Прости меня, отец - Сент-Клер Катерина

Когда зрение проясняется, я вижу, что экран телефона загорается снова, мелодия идет по второму кругу. Я быстро вытираю руки о полотенце, прежде чем поднять трубку. Вода стекает с волос по лицу, когда я снова сажусь в теплую ванну, едва не роняя телефон на грудь.

– А-алло?

– Иден? – спрашивает он низким голосом.

Роман.

– Ой. Эм, прости, что не ответила раньше. – Я отворачиваю голову от динамика, скрывая всхлип, когда новая волна боли вырывает позвоночник из спины. – Тебе что-то нужно? – спрашиваю я.

– Ты плакала?

– Нет, – я задыхаюсь и хватаю ртом воздух. – Я в порядке.

– Где ты сейчас? – спрашивает он.

Я смеюсь, надеясь, что скрою всхлипы, вырывающиеся из меня:

– Ну, если честно, я отмокаю в ванне, облегчая боль и страдания.

Это правдоподобно, да? Технически это правда.

– У вас есть иные предложения, чтобы облегчить мою боль и страдания, отец? – спрашиваю я, опустив голову на край ванны и ничего не ожидая от мужчины.

Тихий рык раздается из динамика телефона перед тем, как он отвечает.

– Ты одна?

– Да, а что?..

– Поставь меня на громкую связь, – требует он. – И слушай меня внимательно.

Глава VII

Роман

Идя по коридору к бывшему кабинету отца Кевина, я не могу не замечать, как зловеще выглядит храм поздно ночью. Я заглядываю за поднятые жалюзи, висящие над стеклянным окошком тяжелой деревянной двери. Я вижу изображение Марии Магдалины, охраняющее комнату, пока я копаюсь в карманах в поисках ключей, которые оставил мне отец Кевин. Когда я захожу внутрь, слова Дэвида все еще звучат в голове, хотя разговор давно закончился.

Я думал, что Кевин все тебе расскажет.

Пытаясь понять, что мог иметь в виду Дэвид, я начинаю перетряхивать ящики и наконец нахожу папку, полную банковских выписок и счетов для Сент-Майкл. Раскладываю выписки на столе, и мое внимание немедленно привлекает имя и подпись рядом с именем Кевина Доу.

Дэвид Фолкнер Управляющий партнер | Фолкнер и партнеры

На каждом перечне расходов и счете его имя стоит рядом с именем отца Кевина. Постукивая пальцами по столу, я задумчиво смотрю на компьютер перед собой. Профиль отца Кевина все еще существует. Мне нужен только сраный пароль.

Я осматриваюсь и под стопкой книг замечаю старую Библию в потрепанном кожаном переплете. Отложив книги в сторону, начинаю листать ветхие страницы. Она написана на латыни и наверняка старше, чем архивы Ватикана.

Я останавливаюсь, когда вижу страницу с цветным пятном, которого не должно здесь быть, и одно слово бросается мне в глаза, выделенное желтым.

– Satanas, – шепчу я.

С латыни – Сатана.

Медленно ведя пальцами по клавиатуре, я нажимаю на семь букв, молясь Иисусу, чтобы пароль сработал. Бью по клавише ввода, экран загорается. Я неистово стучу ногой под столом, пока ожидаю.

Проходит несколько секунд.

Роман, ты сходишь с ума…

Рабочий стол отца Кевина появляется на экране, и на нем всего одно приложение – для электронной почты. Я навожу курсор на иконку, колеблясь, прежде чем дважды кликнуть.

Поднимаю глаза на изображение Марии Магдалины: кажется, она смотрит на меня, осуждая за то, что я сую нос туда, куда не следует.

– Казалось бы, твое присутствие должно было удержать старика от лжи, – фыркаю я.

Почтовый ящик пуст. Я двигаю курсор влево, к «Корзине». Открываю, одно письмо. Тема – «Перечень товаров».

Затаив дыхание, я кликаю, чтобы открыть его. К письму прикреплен документ с перечнем, рядом с каждым товаром стоит абсурдно высокая цена. Некоторые единицы, проданные почти одиннадцать лет назад, оценены примерно в двадцать тысяч долларов и должны быть доставлены в церковь через три месяца. В списке около двадцати наименований. Листаю до конца бланка заказа и снова вижу подпись Дэвида Фолкнера.

