную запеканку.
Моя улыбка превращается из нервной в восторженную.
— Она кажется милейшей женщиной.
***
— Ты не питаешься одними лишь овощами. Это мне в тебе нравится. — Объявляет Abuela после того, как мы отведали ее запеканку на обед.
— Знаешь, у нее есть множество других качеств, которые могут понравиться. — Бронсон заявляет это непринужденным тоном, затем подмигивает мне.
Мы сидим на заднем дворе, и я разрываюсь от беспокойства и счастья.
Последнее переполняет душу, потому что она такая, какой я могла бы себе вообразить бабушку. Она суетится вокруг нас, следит, чтобы у нас было достаточно еды и питья. Ее улыбка заразительна, в глазах светится столько жизни. Она ласковая и вспыльчивая женщина, в которой так много любви.
Бабушка Бронсона — та самая женщина, которая прочла мне карты в тот день на рынке.
«Ты не относишься к Скорпионам. Но когда-то будешь относиться».
«Ты изменишь его».
«Ты найдешь свою любовь, однако не поверишь в нее, пока не станет слишком поздно».
«В конечном итоге может оказаться слишком поздно».
«Вы научите друг друга любить и доверять».
«Вместе вы сумеете возродиться из тьмы».
Она не упоминала о нашей встрече, и я надеюсь, что я не была такой запоминающейся личностью. В конце концов, прошло уже немало времени с тех пор, как это произошло.
Бронсону поступает звонок от Дэниела, потому он отлучается, чтобы проверить что-то на ноутбуке. Как только он исчезает из виду, внимательные темные глаза устремляются в мою сторону.
— Я же говорила тебе.
Слегка растерявшись, прибегаю к юмору и отвечаю:
— Вы не упоминали, что я практически склею ласты из-за пожара. — Мне удается рассмеяться. — Мне, конечно, понадобилась бы эта инфа.
Она внимательно наблюдает за мной, затем качает головой, насупившись.
— Ты все еще не освободилась от тьмы. Пока не освободишься, он тоже не сможет.
Плечи поникают в поражении. Что, если я не смогу освободиться от своей тьмы? Никогда?
Когда она наклоняется вперед и протягивает морщинистую ладонь, я с опаской вкладываю в нее свою. Она закрывает глаза, и через мгновение ее дыхание становится тяжелым, а затем она роняет мои руки, словно они ее обожгли.
