Надежда Тальконы (СИ) - Корешкова Евгения
Ее хватились только поздно утром, санитарка, которой она не принесла белье. Она-то и вызвала врача.
Даже с квалифицированной помощью Вилда промучилась еще больше суток и совершенно выбилась из сил. А когда, через мутящееся сознание, она поняла, что ребенок, наконец, протиснулся наружу, приподняла голову, чтоб увидеть его. И по быстрым движениям рук врача безжалостно хлопающего и переворачивающего неподвижного бледного младенца, с ужасом начала понимать, что с ее дитем не все в порядке. Напрягая слух, с приоткрытым ртом, Вилда ждала его первого крика.
И не дождалась.
Медики вскоре ушли, оставив ее одну на чисто перестеленной кровати. Вилда долго надсадно выла, пока не охрипла, а потом уже просто монотонно поскуливала, оплакивая потерю. Замолкала ненадолго, а потом начинала плакать вновь, то касалась рукой провисшего пустой складкой живота, то бережно ощупывала груди налитые ломящей болью, бугристые от ненужного теперь молока. А она так, было, гордилась, что за время беременности ее бюст претерпел значительные изменения в лучшую сторону, и надеялась, что молока будет вполне достаточно для ее сына. Врач не ошиблась в предсказании пола ребенка. Но мальчик не перенес трудных родов.
Врач приходила утешать, обещая, что оставит за ней это рабочее место и прикажет похоронить новорожденного по всем правилам, а потом показать Вилде могилку. А еще помогла потуже забинтовать грудь, чтоб подсохло ненужное теперь молоко.
Но уже вечером, когда измученная Вилда, наконец, задремала, за ней прибежала медсестра и, ничего не объясняя, потащила в лабораторию проходить какие — то многочисленные медицинские тесты и обследования. Там же, почему-то сильно нервничая, сидела и главный врач-гинеколог. Она сама следила за проведением тестов, хотя, по времени, уже давно должна быть дома, а не на работе. Она же потребовала срочно разбинтовать грудь и сцедить застоявшееся молоко. И уже потом, как бы, между прочим, сообщила:
— Была заявка. Срочно нужна кормилица. Сиди, жди. Скоро тебя заберут.
И не спросили даже, согласна или нет. Вилде не оставляли выбора.
И она, обреченно сгорбившись, сидела, ждала неизвестно чего, сложив руки, сцепленные замком на плотно сжатых коленях. И молилась про себя.
— Милостивая Защитница, за что мне такие испытания? Чем виноват перед тобой мой сыночек? Я бы любила его… Я бы растила его… Что теперь со мной будет? Не оставь, молю, своим покровительством.
И вздрогнула, когда ей сказали:
— Вставай. Пошли. Тебя ждут.
Кадав стоял у застекленной рифленым матовым стеклом двустворчатой двери, переминаясь с ноги на ногу, и зябко ежился. Здесь, на Западном материке, куда его занес срочный приказ, зима была самой настоящей со снегом и морозом, не то, что в Талькдаре. И для такой температуры его форма явно не подходила. Здесь не помешала бы теплая куртка и не менее теплый головной убор. Он почти закоченел, когда в глубине вестибюля мелькнули тени. К нему вышли две женщины: одна в годах, солидно несущая тщательно причесанную голову, другая, робко стоящая за ее плечом и кутающаяся в большой темно-серый платок, худенькая и мелкая.
— Ну? — Нетерпеливо спросил Кадав.
Старшая женщина немедленно, но с представительным торжеством в голосе отступила в сторону, представляя:
— Вот, пожалуйста!
Кадав смерил взглядом съежившуюся фигурку и недовольно скривился:
— Что? И вот за этой фитюлькой я летел ночью через океан? Да ее пальцем пришибить можно. Какая из нее кормилица? Ни росту, ни габаритов. Тьфу!
— Но, Праки, это единственная кандидатура, — извиняясь, оправдывалась врач и протягивала ему коробочку информблока: — Здесь все медтесты и прочие сведения.
— Хорошо. — Так же угрюмо отозвался Кадав, принял коробочку и сунул в нагрудный карман. Но все же, (куда деваться — приказ) угрюмо скомандовал, не глядя на хлипкую дамочку:
— Пошли!
И, резко повернувшись, широко зашагал к люфтеру.
