Дарханы. Академия Четырех богов (СИ) - Александрова Евгения

По толпе пробежал шорох. Кто-то, может, ожидал, что я начну оправдываться. Кто-то ждал, что я поклонюсь, попрошу прощения, что скажу: "Да, это было случайно, я не умею контролировать свой дар. Я сожалею. Я готова пройти наказание."

Тишина накрыла площадь, словно туго натянутая пелена. Даже ветер, казалось, затаил дыхание, боясь потревожить слова, уже слетевшие с моих губ.

Почему заговорщики меня отпустили?

Хотят доказать, что их так много — и в их воле казнить меня прилюдно? Чтобы я испугалась и сама пришла к ним… Мой взгляд метался по толпе, не находя ответа на вопросы, только ветер ещё сильнее кружил волосы, и горло по-прежнему будто держала чужая ладонь. Должна ли я покаяться во всех грехах и упасть на колени перед этим сборщем судей — и тем самым заслужить отсрочку от приговора?

Заговорщики подставили меня нарочно, убив Кьестена, чтобы я пришла к ним и стала одной из них, полезная для целей их противостояния, для убийства императора или ещё не знаю для чего…

Внезапно я нашла взглядом главного заговорщика и застыла: он был среди дарханов, словно один из слуг, но глаза его пробирали до костей даже издалека. Он не пытался скрыться, не отвёл взгляда, но и не улыбался. И это его воля пригвоздила к земле и заткнула мне рот. Я не могу сказать ничего про заговорщиков и про то, что они прямо сейчас здесь, среди других — потому что иначе они убьют меня. Он убьёт меня прямо здесь — удавка уже затянулась на шее. Я чувствовала это всем телом и дрожала, не в силах выдержать.

— Я не знаю… от чьей руки погиб учитель, — это всё, на что хватило мне воли.

Император Сиркх сложил руки в рукава длинной мантии и застыл, разглядывая меня с непроницаемым выражением лица, словно сам Скадо — свысока, отрешенно, с лёгким любопытством. Как за одним из своих творений, которое обрело мнимую свободу воли, но на деле является искрой Великого Духа и лишь трепыхается в своем воплощении, пытаясь что-то доказать.

— Кто считает, что Кейсара ди Мори повинна в смерти наставника Кьестена, пусть сделает шаг вперёд. Кто верит, что в её сердце не было злого намерения, кто верит, что она не виновна, пусть сделает шаг назад, — сказал Эльханан. Его голос был мягким, но он прошёлся по каждому, как сухая кисть по запылённой полке. — Сегодня Четверо богов — через нас — увидят, чьё сердце несёт свет, а чьё — тьму, но мы не судим, мы слушаем, что подскажет наша душа.

Я начала выхватывать взглядом знакомые черты в массе лиц: Ильхас, нахмуренный, будто до сих пор сомневается, Сента де Инес, почти бесстрастная, но с какой-то живой, человеческой внимательностью во взгляде.

Иллиан ди Вар — бледный, как всегда, даже здесь. Предатель! Он не двигался, будто был не частью толпы, а камнем в основании монастыря. Его взгляд скользнул по мне, несущий кару. Он первый отвернулся от императора — но смеет судить меня?!

Кто-то шагнул медленно, тяжело, с поникшей головой. Кто-то резко, как будто знал заранее. Мэй. Я заметила её на склоне, поодаль. Она стояла неподвижно. Потом — сделала шаг назад. Сердце дрогнуло.

Аиша — тоже там, чуть дальше. Она медлила. Очень долго. Она посмотрела в мою сторону — и, покачнувшись, она прошла вперёд. Равенс. Конечно, он тоже сделал шаг. Вперёд. Почти с вызовом, с той своей ухмылкой и обещанием мести за то, что я не выбрала их сторону.

И я стояла, чувствуя, как прямо под пятками сыплется вниз мелкая пыль, как крошатся крошечные камешки, отскакивая от уступа и, не находя опоры, исчезают в тишине. Я не видела этого — не осмеливалась посмотреть вниз, — но слышала. Сухой шелест, едва уловимый, как дыхание смерти, как предупреждение.

А может, это просто ветер цеплялся за края штанин, проверяя: устою или всё-таки шагну? Как будто невидимая сила тянула за лодыжки, холодная и уверенная, шепчущая: "Скажи хоть слово — и полетишь".

В какой-то момент мне показалось, что тех, кто осуждает меня на казнь, становится всё больше и больше, и каждый шаг вперёд толкает меня к обрыву. Неужели они все — заговорщики?

