– Просто интересно, как вы спите, – утаила я истинные причины. В походе успела насмотреться на спящего Ромиара. – Цепляются ли рога… Наверное, опять неприличные вопросы задаю.
Волтуар усмехнулся, кажется, совсем не обидевшись.
– Мы никогда не спим на спине, – ответил, потянув меня на себя. Моя щека едва не коснулась его щеки. Пришлось упереться второй рукой ему в грудь, чтобы не налечь на него всем весом. – Наволочки шьют из плотной, скользящей ткани. Если все же необходимо лечь на спину, тревожим духов воздуха. Шан’ниэрдам они помогают неохотно, но помогают.
– Почему? – спросила я, млея от поглаживаний по спине.
– Мы нашли нескольких духов воздуха, – прошептал он, пощекотав дыханием кожу на плече. – Конкретно эти предпочитают общество порывистых, непоседливых, буйных. Думаю, они единственное исключение васовергов. Тебе, может быть, неизвестно, но эта раса не любит прибегать к помощи духов, но от Иссиара отказаться не могут. Видела их рога? Они даже на бок не способны лечь.
Дрожь пробирала все тело, когда Волтуар оглаживал ногу и прикасался губами к плечу, ключице.
– Вы хотели рассказать мне о войне, – судорожно выдохнула я.
Осознание все еще боролось за трезвость, но в голове прилично шумело. Казалось, что я пребываю одновременно в реальности и где‑то на грани сна, но что‑то удерживало от того, чтобы сорваться в него.
– Твоему жениху стоило бы завидовать, если бы вас не разлучили, – отстранился Волтуар, опрокидываясь на спинку дивана. Я не заметила явного недовольства, хоть он и хмурился, разглядывая меня. – Есть вероятность, что ты будешь видеть и чувствовать его, находясь со мной.
– Простите, почтенный.
Я хотела подняться и пересесть, но он мгновенно обхватил меня за талию, удержав, и произнес, заглянув в глаза:
– Я не виню тебя. Ты ведь помнишь, что я такой же? У меня есть любимая, но мы не можем быть вместе.
– Что вам мешает? – поинтересовалась я. Его понимание, и вправду, успокаивало.
Он снова потянул меня на себя, уткнулся в шею, но не целовал. Ответил, обжигая дыханием кожу:
– Она любит другого. Другого правителя, Асфирель. Иногда возникают глупейшие ситуации, какие‑то нелепые случайности, которые отбирают полноценную жизнь или позволяют осознать, что до какого‑то мгновения ты и не жил вовсе. Мне рассказывать о Фадрагосе дальше?
– Да, – отчего‑то прошептала я, не желая нарушать тишину громким голосом.
– Тогда обними меня. Надоело слышать, что ты благодарна мне, но не видеть эту благодарность. И не проси прощения, – опередил он, заставляя закрыть рот, не успев и звука выдавить из себя. – В большинстве случаев ты не раскаиваешься, а всего лишь придерживаешься правил приличия.
Запах Волтуара перебил все цветочные ароматы, тепло от тела согревало, но совсем не успокаивало. Однако я обняла. И даже осмелилась пойти ему навстречу, скинув сандалии и подтянув ноги к себе. Если он и удивился, то виду не показал. Когда положила голову на его плечо, услышала, как он усмехнулся. Коготки не оцарапали, цепляя челку и убирая ее со лба. Волтуар заправил мои волосы за ухо и, поглаживая шею, обводя овал лица, принялся полушепотом рассказывать о войне предков.
Мне казалось, многое, очень многое я слышала о ней. Об утраченном Единстве с духами, а, следовательно, о потере магии в Фадрагосе. О том, что в меньшей степени война повлияла только на драконов, но и те по какой‑то причине стали выбирать себе друзей только среди агрессивных рас. О том, что сведений о войне осталось слишком мало, их будто уничтожили или спрятали. Волтуар рассказал, что один из культов, обосновавшийся среди опасных гор, скрывает какие‑то важные сведения о начале конфликта. От этого же культа пошло одно из предположений, что в войне виноваты две расы, одна из которых – люди. Эта версия живет ни одно поколение, и в нее верят, потому что она объясняет многие изменения и события тех времен.
