Случайные люди (СИ) - Кузнецова (Маркова) Агния Александровна

— Ваша дочь смелее и вернее всех, — сказала я трудно. Челюсти что-то мешало двигаться. — Только это был не повод взваливать на нее такую ношу. И не надо меня учить. Учителя. Зачем это — сила, богатство? Очень это все вам помогло? Настоящее богатство — это люди, на которых ты можешь рассчитывать хотя бы в чем-то. Которые хорошо к тебе относятся. — Я держалась за живот обеими руками и глядела на этих двоих из-под челки. — Просто не надо быть говном. Тоже мне мудрость веков.

— Любовь предает, — сказал мужик в латах, скрипнув перчатками на мече.

— Вас не спросили, — сказала я. — Ваша внучказа вас там убивается.

— Любовь предает, — повторил джентльмен, разжевав, наконец, рафинад. — Нет уз тоньше, чем доброе расположение.

Потому что не надо быть говном, подумала я, вцепившись в живот. И еще подумала: при чем тут любовь?..

Дама гладила меня по спине и боку, от ее ладони оставался жаркий мокрый след, словно на меня пролили чай, и я хотела увернуться от ее руки, но тело едва-едва слушалось, я подалась с дивана вперед и свалилась кулем к блестящим латным сапогам. Все в пятнах, красное на золотом. Четкие капли, круглые, они снялись с металла и поплыли друг за другом у меня перед глазами, а над головой джентльмен хрустел сахаром и что-то говорил… говорил…

…говорил невнятно, а ему тихо и так же через слово понятно отвечали:

— расчистить… вода чистая, я сделаю…

Я повернулась на бок, скукожилась, открыла рот от накатившей от боли тошноты, подождала, выплюнула горькую слюну на какую-то тряпку. Мне на голову положили ладонь, я замерла, перевалилась на спину. Мастер подержал руку у меня на макушке, потом взглянул куда-то вверх и убрал, и мне на лоб легла совсем другая ладонь.

— А я вас видела, — сказала я.

Дама моя двинула губами под вуалькой, я не услышала слов, а может, она ничего и не говорила, просто двигала губами, и боль уходила. Я раскинула руки и ноги, закрыла от удовольствия глаза, но скоро поняла, что мне в спину упирается кочка, и с помощью Мастера села. Голова коротко закружилась, как после сдачи крови. Я взялась за висок, огляделась. Мастер сидел, подобрав ноги, на траве рядом с то ли одеялом, то ли плащом, а за его спиной что-то мерцало, подсвечивая ему спутанные волосы сзади. Там же, за спиною, кто-то сидел. Я проморгалась, различила, что это кто-то из наших ребят, и освещает их с боков как будто огонь. Они глядели на меня, я глядела на них поверх плеча сгорбившегося Мастера. Лицо того было совсем в тени, в такой же густой ночной, как все вокруг. Я подняла голову. Небо ограничивали кроны, а в свободном от них кругу над поляной висели звезды. Я вдохнула и выдохнула, прохладный воздух остудил в носу, и я тут же продрогла, подобрала ноги, обхватила себя за плечи.

— Это все, что осталось, — сказал Мастер тихо. Я его сначала не поняла, но потом Осенняя речь снова стала знакомой и почти родной. Во сне говорили, кажется, по-русски.

— Что осталось? — Я потерла нос, подышала на ладонь и взяла его в горсть. Мастер встал на колени, расстегнул на себе камзол, протянул. Я мигом завернулась, а он сказал:

— Люди. — Медленно повернул голову к фигурам. Они сидели, оказывается, у прогоревшего костерка, отсветами на них мерцали угли. — Наш самозваный капитан дезертировал. Почти все — с ним. Или разбежались. Или не дожили до сего момента.

Чем это он самозваный, подумала я, натурально был пехотным капитаном, и сейчас все сделал по уму и по военной науке, и все получилось… кажется.

— Мы… мы победили? Или что? — спросила я, поглядывая то на даму мою, то на Мастера, то на ребят. По ребятам ничего было не понять, они скребли ножиком чью-то косточку от остатков мяса. Мастер обернулся, попросил подать "трофеи", один из ребят встал, протянул ему сверток. У меня на голодный желудок подкатило к горлу: Марх Мэлор тоже баловался… свертками.