Этот страшный человек с холодными глазами, кто он, если сумел подчинить себе лучших магов и обученных дарханов так, что те готовы подтвердить любую ложь, которую им выдали за правду! И они — те, кто так хорошо должен чувствовать другого — делают лживый выбор!

Многолетние испытания, закрытый веками тайный орден, знания тысячи просветленных предков, собранные в величайшем архиве, сила Четырёх богов — и они все верят тому, кто пришёл со знаменами иного бога, Покровителя, и подчинились его воле?..

Я упрямо стояла на месте, из последних сил сопротивляясь чужой воле и этому страху, бросая вызов и судьбе, и самому императору, которого не пожелала убивать, твёрдой опоры под моими ногами всё меньше, и всё сильнее было желание упасть.

Кажется, остались решающие голоса. Ещё два, один… Сейчас мне виделось, что все уже сделали выбор, и по обе стороны разделились едва ли не поровну. И в тот момент, когда дыхание стало совсем рваным, когда я едва сдерживала судорогу в плечах от этой смеси жара, обиды и жуткой, липкой обречённости, — я наконец нашла снова его.

Бьёрн.

Он стоял, почти в тени, чуть позади Сиркха — но будто бы не с ним. На полшага отстранён, точно просто оказался рядом и вынужден защищать границы Ивварской Империи наперекор всем врагам: и внутренним, и внешним.

Уверена, не потому, что настолько верил в правду императора, а потому, что иначе он просто не мог. Зануда! Невозможный, упрямый дархан, который первый нарушает правила, а потом мечтает защищать их, меня, всех вокруг — от того, что несёт боль.

— Она не виновна, — сказал он, выходя вперёд и привлекая к себе всё внимание.

С той своей интонацией, в которой слышалась ироничная усталость, как будто он уже перечитал всю эту трагедию заранее и всё равно не смог отложить книгу. Потому что героиня — ужасно упрямая… И я бы, наверное, усмехнулась, если бы не тот мерзкий страх, что всё ещё жил в области солнечного сплетения и цепко держал дыхание на коротком поводке, делая вдохи и выдохи рваными и натужными.

Но Бьёрн смотрел спокойно и ровно, как он умеет. Целитель! Что с него взять?! Слёзы подступили к горлу.

Но невозможно склеить весь мир, когда глубокие трещины раскалывают землю под ногами надвое, невозможно оставаться благородным героем, когда ни в одной стране мира нет единственной верной на свете правды — а все мы лишь камешки.

Фигурки на игровом поле Четырёх богов, которые и сейчас наблюдают за нами свысока, с этих огроменных колонн храма, что рвётся крышей в облака и пытается дотянуться до Духа, сотворившего мир.

Бьёрн знал, что я вижу его, что смотрю только на него, и не отвёл взгляда. А я, сжав онемевшие пальцы в кулаки, едва заметно качнулась — не от слабости, скорее от этой неуловимой опоры, которую он мне дал.

Кто-то обернулся, кто-то удивился явному нарушению традиции. Император нахмурился, зато настоятель монастыря ничуть не был удивлен и лишь качнул головой, слушая следующие слова:

— Кейсара ди Мори не виновна, — повторил Бьёрн де Ларс громче и отчётливей. И добавил: — И если вы хотите казни — начинайте с меня. Я первый нарушил Кодекс Дарханов и позволил своим чувствам взять верх, а также не смог уберечь ученицу ди Мори от опасности заговорщиков, чья цель — разрушение и падение во тьму. Но то, что произошло, не её рук дело.

И он встал перед всеми, один против всех, понимая, что теперь огонь заговорщиков пойдёт на него. Кажется, его голос стал одним из решающих. Безумец… Но никогда прежде я не хотела так сильно оказаться с ним рядом, как сейчас, даже если весь Сеттеръянг, настоятель и сам Император осудят меня за это.

— Четверо богов большинством ваших сделали свой выбор, — громко проговорил Эльханан, подавляя шум голосов, загудевших после слов Бьёрна про заговор. — Кейсара ди Мори не виновна в гибели своего наставника Кьестена де Торна — ни умышленно, ни случайно.

Глава 39. В которой я играю и выигрываю

Император вышел вперед, скинув накидку, что поблескивала на солнце, и передав её двум стоящим рядом: темноглазой гибкой женщине с сединой в тёмных волосах и высокому мужчине со стальным взглядом.