Укушенная (ЛП) - Грей Джордан Стефани

Я не понимаю. Его вопросы. Ответы. У меня сводит желудок, и желчь вот-вот вырвется изо рта.

— Заходи, Ванесса, — приказывает он.

Но… Я не хочу. По какой-то причине мне достаточно увидеть дверной проём — отсутствие дверного проёма. Я не хочу идти дальше. Что-то здесь не так.

— Королева, — заикаюсь я. — Она… она заманила их сюда в ловушку. Она кусала их и пытала.

— Почему? — спрашивает он, и я ненавижу это слово. Ненавижу, как оно действуют мне на нервы. Я не знаю, я не знаю, я не знаю.

— Идём. — Он появляется снова, почти сгибаясь пополам, чтобы выбраться из расщелины. Я вспоминаю, как вошла в подземелье с Сином пополам — как легко, без каких-либо проблем или усилий, прошел по подземелью. Каликс протягивает руку. Я пристально смотрю на неё. — Ванесса, — просит он, — пожалуйста.

Узкая арка, явно созданная оборотнем, ведет в узкую комнату с тошнотворно низким потолком.

Я делаю шаг вперёд и беру Каликса за руку, мои пальцы дрожат. По крайней мере, он нежен, и его взгляд смягчается, когда он ведет меня через расщелину. Я поворачиваюсь и приседаю, чтобы пролезть в неё.

Неправильно.

Каликс скользит рядом со мной и указывает на ряд камер. Камер, а не карцеров. Я кладу руку на живот, чтобы успокоить его, но шок безжалостно сотрясает меня.

С потолка свисают металлические крючья с шипами.

Неправильно.

В дальнем конце, скрытые в тени, стальные тюрьмы удерживают трёх человек с неровным сердцебиением и слабым дыханием.

Неправильно. Неправильно. Неправильно.

Это… это всё неправильно.

Камеры стали больше. Прутья сделаны из кованого железа, а не из серебра. С потолка не свисают крючки. И земля… это плесень и камень. Стены покрыты налетом сырости, остро пахнет морской плесенью, но на них нет ни капли крови.

Ни единого пятнышка.

Ни зловония.

Ничего.

— Каликс… — Я теряю всякое представление о цели и месте и натыкаюсь на ближайшую стену. Тошнота подступает к горлу, но я не могу её унять. Я не могу понять смысла происходящего. Это не то место, где я бывала раньше. Это даже близко не похоже на подземелье прошлого.

— Может быть… может быть, королева всё убрала, — выдавливаю я из себя, хотя не чувствую, как слова вырываются из меня. — Может быть, ей нужно было, чтобы это было больше. — Я моргаю, но картинка передо мной не меняется. Я думаю о замученной женщине, молодом человеке, ребёнке. Они были здесь. Прямо здесь.

— Нет, — повторяет он. — Мы не пользуемся подземельем.

— Тогда в чём дело?! — Я разворачиваюсь, всё ещё с выпущенными когтями, и ударяю по камню. Гнев вырывается из моей груди, как гейзер, и ярость сотрясает меня до глубины души. Мне это нужно. Мне нужна эта ярость. Без этого я в замешательстве. Я слаба. Я боюсь. Я резко вдыхаю. — Ты не понимаешь, чему я была свидетелем. Ты мне не веришь. Но Син тоже это видел. Он был в темнице. Он поверил мне, когда я рассказала ему, что видела, как королева пыталась убить Эви на пляже…

— Эви жива, — перебивает Каликс, и он такой… такой сдержанный сейчас. Такой собранный. Я ненавижу это. Я снова набрасываюсь на него, отламывая камешки от камня. Он по-прежнему не реагирует.

— Что-то случилось, — рычу я. — Ты сам слышал вой.

— Это не значит, что это была королева Сибилла.

— Кто же ещё? — У меня вырывается крик разочарования. — Ты так озабочен тем, чтобы оставаться верным и правильным, что отказываешься видеть правду, даже когда она у тебя перед глазами. Королева Сибилла кусает людей! Она кусает их и собирает. Я не знаю почему… это даже не имеет значения. Она строит козни против Эви. Я слышала, как она это сказала! Она не хочет терять свою силу. Она… она убила Селесту, — шиплю я, адреналин, как наркотик, струится по моим венам, нарастая и взрываясь, нарастая и взрываясь, пока меня не начинает трясти. Королева Сибилла разрушила мою жизнь. Она разрушила мою жизнь, и, — я оборачиваюсь, ещё раз осматривая подземелье, — у меня больше нет доказательств.

Никаких объяснений.

Чёрт.

