Академия Аркан (ЛП) - Кова Элис

— Легко сказать, — нервно смеюсь я. Кислота снова поднимается. Она достигает верха моих ботинок, просачивается в брюки, обжигает щиколотки, и сердце начинает колотиться быстрее. Я хочу отпустить свою боль и страхи — я стараюсь — но чем сильнее стараюсь не думать о тяжести своей жизни, тем сильнее именно о ней и думаю.

— Потанцуй со мной. — Его просьба звучит так неожиданно, что все эмоции и неуверенность во мне замирают.

Кислота перестаёт подниматься.

— Что?

— Ты же умеешь танцевать? — он слегка скептично протягивает руку.

Я фыркаю и беру её.

— У нас танцы были почти каждую ночь в клубе.

Мир кружится, когда он разворачивает меня на месте. Простой четырёхшаг. Танец, который все учат первым. Но с его добавками он становится чем-то совсем иным. Этого хватает, чтобы притупить боль и стереть всё вокруг, кроме него.

— Ты до ужаса раздражаешь, знаешь об этом? — выдыхаю я, когда его ладонь скользит по пояснице.

— На этот раз чем же? — его шаги безупречны.

— Тем, что ты, чёрт возьми, во всём хорош.

— Не во всём. — Он всё ещё улыбается, но в улыбке появляется тень грусти.

— Назови хоть одно, что тебе не даётся.

— Заставить людей доверять мне. Точнее… заслужить их доверие.

— Я только что прошла сквозь огонь ради тебя, Каэлис. А пять месяцев назад была готова перерезать тебе горло… Думаю, ты не так уж плох в том, чтобы завоёвывать доверие.

Он закручивает нас в пируэте, притягивая меня ближе. Его губы касаются моего уха.

— Я хотел потанцевать с тобой с самой Чаши Аркан. С того момента, как увидел его на приёме.

— Никогда бы не подумала, что ты ревнивый, — отвечаю я.

Он выпрямляется.

— Обычно нет. Но с тобой… с тобой всегда всё иначе.

— Почему? — вопрос слетает безо всякой игры. Мне нужно знать.

— Потому что… — лёгкая улыбка трогает угол его губ. — Это ты.

— Что это значит? — я смеюсь.

— Каждый раз, когда я смотрю на тебя, я вижу, каким мог бы быть мир.

Вдруг дверь напротив вспыхивает светом, и кислота полностью уходит. Мои ботинки и брюки снова сухие, ткань цела, будто её никогда не касалась кислота. Магия здесь действительно могущественная.

Пока мы идём в следующий туннель, я мечтаю о том, что может скрываться в этой тайной, легендарной мастерской Дурака. Если она реальна — а судя по преградам, похоже на то, — то что же он защищал всеми силами? Что такого ценного внутри, что позволит мне начертить эти поддельные карты?

Но в следующей комнате моё любопытство и радость тают, как кислота ранее. Пол устлан скелетами. Большинство пролежало так долго, что земля почти поглотила их. Но некоторые белеют, как вымытые тарелки. Все до одного — человеческие.

Я знала, что здесь умирали, ещё тогда, когда впервые вошла и увидела костяной осколок, когда почувствовала, как свет режет меня. Но есть разница между смутным знанием и этим. Это не крошки костей, не пепел. Я думаю, что в третьей комнате кислота пожирает всё до конца. Но здесь — целые тела, брошенные гнить. Жестокость этих залов предстаёт особенно ясно.

— Они… настоящие?

— Да, — его голос становится серьёзным.

— Ты просто оставляешь их здесь? — Я переводила взгляд то на него, то на кости. — У тебя совсем нет уважения к мёртвым?

Каэлис не мог ничего поделать с тем, что осталось в первых трёх залах. Но здесь ведь можно.

— Во-первых, они были нарушителями.

— А ты — нет? — мгновенно парирую я.

— Это моя академия.

— Разве это не мастерская Дурака? Поэтому ты и сам вынужден пробираться сюда тайком? Точно так же, как они?

Каэлис открывает рот. Закрывает. Сжимает губы. Потом снова открывает.

— Ну… если бы мои кости лежали здесь, я бы хотел, чтобы их оставили тоже — как предупреждение.

Я фыркаю, не веря ни слову.

— Серьёзно, — настаивает он. — Более того, даже если бы я захотел вынести останки, это было бы небезопасно.

— Почему?

