Внимание! Мы ищем маму (СИ) - Лотос Милана

Она ахнула и попыталась ударить меня свободной рукой, но я просто притянул её к себе, обхватив так, чтобы обездвижить, но не причинить боли. Обнял ее тощее тело, когда-то любимое, а сейчас жалкое.

— Всё, Маша. Всё, успокойся. Всё кончено, – говорил я ей тихо и настойчиво, прямо в ухо, как когда-то говорил обезумевшим от горя или наркотиков людям. – Ножа нет. Ты в безопасности. Дети в безопасности. Успокойся… милая.

Она забилась в истерике, её тело сотрясали рыдания. Она кричала, выкрикивала обрывки фраз – о любви, о предательстве, о том, как всё должно было быть. Я не перебивал, просто держал её, укачивал и шептал слова, которые давным-давно забыл:

– Милая, родная, тише… успокойся. Девочка… ну что ты. Зачем ты так?

Когда буря начала стихать, сменяясь истощёнными всхлипами, только тогда я ослабил хватку.

— Вот так. Молодец. Всё, хорошо.

Я подвел её к дивану, усадил и накинул на плечи плед, который валялся рядом. Затем подал ей кружку с чаем.

— Пей. Маленькими глотками. Вот так. Хорошо.

Пока она беспомощно прихлёбывала горячий чай, дрожащими руками обхватив кружку, я отошёл в сторону и набрал номер скорой помощи. Чётко, без эмоций, назвал адрес и описал состояние: «Женщина, психоневрологический статус изменён, только что обезврежена с холодным оружием, требуется осмотр психиатра».

Положив трубку, я вернулся и сел напротив неё на корточки, чтобы быть на одном уровне.

— Маш, слушай меня внимательно. Мальчишки спят за той дверью. Они не должны тебя видеть такой. Они не должны слышать криков. Ты понимаешь? Ты их мать. Ты же не хочешь их напугать?

Она подняла на меня заплаканные глаза, и в них на секунду мелькнуло что-то человеческое, осознанное. Она слабо кивнула.

— Я… я не хочу, – прошепелявила она. - Просто… не отпускай меня обратно. Не отпускай в ту палату.

— Сейчас приедут врачи. Они помогут. Я никуда не отпущу тебя одну. Я буду рядом, пока всё не уладится.

Она снова кивнула и прижалась щекой к кружке, словно ища в её тепле утешения. Я сидел напротив, наблюдая за ней, готовый в любой момент среагировать.

В квартире стояла звенящая тишина, нарушаемая лишь её прерывистым дыханием и тиканьем часов в коридоре. Снаружи послышался отдалённый, но приближающийся вой сирены. Помощь была уже на пути.

И тут тишину разорвал тонкий, испуганный голос из-за двери:

— Папа?.. Я проснулся... Там страшный шум был...

Стёпа. Сердце у меня упало. Я метнул взгляд на Машу. Услышав голос сына, она замерла, а затем медленно подняла голову. Слёзы на её щеках ещё не высохли, но в глазах уже не было безумия – только щемящая, бесконечная тоска и внезапная, пронзительная ясность.

— Стёп... Степаша... — её шёпот был похож на шелест листьев.

Дверь в прихожую скрипнула, и на пороге появился Стёпа, который тер ладошками сонные глаза. Он увидел мать. Увидел её заплаканное лицо, больничную одежду, мою напряжённую позу. Его собственные глаза широко распахнулись от непонимания и страха.

Маша медленно подняла руку, будто хотела прикоснуться к сыну. На её губах мелькнула тень улыбки, слабой и едва заметной.

— Сыночек... – выдохнула она и поднялась с дивана.

И в этот момент громкий, настойчивый звонок в дверь прорезал тишину, заставляя нас всех вздрогнуть.

– Скорая, - прошептал я.

Стёпа, испуганный звонком и всей этой странной, пугающей картиной, прильнул ко мне.

Я посмотрел на Машу, потом на дверь, за которой стояла помощь, а затем на испуганное лицо сына. И понял, что ад только начинается.

— Папа, - дрожащим шёпотом прошептал Стёпа, вжимаясь в меня. – Она теперь с нами останется?

Ответ застрял у меня в горле. Я не знал, что сказать. А снаружи звонок повторился, на этот раз более нетерпеливо.

33.

Ответ застрял у меня в горле. Я не знал, что сказать. А снаружи звонок повторился, на этот раз более нетерпеливо.

