Не тайная связь - Асхадова Амина

Напечатав няне режим сна Юны, я отправляю сообщение и блокирую телефон. Без смеха дочери в салоне автомобиля вновь становится не по себе – атмосфера кажется накаленной до предела, а сердце громыхает вместо музыки, очень громко и навылет.

Заехав в комплекс с высотками, Эльман загоняет автомобиль на подземную парковку.

– Зачем? Мы же ненадолго, – обращаюсь к нему.

Эльман мне не отвечает. Кажется, он давно погряз в своих мыслях, о которых мне было неведомо.

Оказавшись в лифте, я отхожу от Эльмана на несколько шагов и крепко сжимаю в руках новенький телефон. Знаю, что няня уже ничего не пришлет, потому что я настойчиво попросила ее следовать графику сна, но держать телефон при себе было спокойнее.

На высокий этаж мы добираемся за рекордное количество секунд, а вот у входной двери, едва Эльман отпирает ее, я притормаживаю и закономерно встречаю на себе вопросительный взгляд Эльмана.

– Проходи, – его голос кажется холодным, но очень давящим. Максимально не соблюдающим нейтралитет.

– Может, ты просто отдашь мне картины мамы?

Не нужны нам больше ошибки.

Отдай мне картины и отпусти.

Облокотившись на стену возле входной двери, я с замиранием сердца поднимаю взгляд. В проеме двери очень темно и пусто, а я, кажется, слышу собственное гулкое сердцебиение в ушах.

– Ты боишься меня?

– Да…

– Я не сделаю больно, – обещает Эльман, остановившись взглядом на моей щеке с едва заметным шрамом. – Заходи.

Пересилив себя, я делаю шаг и оказываюсь внутри зияющей темноты. Напряжение возрастает до максимума, когда Эльман, дыша мне в затылок, заходит следом и проворачивает ключ в дверном замке. Несколько раз.

Глава 12

Поддавшись импульсу, я разворачиваюсь обратно в попытке поменять собственное решение, но вместо выхода из квартиры упираюсь в твердую грудь.

Выхода, увы, больше не было.

– Я не знала, что Эмиль следил за нами тогда, – выдыхаю ему куда-то в шею.

Эльман зажигает неяркий свет, а после обхватывает мое лицо и заставляет посмотреть на него.

Я тяжело дышу, он же, на удивление, очень спокоен. Как удав.

– Я знаю.

– Я бы никогда не предала… Вот так, чтобы тебя возили на коляске, – добавляю в порыве. – Я не хотела. Люди брата затащили меня в машину силой и увезли. Я видела, что он сделал с тобой…

– Ш-ш… Где видела?

– Я смотрела ее соцсети…

– Раздевайся, Ясмин.

Уперевшись лопатками в стену, я позволяю Эльману расстегнуть пуговицы на моем плаще, а затем и снять его вовсе. Оставшись в брюках и теплом свитере, который пару дней назад мне подарила Соня, я собираю непослушные волосы в хвост и отхожу от Эльмана на несколько шагов, что не ускользает от его внимания.

Для меня было очень важно держать нейтралитет.

Я иду следом за Эльманом на кухню и попутно разглядываю квартиру. Здесь просторно и свежо, но без женской руки совсем неуютно. По всей видимости, Лиана не знала про эту квартиру.

Словно прочитав мои мысли, Эльман поясняет:

– Это квартира моего отца. Была когда-то. Он продал ее много лет назад, когда они с матерью переехали в дом. Я выкупил и сделал новый ремонт. Подчистую.

– Зачем она тебе?

– Чтобы хранить твои картины, – произносит невозмутимо. – Если серьезно, то родители не станут сюда возвращаться. Хуевые воспоминания.

– Квартира-тайник? А ты стратег…

Квартира располагалась возле набережной. Подойдя к окну, наблюдаю за ним черное мрачное море и вспоминаю, какая холодная была вода, из которой Эльман вытащил меня на себе. От флешбэков по телу гуляет дрожь.

За спиной громыхают бокалы и тяжелые шаги.

Я оборачиваюсь, оставаясь на своем месте и цепляясь за кухонный стол, как за единственную преграду между нами. Напряжение почти звенит в воздухе, когда Эльман достает бутылку охлажденного вина и разливает его по бокалам, не пытаясь приблизиться или сократить расстояние между нашими телами. Пока.

