Джейн Доу (ЛП) - Стоун Виктория Хелен

Я не уверена, реально ли задела его за живое или он осознал, что ведет себя бессердечно, но Стивен немного расслабляется.

— Я любил ее, но она не была хорошим человеком. Она была безответственной и спала, с кем попало. Я хотел ей помочь, но ты не можешь этого сделать с людьми, которые сами себе помочь не хотят.

Мэг была хорошим человеком. Это не сентиментальность. Я не способна испытывать это чувство. Она никогда не была идеальной, но была доброй, даже к такой, вроде меня.

— У нее, должно быть, были хорошие качества, раз ты встречался с ней.

— Да, она была смешной, — вспоминает он. — И ты знаешь, что говорят о сумасшедших девушках с низкой самооценкой: они хороши в постели.

Он был ее любовником. Ее парнем. Он произносил речь на похоронах.

Я не прилетела на службу, но слышала об этом от матери Мэг. Стивен стоял перед Богом и страной и говорил, как пытался спасти ее от демонов. Он назвал ее лучиком света в его жизни. Прослезился и зарыдал. Сейчас же, все, что он говорит о своем драгоценном ангеле — она была хороша в постели из-за низкой самооценки. Мне следует отправить видео с этой маленькой речью их общим друзьям, чтобы они посмотрели.

Внезапно он встает с дивана.

— Хочешь еще пива?

Я едва прикоснулась к тому, что у меня в руке, так что качаю головой. Стивен берет вторую бутылку и выпивает половину содержимого, стоя у холодильника. Некоторое время он смотрит на задний двор, и я надеюсь, что он хоть немного страдает. Но какие бы воспоминания не мучили его, он отмахивается от них, хватает стейк и салат романо из холодильника.

— Могу я приготовить салат? — предлагаю я.

— Сначала помой руки, — коротко говорит он.

— Ты что, гермофоб (прим.: навязчивый страх загрязнения либо заражения, стремление избежать соприкосновения с окружающими предметами)? — дразню.

— Мне не нравятся нечистоплотные люди без какого-либо здравого смысла.

Ох, бедняжечка, я разозлила его всеми этими вопросами о Мэг.

Я дуюсь, когда беру с собой на кухню пиво.

— Я собиралась помыть руки. Я же не дура.

Стивен ворчит.

— Не нужно быть таким злым.

— Я не зол; я говорю правду.

— Называя меня грязнулей?

— Я не называл тебя грязнулей. Я сказал, что не выношу нечистоплотных людей. Если ты не грязнуля, тогда тебе не о чем беспокоиться, правда?

Притворяясь, что обиделась, пристыдив, я включаю воду и медленно мою руки, поражаясь этой маленькой игре. В реальной жизни я бы изрезала этого мужчину в клочья к этому моменту, но Мэг, должно быть, мирилась с его капризами. Она, должно быть, старалась сильнее, извинялась и прилагала все усилия, чтобы угодить ему.

Почему? Неужели мы все просто животные, вынужденные переживать свое несчастливое детство снова и снова? Все так просто?

Биологический отец Мэг относился к своей семье как к дерьму, прежде чем ушел, и каждый следующий отчим и парень матери делали то же самое. Ее мать провела свою жизнь, угождая неудачникам, и это передалось Мэг, как и охотничьи навыки прививаются маленькому льву. Вот так вот ты проживаешь жизнь. Так гарантируешь поведение своего рода. Принимаешь жестокое обращение. Подчиняешься мужчине. Повторяешь, повторяешь, повторяешь.

Мэг, наконец-то, разбила этот порочный круг. Нашла выход.

Звуки расколотого стекла разносятся по комнате, когда Стивен бросает в мусорную корзину свою вторую бутылку, вслед за первой. Я съеживаюсь, будто испугана его очевидной злостью.

— У тебя есть помидоры? — спрашиваю, осторожно вытирая руки.

— Я не люблю помидоры.

— Ох.

— В холодильнике есть огурец.

Полагаю, так он предлагает помириться, поэтому я выбираю огурец из контейнера для овощей, затем проверяю ящики, пока не нахожу нож. Стивен стоит, опершись о стойку, и наблюдает, держа в руках третью бутылку пива.

— Я говорил тебе, что не хочу о ней говорить, — наконец-то, произносит он.

Напоминание, которое я уже слышала.

