Гадюка на бархате (СИ) - Смирнова Дина "Сфинксия"

— Пожелаю. И, надеюсь, в этом рейде обойдётся без сожжённых деревень!.. Мы — на своей земле, когда же ваше чародейское от… общество соизволит это понять?!

— Вы — несомненно, на своей, ваше высочество… А жители той деревни выдали наших людей солдатам узурпатора. Трое магов попали в плен и умерли не самой лёгкой смертью. Вы видели шестнадцатилетних девочек с выдавленными глазами, ваше высочество?.. Я — теперь видел, и жалости к предателям мне это как-то не добавило.

— Сочувствую вашему горю. Но и продолжаю настаивать на том, что эта война должна быть цивилизованной.

— Я живу на этом свете уже вторую сотню лет и ни одной такой пока не видел.

— Значит, эта должна стать первой!.. И не вздумайте пересказывать свои байки её величеству, вы поняли меня, Моргнер? — собеседник смотрел на чародея с очень недобрым прищуром, но того, похоже, это ничуть не испугало.

— Я и не собирался беспокоить императрицу, ваше высочество.

— Очень хорошо, тогда я смело могу вас покинуть, — с облегчением закончил неприятный, но необходимый разговор Альбрехт.

Как он и предполагал в тот самый день, когда Гиены появились у ворот Соснового Утёса, новообретённое подразделение магов стало для него не только предметом гордости, но и немалой головной болью. Теперь Альбрехт надеялся только, что Ислейв всё же сумеет утихомирить своих подчинённых. Иначе их выходки вполне могли поставить под угрозу репутацию всей с таким трудом собранной армии противников узурпатора. И тогда нечего будет и думать о выгодном союзе с Эррейнами.

***

Несмотря на то, что холодный восточный ветер всё усиливался, а небо заволокли низкие серые тучи, Гретхен не спешила прерывать прогулку по широкой замковой стене. Душный воздух сильно натопленных покоев доводил её до тошноты, а стоило загасить огонь в камине, как сквозняки очень быстро выстужали спальню.

Снаружи, укутанная в длинный шерстяной плащ с капюшоном, отороченным мехом чернобурой лисицы, Гретхен чувствовала себя куда лучше. К тому же, место для прогулки она выбрала не случайно — отсюда открывался отличный вид на въезд в замок. Гретхен совершенно не хотелось признаваться себе в этом, но услышав от одной из оставшихся в Сосновом Утёсе чародеек о Малахитовых Гиенах, которые должны были сегодня возвратиться из рейда, она постаралась выкроить время, чтобы первой увидеть, как они въезжают в ворота. И первой узнать, что Ислейв Ньял жив и цел.

Она молилась за него каждый раз, когда он отправлялся во главе своих отрядов, чтобы уничтожать войска узурпатора, их провиант и лошадей. А ещё — привносить смятение в присягнувшие Карлу поселения и городки, трепетавшие от страха, стоило только упомянуть «Малахитовое Пламя».

Знала, что молиться за колдуна и язычника — странно, если не преступно. И всё-таки продолжала каждый день с жаром шептать знакомые слова. Как-то Гретхен спросила у замкового священника о чародеях и том, все ли из них неугодны Троим или же у наделённых магией тоже есть надежда на спасение. Но у робкого бесцветного паренька, видимо, не хватило ни ума, ни смелости, чтобы внятно ответить на её вопрос. Он только бормотал что-то пространное и полубессвязное, невпопад сдабривая свою речь цитатами из Священного Писания.

В глубине души Гретхен понимала, что ей стоило бы пожалеть бедного провинциала, который никогда прежде не общался со столь знатными особами и теперь отчаянно боялся сказать что-нибудь не то. Но сама при этом скорее испытывала гнев, чем сочувствие — этот лепечущий недоумок начинал казаться ей настоящим оскорблением воли Троих. Гретхен с трудом подавила в себе желание пожаловаться на него хозяину замка, да и то, скорее потому что не хотела лишний раз общаться с Бернхардом, чем из милосердия. И просто выбросила из головы бестолкового священнослужителя, продолжая почти ежедневно просить Двоих и Создателя даровать своё заступничество Ислейву и его людям.

Теперь она подумала, что, наверное, её молитвы имели какую-то силу. Снизу послышались громкие возгласы и шум отпираемых ворот. Прильнув к стенному парапету и вздрагивая от порывов ледяного ветра, Гретхен наблюдала за тем, как во внутренний двор один за другим въезжали всадники.