— Это последнее испытание довольно простое. Просто оно не оставляет места — или почти не оставляет — для ошибок. Как только войдём, ты не можешь издать звук громче шелеста листвы. Что бы ты ни увидела, что бы растения ни сделали… — он указывает наверх. Стены увиты лозами, свисающими с потолка. Десятки цветов, красных, как губы танцовщицы, висят вниз.

— Последний поцелуй, — шепчу я.

Голова Каэлиса резко поворачивается ко мне, в глазах удивление.

— Ты знаешь про Сумеречную розу?

— Удивлён?

— Я не считал тебя ботаником.

— Я и не ботаник… Но у меня есть хороший друг, который был. — Рен могла заставить расти всё, одним только взглядом. — Её пыльца при вдыхании вызывает полную парализацию — включая сердце и лёгкие. Если попадёт на кожу, прожигает плоть до кости. — Неудивительно, что кости здесь такие чистые.

Каэлис кивает.

— Двигайся максимально тихо, если не хочешь закончить, как эти незваные гости. Ты готова?

Я киваю.

Он идёт первым, я следом. Пути «правильного» нет, но я всё равно ставлю ноги в его следы. У меня достаточно опыта в том, чтобы красться. Но пустые глазницы скелетов, разбросанных по комнате, пробирают до костей даже меня — человека, пережившего ужасы Халазара.

Мы осторожно перебираемся через груды больших камней в центре зала. Несомненно, их положили здесь специально, чтобы кто-то наверняка оступился и издал звук: поверхность отполирована до зеркального блеска. Уже на другой стороне серебряный блеск ловит мой взгляд. Я меняю траекторию, ноги сами несут меня к костлявому запястью, на котором до сих пор застыл металл.

Браслет. Тонкий. С круглым знаком «sXc» — точно такой, какой я подарила Арине, когда она поступила в академию. Чтобы ты не забывала о нас, кто остался снаружи. Я стираю грязь, будто могла бы смыть и само знакомое клеймо.

— Нет. — Слово срывается рваным шёпотом, но в тишине звучит как крик. Вторая рука летит ко рту, будто можно заглушить звук. Но уже поздно.

Цветы раскрываются. Их аромат приторно-сладкий. Пыльца осыпается. Я мечусь, и Каэлис резко тянет меня к себе. Инстинкт выживания заставляет меня хватать его за руку одной ладонью, а другой сжимать браслет. Он накидывает плащ мне на голову, сам укрывается лишь наполовину. Я слышу его резкие вдохи — он пытается приглушить их тяжёлой тканью.

Каким-то чудом мы добираемся до другой стороны и валимся на пол, пока новый дождь из пыльцы обрушивается позади. Каэлис ругается и швыряет плащ обратно в комнату — ткань тут же начинает распадаться. Он поворачивается ко мне в ярости, но злость гаснет, едва он видит мои лицо, залитое слезами.

— Это была она. Арина, — выдыхаю я. Губы Каэлиса приоткрываются в потрясении. У меня — прорыв. Великий. Такой, что изменит всё. У нас будут все ресурсы, какие только можно вообразить, и мы сможем ударить по короне, — говорила Арина. Их держат взаперти, потому что они сильнее всего, что мы видели до этого. Я прижимаю браслет к груди, а слова, которые я хочу сказать, застревают в горле. Неужели она нашла Мир? Изменить всё… Она что, думала, что сможет вернуть и мать тоже?

— Она не должна была умереть. Я не верила. Я… — я захлёбываюсь рыданием.

— Клара…

— Мы не оставим её здесь. — Одного взгляда хватает, чтобы остановить его руку, потянувшуюся ко мне, возможно, в утешении. Каэлис едва заметно вздрагивает. Я бы и не уловила, если бы не смотрела так широко раскрытыми глазами. — Мы не оставим.

Его взгляд возвращается в зал — к груде костей, что осталось от половины моего сердца. От всего, что осталось у меня от неё. На мгновение кажется, он готов возразить, снова напомнить о риске, но благоразумно сдерживается.

Каэлис снимает длинный плащ, пока цветы вновь смыкаются, засыпая, возвращаясь в оцепенение.

— Я соберу её.

— Спасибо, — шепчу я. Я знаю, должна сделать это сама. Но колени всё ещё слишком слабы. Сердце не может держать меня, когда оно разбито на такое количество осколков.

Каэлис берёт меня за руку. И хотя он не говорит ничего, в его прикосновении — тысяча слов. В его глазах — извинение и разделённое горе, которое даёт понять: каким-то образом он понимает эту боль.