— Никто ни с кем не останется, – твёрдо сказал я, больше для самого себя, и двинулся открывать дверь.

Но ручка двери повернулась сама, и створка распахнулась. На пороге стояли двое санитаров с решительными лицами, а за их спинами… Настя. Она была в том же платье, что и на свидании, на плечи наброшено легкое пальто, щёки раскраснены от ночного воздуха. Ух… какая же она красивая.

В руках она держала подготовленные документы для опеки, но я этого не замечал. Ничего не замечал, кроме ее пухлых губ, которые нужно было срочно расцеловать.

— Андрей, ты забыл... – начала она, но её слова застряли в горле, когда её взгляд скользнул по прихожей.

Она увидела всё разом: Машу, застывшую посреди комнаты с протянутой к сыну рукой. Её больничную одежду. Мой бледный, напряжённый вид и испуганное лицо Стёпы, вжавшегося в мою ногу.

Тишина стала густой, почти осязаемой. Маша, увидев Настю, медленно опустила руку. В её глазах снова заплясали знакомые демоны – ревность, ярость, обида.

— А... вот и новая пассия пожаловала, – с неискренней притворной любезностью произнесла она. – Пришла занять мое место?

— Маша, замолчи, – резко оборвал я её, но было поздно.

Настя, оправившись от шока, сделала шаг вперёд. Её взгляд был холодным и профессиональным.

— Мария, тебе нужна помощь. Эти люди здесь, чтобы помочь тебе, – она кивнула на санитаров, которые замерли в нерешительности на пороге.

— Мне нужна помощь?! – Маша фальшиво рассмеялась, и её смех перешёл в истеричный визг. – Мне нужны мои дети! А ты... ты нужна ему? Думаешь нужна? А не боишься того, что он тебя бросит? Променяет на работу или другую женщину?

Она метнулась вперёд, но не к Стёпе, а к Насте. Я едва успел перехватить её, обхватив сзади. Она вырывалась, кричала, её пальцы сцепились в когтистые когти.

— Всё, хватит! – скомандовал я, обездвиживая её. – Ребята, работайте!

Санитары, наконец, пришли в себя и двинулись к нам. Стёпа громко заплакал. А Настя стояла, прижав ладонь к губам, и смотрела на эту сцену с таким ужасом и болью, что мне захотелось провалиться сквозь землю.

Пока санитары аккуратно, но твёрдо удерживали Машу, чтобы сделать укол седативного средства, я попытался дотянуться до Насти взглядом, но она смотрела только на Машу и плачущего Стёпу. Потом её взгляд медленно поднялся на меня, полный немого вопроса, упрёка и... отчуждения.

— Я... я, наверное, не вовремя, — тихо произнесла она, и её голос дрогнул.

Прежде чем я смог что-то ответить, она резко развернулась и вышла за дверь, растворившись в темноте подъезда, оставив меня с рыдающей бывшей женой, плачущим сыном и леденящим душу пониманием.

Я потерял её.

В один миг я потерял всё, что только начинало налаживаться. И виной тому была женщина, которую я когда-то любил, а теперь не знал, как спасти.

Уложить Стёпу спать оказалось почти невозможным. Мальчик плакал, цеплялся за меня и постоянно спрашивал про маму и тётю Настю. В конце концов, истощённый эмоциями, он уснул у меня на руках, всё ещё всхлипывая во сне. Я бережно перенёс его на кровать, рядом с Тёмой, и на цыпочках вышел из комнаты.

Тишина в квартире давила. Предстоящий визит опеки, истерика Маши, уход Насти – всё это навалилось неподъёмным грузом. Мне нужно было действовать. Сейчас.

Я набрал номер своей помощницы Аннушки, хотя на часах было уже за полночь.

— Анна, прости за беспокойство... У меня ЧП. Не могла бы ты приехать посидеть с пацанами? Пару часов, не больше.

— Андрей Игнатьевич, конечно! Я уже одеваюсь.

Пока я ждал Аннушку, мои мысли лихорадочно работали.

Я потерял её... Нет, чёрт возьми, ещё не потерял!

Я не мог позволить Насте уйти с такими мыслями. Она должна была всё понять. Увидеть, что я не тот человек, которого рисовала в своём воображении Маша.

Через двадцать минут Аннушка была на пороге, с встревоженным, но решительным лицом.

— Андрей Игнатьевич, не волнуйтесь. С мальчиками всё будет в порядке.