Судя по скрипу снега, новоявленная кормилица семенила следом, старательно пытаясь не отставать.
У люфтера Кадав так же резко обернулся. Кормилица испуганно и выжидающе смотрела на него. Выглядела она затравленно и жалко. И Кадаву стало стыдно за свое поведение. Бедняжка не виновата в том, что не произвела на него должного впечатления. И он, уже более миролюбивым тоном, спросил:
— Где полетишь, в салоне или в кабине?
— Н-не знаю. Я-я боюсь…
— Чего? — (таким тоном спрашивают маленьких детей).
— Я… я ни… когда…
— Понятно. Давай вещи.
Закинул довольно тяжелую сумку назад, в салон, и опять устыдился своего поведения (мог бы и помочь донести). Открыл пассажирскую дверь кабины и, стараясь говорить доброжелательно и как можно спокойнее, скомандовал:
— Залезай. Здесь, конечно, особых удобств, как в салоне, не предусмотрено, зато обзор полный. И я рядом буду. Так что не бойся, садись. И запоздало поинтересовался: как хоть зовут тебя?
— Вилда. — Еле слышно отозвалась она и опять замолчала.
Взлетая, Кадав покосился на пассажирку.
Она сидела, зажмурившись, вжавшись в кресло и вцепившись в подлокотники так, что пальцы побелели. Губы ее беззвучно и быстро шевелились, не иначе как в молитве.
— Да не бойся, ты, в самом деле. Смотри лучше на свой город. Сама же говорила, что не летала, значит, и не видела его сверху.
Пассажирка вздрогнула, одновременно распахнув и влажные черные глаза и рот, выдавила из себя несколько невнятных звуков и со всхлипом спросила:
— А если мы сейчас упадем?
— С чего бы это? Не бойся. — Тон был властным и покровительственным.
Пассажирка еще раз всхлипнула и замолчала, не отрываясь, глядя на проплывающую внизу панораму ночного города, а затем на бескрайний океан, мерно перекатывающий мелкие волны в лучах мощных, нарочно направленных вниз прожекторов низко летящего люфтера.
И только сейчас, в этом ночном полете, Кадав впервые ощутил, что значит, на самом деле, быть телохранителем. Рэлла Надежда просто терпела его присутствие рядом, как ритуальную необходимость и, хотя относилась очень благосклонно, в его помощи не очень-то и нуждалась. Она вполне могла, при случае, не только обойтись без его защиты, но и сама оборонить и себя и так называемых телохранителей.
Здесь же была совсем другая ситуация. Эта пассажирка цеплялась за него, как за последнюю соломинку, вполне могущую спасти от ужасной и страшной гибели, уже, на ее взгляд, неминуемо грозящей вот-вот осуществиться.
Оказывается, это очень даже приятно — чувствовать себя сильным и могучим, ничего не боящимся суперменом, быть защитой и опорой, в которой нуждались. Да еще как! Искренне веря в него, Кадава.
Постепенно девушка не только успокоилась, начав осматриваться в кабине, но и заговорила, с наводящими вопросами, поведав почти всю свою нерадостную историю.
И, чем ближе становилась Талькдара, тем больше Кадав становился уверенным, что не оставит новую кормилицу без своего благосклонного покровительства.
Вилда осторожно положила заснувшего младенца на бочок в кроватку. Невероятно красивую, настоящее деревянное кружево, и белье в ней нежное-нежное, светящееся новой чистотой. И сама комната светлая, уютная. Детское приданое в шкафу с, наверное нарочно, открытой дверцей. Его столько много, самого разного! И все такое красивое и удобное! У ее младших братишек никогда не было такого детского приданого. Здесь, по всему видно, очень богатый дом. И тот парень, что летал за ней, обещал, что ее никто не обидит.
Желтое плетеное кресло-качалка оказалось очень удобным. В таком очень удобно укладывать спать ребенка, вот так взять на руки, сесть, и взад-вперед… Вилда медленно раскачивалась, закрыв глаза. И вздрогнула от женского голоса над собой.
— Ты уже уложила малышку?
Она рывком вскочила, испуганно оглядываясь.
Молодая, может только чуть старше ее, полная девушка (или женщина?) стояла у кресла и доброжелательно улыбалась.
Похожие книги на "Надежда Тальконы (СИ)", Корешкова Евгения
Корешкова Евгения читать все книги автора по порядку
Корешкова Евгения - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.