– Соггоры прекрасные правители, Асфирель. Не могу отрицать, что один соггор справится с властью в регионе лучше, чем трое шан’ниэрдов. Когда дело касается ответственности перед множеством существ, они без сожалений и раздумий перешагнут через родных и любимых, но исполнят долг.
– Непривычно, что о них кто‑то хорошо отзывается, – призналась я, закрыв глаза и вспоминая, как Вольный защищал сильнейшую расу Фадрагоса.
Волтуар обнимал меня, но сидел неподвижно. Только его грудь размеренно поднималась и опускалась, убаюкивая меня.
– Не они затеяли войну, а беловолосые шан’ниэрды, но именно соггоры не захотели остановиться, когда можно было. Беловолосые шан’ниэрды самовлюблены в той же степени, как и самокритичны. Они всегда стремятся доказать себе и остальным, что достойны уважения, что способны на большее, чем остальные. В то время не существовало понятия «раса людей». Вы воспринимались… – он вдохнул глубже. – Вас не считали достойными и ценили, как…
Очередная заминка. Неужели старается не обидеть меня?
– Не страшно, если услышу правду, – прошептала я, не открывая глаз.
– Если тебя начнет что‑то тревожить, сообщи, – погладил он мое плечо и продолжил: – Вы ценились, как скот. Животные, обладающие интеллектом и умом не хуже, чем у виксартов и васовергов. Из найденных писем торговцев исследователи узнали, что вы стоили немногим больше, чем обученный ездовой волк. «Самки» были дешевле, потому что от тяжелых работ умирали быстрее, а от частого разведения чахли, теряли силы и разум. Все хорошо, Асфирель? – спросил он, когда я съежилась и невольно напряглась.
Волоски приподнялись на шее, а внутри все окаменело. Рабство ли это? Или что‑то гораздо ужаснее?
– Да, я в порядке, – хрипло произнесла и сразу же спросила: – Как все изменилось?
– Беловолосые шан’ниэрды самосовершенствовались, – усмехнулся он. – Они с трудом находятся рядом с другими расами. Для них существует огромнейшая пропасть даже между нами. Не удивлюсь, если твой друг презирает меня и считает глупцом.
– Он всех считает глупыми, – нахмурилась я, но вспоминала о Роми без злобы. – Кроме Ив и Елрех.
– Он полюбил полукровку, Асфирель. Только сильные духи сумеют показать ему ее недостатки, чтобы вернуть Вольного к миссии. У остальных шан’ниэрдов не осталось бы ни единого шанса. Что касается исследовательницы, думаю, она прекрасно понимает: Вольному не выгодно ее обижать. Если бы не выбор духов, он не подпустил бы и ее к себе. Особенность расы… – тише протянул он.
Я ощутила, как Волтуар склоняется ко мне, как его рука сжимается на моем бедре. Пальцы второй руки ласково скользнули по скуле, погладили щеку – мое дыхание сбилось. Едва ли удавалось усидеть на месте: хотелось либо вскочить и оказаться как можно дальше от шан’ниэрда, либо поцеловать, обнять крепче…
– В то время наша раса тоже сторонилась всех. Даже людей. Тем более вас, – полушепотом сказал он и продолжил говорить громче: – В древних свитках писали, что беловолосый шан’ниэрд публично казнил себя, когда осознал, кого полюбил. Когда влюбленность к человеку, к животному, повторилась, и они, и мы, темноволосые шан’ниэрды, отказались содержать людей. В какой‑то момент эта отстраненность стала привычной, и впечатления от произошедшей трагедии позабылись. А беловолосым собратьям хотелось развиваться дальше. Они заинтересовались вопросами милосердия и победой над собственными недостатками. Важнейшим из них считался неприятие других рас. Где‑то говорилось, что тогда же ими поднялся вопрос о гуманности, а от него рассуждения коснулись разумности людей. Именно беловолосые шан’ниэрды первыми отказались считать вас животными и ввели в общество новую расу. И это развязало крупнейшую войну в Фадрагосе, которая длилась ни одно поколение.
– Получается беловолосые шан’ниэрды заступились за расу, которую избегали? – нахмурилась я.
– Избегают и ненавидят, – поправил он. – Как и многих других. Они считали, что такой радикальный шаг избавит их от недостатков.