Вечер уже наступил, и в такую хмурую погоду темнело быстро, но внизу слуги зажигали один за другим факелы. В отсветах пламени можно было ясно разглядеть возвратившихся Гиен. Гретхен хорошо помнила первое появление в замке оборванных подростков. И сейчас не могла не видеть, как же стремительно менялись на медленно разгоравшейся войне юные чародеи.

Многие из них не изменили серым мундирам. Вот только обычную форму имперских Светлых магов с трудом можно было узнать под украшавшим её золотым и серебряным шитьём, лентами и кружевом. А кое у кого — и Трое знают где добытыми драгоценными камнями, служившими теперь пуговицами или попросту элементом отделки. Другие и вовсе от формы отказались, вырядившись в меха, кожу и бархат — в самых причудливых сочетаниях этих материалов.

Так что немногочисленные чародеи Ковена в своих дорогих одеждах выглядели на фоне молодёжи неожиданно скромно. Да и вели себя куда сдержанней, не то что выходцы из Академии, в ответ на возглас черноволосой полноватой девицы: «Гиены!!!» — разразившиеся дружным визгливым хохотом, который сделал бы честь и их четвероногим тёзкам.

Вопли заставили Гретхен болезненно скривиться, но от парапета она не отступила. И наконец-то выискала взглядом того, ради кого сюда пришла.

Он легко спрыгнул с вороного коня — не пошатнулся, не поморщился — и у Гретхен немного отлегло от сердца. Значит, не ранен, во всяком случае — всерьёз. Она, конечно же, знала, что у магов есть защита получше доспехов. Вот только её всё равно заставлял замирать от страха вид Ислейва, выезжавшего из замка в очередном ярком, словно турнирная мишень, дублете. И Гретхен каждый раз суеверно осеняла себя знаком звезды, который, впрочем, не слишком помогал отогнать дурные мысли.

Между тем, Гиены окружили своего командира, облачённого на этот раз в лазурный бархат. Они что-то громко и нестройно выкрикивали, пока Ислейв бросал короткие фразы то одному, то другому подопечному.

— Я вижу, ваше величество интересуется чародеями?.. — громкий мужской голос, раздавшийся за спиной у Гретхен, заставил её резко обернуться. Оступившись, она неловко ухватилась за зубец парапета. Бернхард, мгновенно очутившийся рядом с ней, поддержал невестку под локоть. И произнёс с улыбкой, которая показалась Гретхен чересчур приторной:

— Осторожней, ваше величество. Думаю, вам не следовало приходить сюда одной. Я чувствую себя ужасным хозяином — в моём замке столь высокородная гостья оказалась предоставлена самой себе!..

— Не стоит беспокоиться, — это прозвучало из уст Гретхен резче, чем ей хотелось. Почему-то каждый раз, вглядываясь в суровое лицо Бернхарда с непроницаемыми тёмными глазами, она ощущала смутную тревогу. — Я сама захотела прогуляться в одиночестве, — добавила Гретхен, не отказав себе в удовольствии вырвать из хватки Бернхарда локоть.

— В таком случае — прошу прощения за назойливость, ваше величество, — его голос оставался сладким, но во взгляде, как показалось Гретхен, промелькнуло раздражение.

Внизу Гиены постепенно разбредались кто куда — одни вели на конюшни лошадей, другие спешили скрыться от холода и ветра под крышей замка. С ещё больше потемневшего неба повалили крупные хлопья снега, которые, впрочем, быстро таяли на не успевшей ещё по-настоящему остыть земле. Гретхен поёжилась, пряча лицо в пушистый мех, обрамлявший капюшон плаща. Она не думала, что зима на Севере заявит о себе столь скоро. И сейчас вспомнила слова Ислейва о полыньях, из которых их с Альбрехтом некому будет спасать.

***

В замковом подземелье было холодно — так, что пар вырывался изо рта при дыхании. Но жрица змееголового бога — в лёгком зелёном платье без рукавов и босая — ничуть не мёрзла. Тшиен щедро одаривал тех, кто открывал ему душу — Чериса уже не помнила, когда в последний раз страдала от холода, жары, усталости или боли. Правда и плату за свои милости её бог брал сполна. Но Чериса уже давно расплачивалась не собой.