Все потерянные дочери (ЛП) - Гальего Паула

Я осторожно поднимаюсь по лестнице и там, на каменном парапете, нахожу то, что ищу. Игольница. Подушечка сверху, золотая окантовка шкатулки и маленькие изогнутые ножки. Крошечные инкрустированные камни, красивые формы и цветочные узоры в качестве украшения… Настоящая красота.

Я осторожно беру её и открываю, и мгновение спустя, еще до того, как успеваю заметить, куда они выпрыгнули, пять писклявых голосов, перебивая друг друга, спрашивают наперебой: «Чтоделатьчтоделатьчтоделатьчтоде…»

— Гальцагорри.

Маленькие духи, бегавшие кругами по парапету моста, останавливаются, удивленные тем, как я их назвала, удивленные мной. Их пятеро, как и в прошлый раз. Все они настолько крошечные, что могут поместиться в игольнице, носят красные штанишки, и от самого их существования исходит что-то вибрирующее и нетерпеливое.

Когда меня обманом заставили взять эту шкатулку, я не знала, что с ними делать. Я пыталась утопить их, потому что для Лиры они стали бы лишь проблемой, но Кириан научил меня, как избавиться от них без насилия. А теперь, кажется, я знаю, как ими управлять.

Я улыбаюсь, понимая, что они остановились и ждут. Сердце бешено колотится.

— Гальцагорри, — повторяю я, — вы должны найти всех хиру, что бродят по миру, и покончить с ними. Не отдыхайте, пока не умрет последний.

Я задерживаю дыхание на секунду, и духи тут же исчезают из виду. Я даже не знаю, в какую сторону они умчались.

Я покидаю мост, спрятав игольницу в карман. Я уже вижу последнюю полосу деревьев, когда на другой стороне, в дворцовых садах, появляется фигура. Лоренцо видит, как я выхожу из леса, и ждет. Ни на секунду не верю, что встретить его здесь — случайность.

— Гуляешь? — спрашиваю я. — А ты? — язвительно парирует он.

Его глаза на миг скользят поверх моего плеча, словно он пытается разглядеть что-то в зарослях. Я улыбаюсь. — В лесу никого нет, Лоренцо, — уверяю я его. — Можешь проверить.

Он поджимает губы и на мгновение замирает, пока я продолжаю путь обратно в сады. Затем следует за мной.

— Ты не знаешь, — говорю я ему, — потому что, возможно, Моргана вам не рассказала, но я связана пактом, который запрещает мне вредить кому-либо из этого двора, этого королевства… и который, напротив, обязывает меня атаковать любого Волка.

Если это и развеивает его сомнения насчет того, что я делала в лесу, он этого не показывает. Смотрит на меня с подозрением.

— Вчера мы не смогли поговорить, — говорит он чуть тише. — Вчера ты сбежал, — напоминаю я.

Лоренцо склоняет голову набок, заметно раздраженный. Он всё еще очень похож на того мальчика, которого я знала на Острове Воронов: вспыльчивый, угрюмый, неразговорчивый и… верный. У меня есть надежда на него.

— Что ты знаешь о других Воронах? — спрашиваю я лениво. — Знаешь тех, кто при дворе? — Едва ли, — отвечает он с легким удивлением. — Знаю, что блондинка, которая вьется вокруг нашей преподавательницы «Образа и Костюма», была одной из девочек Алии. Хейзел, кажется.

— Мне тоже так показалось, — замечаю я. Ева ни разу не говорила мне о ней, ни о своем Алексе, ни о ком-либо из своих товарищей. Ей было труднее, чем мне, вспоминаю я; потому что у неё не было других друзей, кроме Амиты и, может быть, Элиана.

Мы подходим ближе к дворцу, но я сворачиваю на одну из гравийных дорожек, и Лоренцо поворачивает со мной. — А что насчет Алии? Она здесь? — Да, думаю, да. Я видел её пару раз.

— Это настоящий облик Хейзел? — Думаю, да, — отвечает он. — И ты не знаешь её настоящего имени?

Лоренцо теряется. — Ты знаешь настоящее имя хоть кого-то из них?

Он открывает и закрывает рот пару раз, прежде чем провести рукой по волосам и пробормотать: — Некоторых. Думаю.