Какая, к черту, мебель может стоить почти четыреста тысяч долларов?

Ее что, вручную делали потомки апостолов?

Бутылка бурбона в баре на колесиках, стоящем в углу комнаты, зовет меня. Мои глаза закрываются, наконец приходит накопившаяся за день усталость. Эта загадка становится слишком тяжелой ношей для невыспавшегося мозга.

Смотрю на список в последний раз, и в глаза мне бросается один предмет. Он старее остальных, и его описание звучит зловеще.

Винтажный диван, двадцать лет, идеальное состояние, премиальная коричневая кожа, подходит для семейных встреч.

Увеличив изображение дивана, я вижу, что он совершенно обычный – такой, какой можно подобрать в универмаге или на гаражной распродаже, если честно. Но он стоит дороже всего, едва ли не вдвое дороже всей остальной мебели, вместе взятой.

– Что за хрень?..

Я вскидываю голову, и мое сердце грохочет, когда тишину взрезает глубокий, гулкий звон огромного церковного колокола. Звук раздражает, пронзает воздух, как удар грома, отдается от каменных стен. Из-за полночной темноты он кажется еще более жутким, будто предвещающим что-то недоброе.

Я выхожу из профиля Кевина, бросаю на Марию последний взгляд и покидаю кабинет.

Прошло тридцать минут с тех пор, как я оставил храм и приехал домой. Все это время мой взгляд был прикован к телефону. Двух стаканов шотландского виски недостаточно, чтобы я перестал думать о том, чем она занимается сейчас.

Послушала ли она меня, когда я сказал запереть дверь?

Как себя вел чертов Дэвид, когда меня не было?

Сказал ли Эйден правду?

Обхожу дом: вещи еще не разобраны, коробки заклеены. Кровать – одна из немногих вещей, которые я привел в порядок прежде всего. Приняв душ, в попытках очистить голову от мыслей я хожу по комнате в тренировочных штанах, влажная ткань прилипает к моей коже. Татуировка, которая начинается вокруг шеи, ползет по боку и вдоль спины, открыта. Если бы кто-то пригляделся, он увидел, что замысловатый узор искусно скрывает множество шрамов, разбросанных по моей коже. Перекручивающиеся шипы и лозы, прекрасные и мрачные, оплетают мое тело, как живое существо. Воспоминание об игле, прокалывающей покрытую шрамами кожу, до сих пор свежо. Боль странно успокаивала и отвлекала от прочих страданий, что я перенес. Часы, проведенные под иглой, были смесью агонии и облегчения, подарившей непонятный катарсис.

Вызывая в памяти мгновения, проведенные с Иден в машине, я чувствую, как от вожделения твердеет член. Я пытаюсь думать о чем угодно, кроме желания удовлетворить себя, вспоминая, как я чувствовал ее вокруг своих пальцев. Я едва попробовал ее на вкус, и это вызвало привыкание быстрее, чем любые тяжелые препараты, которые я пробовал в юности. И я не могу выкинуть из головы то, как она вела ладонью по всей длине.

Я думал, этот ебучий переоцененный бурбон помешает возбудиться.

Проводя рукой по волосам, я снова бросаю взгляд на телефон и быстро хватаю его с ночного столика.

Я не должен был искать ее номер в форме с данными алтарников.

Я должен был держаться на расстоянии.

Сжимая челюсти, я снимаю распятие с шеи и кладу его на ночной столик.

Один звонок не повредит.

Проверить, как там она после всего случившегося, не странно.

Если я позвоню один раз и она не возьмет трубку, я так это и оставлю.

Половина первого, сомневаюсь, что она еще не спит.

Откинувшись на изголовье кровати, я набираю ее номер, кладу телефон на грудь и позволяю доносящимся из динамика гудкам отвлечь меня от напряжения между ног.

Через четыре гудка я начинаю терять надежду. Глупо было беспокоить ее вот так…

– А-алло?

Когда я слышу ее мягкий голос, воспоминание о вздохах ее наслаждения появляется в голове. Моя рука опускается под пояс штанов и сжимается вокруг основания члена, наконец уделяя ему то внимание, о котором он умолял всю ночь.