Я держу свои глаза опущенными, наблюдая, как блестит лезвие ножа в руке. Как бы я не хотела пырнуть его прямо сейчас, я не могу его убить. Может быть, никто по соседству и не видел, что я ехала в его машине, но мы переписывались. Полагаю, я могла бы нанести ему удар и заявить, что это сделал грабитель, но мне нужен был бы какой-нибудь очевидный мотив. Достать полкило героина и спрятать у него в комоде. Утверждать, что парень с ножом требовал плату. Но создать Стивену образ какого-то наркоторговца среднего класса заняло бы кое-какое время.

Пожалуй, я могла бы пырнуть его и сказать, что это была самозащита. Сказать всем, что он пытался изнасиловать меня. Но полиция скептически относится к изнасилованиям, даже когда они реальны. В конце концов, я была у него дома, демонстрируя свою грудь и позволяя увидеть лодыжки. Я не могу сейчас плакать, что это изнасилование. Они будут сомневаться в каждом моем слове и заглянут глубоко в мое прошлое, а у меня нет никакого прикрытия.

Дерьмо.

Я кладу нож. Киваю.

— Извини, — шепчу я.

— Что?

— Извини, что давила на тебя с расспросами о ней. Я просто хотела узнать, что случилось.

— И ты называешь меня злым?

— Это было не со злости. Я просто...

— Тебя не волновало, чего хотел я, — срывается он. — Ты просто хотела подробностей. Подробностей, которые, очевидно, причиняют мне боль.

— Нет. Я подумала, мы должны поговорить об этом. Это нечто важное, что произошло с тобой.

— Да, так и есть, поэтому имей хоть немного уважения.

— Я же сказала, что мне жаль.

Он смотрит на меня некоторое время, прежде чем качает головой.

— Джейн, — он выдыхает мое имя, словно разочарование. — Может быть, так ты относилась к другим мужчинам, но ты не будешь относиться ко мне как к какому-то дерьму. Я не неудачник, которым ты можешь помыкать. У меня хорошая работа, красивый дом, отличная жизнь.

— Я знаю это. И я не хотела...

— Ты мне нравишься, Джейн. По-настоящему. Но я не нуждаюсь в тебе. И ожидаю, что ко мне будут относиться с уважением.

— Я и не выказывала неуважения!

— Разве? Я сказал «нет». Неужели не об этом говорят женщины каждый чертовый раз? Я отказался, а ты продолжала давить на меня.

— Стивен, мне жаль!

Я заставляю себя звучать как запаниковавшая женщина. Совсем немного. Это то, чего он хочет.

— Мне жаль, хорошо?

Он пожимает плечами и допивает свое третье пиво, прежде чем бросить бутылку в мусорку. Я подпрыгиваю, словно разбитие стекла служит пощечиной.

— Я просто хотел хорошо провести с тобой вечер, — бормочет он.

— Мне жаль, — говорю я снова. — Правда. Мне не следовало давить на тебя.

— Да, — он расслабляется немного, и его веки, кажется, тяжелеют, когда он опускает свой взгляд на мою ложбинку.

Я отталкиваюсь от стойки и подхожу ближе.

— Я была сукой.

— Была.

— Ты все еще злишься? — спрашиваю, прижимаясь к нему.

Он снова пожимает плечами, но обхватывает меня руками и пялится вниз на мое платье.

— Не злись.

Вместо того, чтобы ответить, он кладет руку поверх моей груди и расстегивает еще одну пуговицу. Теперь ткань откинута в сторону, обнажая мой черный лифчик. Без предупреждения, он сует руку в одну из чашечек и оттягивает ее вниз, выставляя напоказ мою грудь. Он сильно меня целует, мнет мою плоть и пытается проглотить все мое дыхание. Я позволяю ему толкнуть себя к стойке и потираться о меня своим пахом. Полагаю, это и есть мое прощение.

Пуговица моего платья оторвана и падает на пол, укатываясь прочь с маленькими щелчками, которые я едва слышу из-за его тяжелого дыхания.

Боже, ненавижу эти тупые платья. Они слабые и хрупкие.

Слышу звук расстегиваемой молнии и закатываю глаза.

— Отсоси мне, — шепчет он.

— Стивен! Я не могу. Ты подумаешь...

— Ну, давай же. Я знаю, что ты делаешь это. Ты делала это множество раз, правда?

— Ты думаешь, что я шлюха.

— Нет. Просто сделай это. Давай же.