Выражение лица Каликса затуманивается, и нас обдает сильным запахом морской соли. Не от меня. От него. Грудь вздымается, кровь бурлит, я смотрю на него с презрением, ненавистью и необузданной яростью. Он отшатывается. Но я… я хочу драки. Я хочу получить ответы.

— Как это место может выглядеть так по-другому сейчас?

— Ванесса, — бормочет он, и его лицо… Он выглядит разбитым. Я опускаю руки и прислушиваюсь к своему внутреннему инстинкту.

Он что-то знает.

— Что, Каликс? — спрашиваю я, но он не отвечает. Он молча изучает меня. — Что, Каликс? — эхом отзываюсь я, стиснув зубы. Но что бы ни случилось… я не могу к этому подготовиться. Это Каликс, пытаюсь я напомнить себе. Каликс, который следил за тем, чтобы я не умерла, снова и снова промывая мою рану. Это Каликс, который помог мне спасти своего кузена. Я задерживаю дыхание, а он…

Он начинает расстёгивать рубашку.

Мой желудок проваливается в ад.

— Ч-что ты делаешь?

Он сбрасывает её с плеч, позволяя ей упасть на сырую землю. Затем он крадётся вперёд. Он собирается перекинуться? Он… он собирается убить меня? Я вжимаюсь в стену, и его глаза горят.

Не золотым.

Красным.

Дыхание покидает меня с каждой болезненной секундой. Я беру тонкий шлейф моей юбки и принимаю непростые шаги назад.

— Каликс, п-пожа…

— Мне нужно, чтобы ты выслушала меня, — мрачно приказывает он. — Не реагируй. Просто слушай.

Я опираюсь ладонью о стену позади себя, и на лбу у меня выступает пот.

— Королева Сибилла не убивала твоею подругу, — говорит Каликс. — Она не кусает людей.

Его мышцы напрягаются. Мышцы брюшного пресса. Как будто… как будто он раскрывает их. Но это не имеет смысла. Я и раньше видела его без рубашки. И какое это имеет отношение к Селесте? К королеве? Он подходит ко мне и, не говоря ни слова, отрывает мою руку от стены и прижимает к себе. К своим рёбрам. Я напрягаюсь от прикосновения, но прослеживаю его взглядом.

Красивые загорелые мышцы… испещрённые неровными линиями.

Шрамами.

Но у оборотней не может быть шрамов, если они не нанесены серебром, и… я бросаю взгляд на шрам в виде солнечного луча на своей руке. Затем снова на его рёбра. Порез от серебряного кинжала.

Я делаю выпад с ножом в руке и вонзаю его волку между рёбер, хватаясь за его мех, чтобы не упасть.

Мир с грохотом останавливается. Тишина кричит.

— Я не понимаю, — шепчу я. Я не понимаю, не понимаю, не понимаю…

Волк трясётся, толкая меня вперёд-назад, будто я нахожусь в эпицентре торнадо. Его перекатывающиеся мышцы оставляют на моей коже синяки при каждом резком движении, но я не могу, не могу отпустить его.

— Нет, понимаешь, — печально говорит он, и его красные глаза темнеют, превращаясь в две лужицы крови. От воспоминаний моя рука сжимается на его коже. Я заставляю себя закрыть глаза. Нет. Нет. Нет.

Я снова вонзаю нож в волка, на этот раз глубже. Выворачиваю лезвие так, что становится больно. Калечу.

— Это была не королева, — говорит Каликс. — Это был я.

Едва различимая груда кожи, костей и волос безвольно лежит на земле в море крови, в изуродованном теле моей лучшей подруги.

Я всегда думала, что моя жизнь закончится в буйстве шума — грохоте крушения или гортанном ужасе насилия, — но это… Ничто. Это слабый шёпот, похожий на всхлипывание. Это ощущение, что мои колени касаются земли. Это моё сердце разрывается в груди, я даже не замечаю этого.

— Нет, ты этого не делал, — говорю я в пол, хотя его честность пронзает меня насквозь, и слёзы стекают по моим щекам и падают подо мной на камень.

Он убил Селесту.

— Эви сказала… — Мой голос срывается от боли. — Эви сказала, что это был не кто-то из вас. Она сказала, что вы так переживали из-за драки, что… что все сбежали. Ты… ты прикрываешь королеву. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста

Каликс опускается на колени, но больше не прикасается ко мне.

— Королева Сибилла послала нас туда, чтобы мы всё осмотрели, и я… я сделал то, что должен был сделать. Я сбежал во время драки. Эви не знала. Королева хотела замять это дело, не переполошив всех при дворе. Мы обставили её смерть как несчастный случай, а твоё изменение… Это было хорошим отвлекающим манёвром.