Мастер раскрыл края полотна, и на меня уставилась мертвыми глазами голова Эбрара. Вся в каком-то… я наклонилась к ней ближе, ковырнула пальцем. В соли? Я отряхнула руку, тщательно вытерла о траву. Сказала:

— Вот и ладно.

Мастер вяло кивнул и укрыл неживое лицо, перевязал веревкой. Я выдохнула, похлопала себя по коленям. Вот и ладно. Потрогала живот.

Мастер попытался встать следом за мной, но неловко, как кот с разъезжающимися лапами в подборке забавных видео, сел обратно. Снова подобрал ноги. Я положила ладонь ему на макушку.

— Я скоро. Мне буквально на минутку. И сопровождающие не нужны.

— Ночь, леди, — сказал Мастер тихо.

— Я как-нибудь.

Побыть наедине с природой мне не дали. Что у них тут за привычка подглядывать за людьми в самый ответственный момент. Я уставилась на даму, та глядела — или не глядела — на меня через вуальку, и я сказала, наконец:

— Я сейчас удовлетворю первичные потребности и буду вся ваша.

Видимо, сидя с голыми тылами враскорячку меж кустов, я была не так убедительна, как обычно, и дама никуда не делась, только повела рукой, и с пальцев слетели капли с огоньками — знакомый трюк. Они закружили надо мною, я злобно поглядела на даму и попросила было убрать иллюминацию, но она сказала:

— Посмотри, дитя, нет ли крови.

— У меня ничего не болит, — огрызнулась я, встала, натянула белье и штаны. Я опять была, оказывается, в удобных штанах.

— Это большая потеря для женщины, — сказала дама с каким-то новым выражением. Огоньки отлипли от меня и закружились вокруг нее.

Я отошла подальше, наклонилась, тщательно обтерла руки о траву в росе, потрясла кистями. Уточнила:

— А именно?

— Ты никогда не сможешь выносить и родить. Твои раны…

Я в который раз потрогала живот, вспомнила, и меня передернуло и мигом затошнило. Я оперлась на дерево, некоторое время отдувалась. Тошнота и резь понемногу отпускали. Я разворошила камзол, сунула пальцы под рубашку, потрогала живот. Никаких ран и даже, кажется, отметин. Я выдохнула и сказала:

— Это не смешно — так пугать людей. Я жива, да? Со мной все хорошо? Скажите лучше прямо.

— Ты совершила путешествие на другую сторону и не вернулась цела.

— В каком смысле?

Дама сложила руки. Я оттолкнулась от дерева, придержала камзол на плечах и, выбирая, куда ступаю, пошла обратно к костерку. Пробубнила:

— По-моему, это вполне цела. Что было — то осталось, новых отверстий, вроде бы, нет.

— Ты слышала ли меня, дитя?

— Слышала, — сказала я. — Тоже мне, потеря. Не будет так не будет, вот уж чего не собиралась — так это заводить детей.

Дама молчала, кажется, обиженно, и наверняка я наступила ей на больную мозоль, как всегда пеняли мне детные и никак не могущие таковыми стать. Но что-то у меня мало сил для этого всего сейчас.

Я не стала выходить к свету, притормозила. Кивнула на Мастера.

— А с ним что такое? Тоже досталось?

— Когда берется исцелять не умеющий этого, он отдает все силы. — Дама подумала и, мне показалось, поджала губы. — Без всякого толку.

Я потерла пояс штанов. Сказала, глядя на сидевшего неподвижно Мастера:

— Он просто испугался. И не всем же быть специалистами широкого профиля.

— Он первый был рядом с тобою и не дал жизни прерваться.

— Ну вот видите, — сказала я шепотом, а в груди стало тепло-тепло, словно грел под курткой толстый шарф. Тут же одернула себя: просто приятно, что я кому-то важна. Это всегда приятно, это такой социальный механизм.

— И кстати о смерти, — сказала я и улыбнулась: было не страшно даже от страшного слова. Ха! Стоит начать говорить об этом вслух, и весь мистический трепет рассыпается. — Я видела вас там.

— Видения в боли и болезни не обещают правды.

Ну, это-то конечно. А было бы очаровательно думать, что Там что-то есть, пусть это и чаепитие в хрущевке в компании странных личностей.

Конечно, просто привиделось.

— А вы ведь наврали мне тогда, — сказала я, покосилась на даму. Она все еще парила рядом в рое огоньков, но было ее совсем не слышно. — Тогда, в источнике, когда сказали, что не можете поднимать мертвых.