Приковав ко мне взгляд, он подносит бокал белого вина к своим губам и делает жадный глоток, а второй бокал протягивает мне, предлагая подойти к нему ближе.

– Это расслабит, – предлагает Эльман, видя мою нервозность.

– Я не хочу расслабляться…

– Ясмин…

– Покажи картины, – перебиваю его. – Ты обещал.

Эльман с грохотом ставит наши бокалы на стол и отодвигает их от края, затем отталкивается бедрами от столешницы и двигается в мою сторону. Затаив дыхание, я слежу за каждым его движением, как кролик за удавом, а затем мысленно чертыхаюсь, ведь он проходит мимо и даже не касается меня.

– Пошли.

Несмотря на весь внутренний протест, я иду следом за Эльманом в одну из комнат. Эльман зажигает неяркий свет и проходит вглубь спальни, а я до последнего не верю, что у него действительно имеются картины почти тридцатилетней давности, пока я не вижу их собственными глазами.

Эльман достает большие тканевые мешки и ставит их возле панорамных окон с видом на черную реку. В голове щелкает тумблер, и я забываю о нейтралитете и о том, что собиралась держаться от Эльмана подальше. Сейчас я хотела лишь одного – скорее увидеть работы мамы, ее труд, написанный четверть века назад.

Опустившись на колени возле мешков, я беру в руки первую картину, которую протягивает Эльман.

– Папа…

На первом холсте я почти сразу узнаю папу в молодости – с горящими живыми глазами, у которого вся жизнь и все радости были только впереди. По крайней мере, на тот момент так казалось.

Я чувствую, как мои щеки заливает краской. Видно, мама писала эту работу после бурной страстной ночи: папа здесь лежал на кровати, небрежно забросив руку за голову, а из одежды на нем было только одеяло, наброшенное на бедра.

Это точно писала мама.

Ее почерк – это раз.

И только ей было дозволено запечатлевать Давида таким – сонным, расслабленным, полуголым. Это два.

– Даже печатку изобразила, – произношу вслух, забыв о том, с кем и в чьей квартире я нахожусь. – Еще и так подробно. Наверное, они были уже близки.

Печатку отец давно отдал Эмилю, поэтому видеть ее на отце было очень непривычно. На глаза наворачиваются слезы, и я прикладываю ладонь к холсту, желая почувствовать тепло материнской руки хотя бы через ее работу.

Боже, как сильно мне тебя не хватает.

Вторая картина поражает меня больше всего, и она же является ответом на мои тысячи вопросов. Мама знала, что ей нельзя больше рожать детей, но она решилась на третьего.

Зачем? Почему? Почему не спросила отца?

Эти вопросы преследовали нашу семью всю жизнь.

Ответ – был здесь.

– Откуда она у тебя?

– Выкупил на торгах.

– На торгах… – до боли прикусываю нижнюю губу. Обидно.

– Я следил… за многими процессами в твоей жизни. Знал, что некоторые работы потерялись в процессе их с Давидом истории. Она уходила он него много раз и много где останавливалась. Меняя места, она оставляла и работы, которые считала наименее важными. Мне удалось найти и выкупить ее работы.

На картине были изображены они с отцом и пять детей. Неизвестные, они были лишь плодом воображения моей мамы, но очень похожие на них самих.

Я понимаю, что мама хотела именно столько детей, поэтому решилась на третьего. Вероятно, она бы решилась на четвертого и на пятого, и даже если бы с третьими родами повезло, она бы все равно ушла впоследствии.

Вместе с этим осознанием в груди появляется много воздуха, а дышать становится невероятно легко. Я никогда ее не понимала и лишь сейчас – поняла.

Ее судьба была давно предрешена.

Мне хочется насладиться этими минутами: хочется поизучать работы мамы и разобраться в прошлом хотя бы немного, но настоящее настойчиво тянет обратно.

Бросив взгляд в сторону, я замечаю еще одну картину, только на этот раз – свою. Около трех месяцев назад я продала ее в Лондоне за очень высокий прайс, покупатель предпочел остаться неизвестным.