И тогда он начинает рассказывать мне то, что знает. Говорит о товарищах, которых, как ему кажется, он узнал, о том, что слышал о миссиях других, которые еще не появились здесь… Мы строим догадки. В какой-то момент мы оба пытаемся раскрыть личность некоторых из них: жест, который видели не раз, слово-паразит, привычка в осанке…

И я составляю мысленный список всех их.

Если он и замечает, насколько странно выглядит то, что он не знает, с кем живет, с кем жертвует собой и сражается за Благо… он не трудится искать оправдания.

— Ты видел, чтобы кто-то из них использовал магию?

Лоренцо качает головой, словно это немыслимо. — Зачем им это делать?

— Я уже говорила об этом с Морганой, — говорю я, чтобы он не сбежал, как вчера вечером, — и она со мной согласна: мы полезнее, если умеем использовать нашу магию себе на пользу.

— Дары языческих богов. — Магию Мари и Гауэко, — поправляю я.

Лоренцо останавливается. Я пытаюсь идти дальше, но на этот раз он не следует за мной. Мне приходится вернуться.

— Что ты знаешь? — спрашиваю я прямо. — О нашей магии, о нашем даре. — Что она происходит из того же места, что и магия северных ведьм, соргинак.

Им ничего не рассказали. Поэтому я разворачиваюсь.

— Куда ты? — Иду обратно. Нам понадобится прогулка куда длиннее, чем я думала.

Он колеблется, но в конце концов уступает, потому что хочет знать.

Он всегда был таким: поначалу угрюмый и ворчливый, немного упрямый, но он умеет понимать и готов остановиться, чтобы выслушать.

И я рассказываю ему всё. Рассказываю так, как Кайя рассказала нам с Евой, но не останавливаюсь на этом. Рассказываю то, чему научилась у Камиллы и ведьм Сулеги. Рассказываю то, что узнала от ведьм Илуна о резне в Лесу Ярости…

Я стараюсь подбирать слова, но ничего не скрываю, не приукрашиваю правду и не пытаюсь объяснить историю Морганы, оправдать её посреди всей этой ненависти и смерти. И он это замечает.

Он понимает, что я говорю от чистого сердца и из глубины души, исходя из истины, которую мне открыли, которую я почувствовала костями, учась использовать свою силу. Я говорю ему и о своей тьме, говорю о деревне, которая теперь живет под вечной ночью, потому что хочу, чтобы он знал всё и понимал: я не опускаю плохие моменты, даже те, что пугают больше всего.

Единственное, что я опускаю, — это имена. Я не говорю о Кириане, ни о Нириде, ни о Еве. Не хочу подвергать их опасности, если всё пойдет не так.

К тому времени, как я заканчиваю, уже темнеет. Ночь царапает небосвод, и последний лоскут янтарного света ласкает наступающие сумерки. Мы сидим под навесом беседки, где холод нас не беспокоит.

Не знаю, заметил ли Лоренцо, что мы единственные, кто остался в саду; что все остальные сбежали, как только дрожащее тепло зимнего солнца покинуло дорожки. На нем даже нет плаща или чего-то, что защитило бы от погоды, и если бы я сняла свой, он бы тоже этого не почувствовал. Моя магия греет нас обоих.

Когда я заканчиваю, я позволяю тишине потанцевать между нами несколько минут. Затем предлагаю ему то, что мне самой столько раз хотелось получить.

— Хочешь что-нибудь спросить?

Лоренцо, кажется, обдумывает это. Кусает нижнюю губу. — Только одно. — Он смотрит на меня, и в его глазах я вижу себя несколько месяцев назад. Вижу страх, вижу боль и неуверенность. Вижу надежду. Вижу всё. — Почему ты вернулась?

Это сложный вопрос. Его острые края царапают мне горло, пока я перевариваю его. Но это Лоренцо, думаю я. Но это тот, кто бросил тебя, говорю я себе следом.

— А ты как думаешь?

Лоренцо встает, делает два шага вперед, потом два назад, уперев руки в бока. Проводит ладонями по волосам.

— Я уже не знаю, что думать, Одетт. Кажется, я не знаю этого с тех пор, как мою миссию объявили завершенной. Или, может быть, с еще более ранних пор: с тех пор как ты сбежала, с тех пор как сражалась в войне за Эрею и разрушила стены Львов.

Он ждет, что я скажу ему. Но предостережение пульсирует в висках, заключенное в воспоминании о нашей последней встрече, когда я верила, что мы начнем новую жизнь вместе, вдали от Ордена, а он уже знал, что мы больше не увидимся… или должен был так думать до сих пор.