Одержимый (СИ) - Михеева Анна

А после возвращается вновь, ведь в последнее время, Леша любим меня тягуче медленно, нежно, так нежно, что щемит сердце.

— Ты знаешь? — вырывается со стоном.

— Знаю, — улыбается он глазами. — Но все еще не верю, — мягко толкается, лаская пальцами живот.

— Не отпускай меня, — ахаю от ощущений.

— Я всегда за твоей спиной. Тебе достаточно обернуться…

Бонус. 1

В последнее время, мне снится один и тот же сон. Он из прошлого, о котором, я благополучно забыл. Оказалось ненадолго. Ну как, ненадолго. Прошло чуть больше четырех лет. Для кого-то это может быть срок, для меня, годы пролетели одним днем.

Не открывая глаз, протягиваю руку на другую сторону постели. Она пуста. Простыни ледяные. Элины нет. Когда я не натыкаюсь на ее теплое тело, я снова возвращаюсь в ад. В свой собственный. Персональный, блядь, где у меня только маска и пистолет.

Сажусь на постели и тру глаза. Лицо мокрое от пота. В груди бахает. Накрывает страхом и неизбежностью. Она ушла. Вот почему эти сны стали терзать меня, почти каждую ночь. Я ведь знал, что так будет. Знал! Мне не удержать ее. Ее глаза сказали мне об этом. Когда она смотрит на меня из них утекает жизнь. Они становятся пустыми. Она уже смотрела так на меня, когда я охранял Ольховского.

Воспоминания замелькали картинками, яркими, острыми.

Однажды, после ссоры с Александром, Элина сдернула с шеи жемчужное ожерелье. Бусы разлетелись по полу. Она стояла, глубоко дыша и сдерживала слезы. Заметив мое присутствие, Элина извинилась и ушла, а я ползал, собирал каждую жемчужину. Украшение я починил. Оставил его в холле. Утром Элина, мазнула по жемчугу равнодушным взглядом. Она его больше не надевала. Да, я псих. Я мечтал, чтобы этот проклятый жемчуг, которого я касался, вновь оказался на ее шее.

С силой давлю на глаза.

Ничего, блядь, не изменить.

Я нашел Элину в кухне. Она сидела в полумраке, обнимала ладонями чашку, от которой поднимался пар. Нереально далекая. Я не мог оторвать от нее глаз. Все возвращается на круги своя. За одним исключением — ее муж, я. Только это ничего не меняет.

Голос в моей голове, снова завопил о том, что я должен ее отпустить. А после, сигануть головой вниз с приличной высоты. Делаю шаг, чтобы заглушить голос. Элина меня замечает. Вздрагивает, поднимая лицо. Она бледная.

— Леш, ты почему не спишь? — спрашивает. Голос тихий, ровный. Эмоций ноль. А меня кроет так, что готов башкой об стенку биться.

— А ты?

Она пожимает тонкими плечами, кивает на чашку, мол вот в чем причина. Ясно, чайку попить захотела, но так к нему и не притронулась.

— Будешь? — Элина ежится под моим взглядом. Обхватывает себя за плечи, растирает.

— Ты давно встала?

— Нет, совсем недавно, — ложь. Простыни успели остыть. Что ты со мной делаешь? Чего добиваешься? Элинка поднимается. Суетливо заваривает мне чай. По большей части она ко мне спиной. Мне, признаться, так легче. Я не вижу ее глаз.

Она ставит передо мной чашку. Собирается отойти, но я беру ее запястье в захват. Тяну на себя. Она не сопротивляется, когда я тяну ее и усаживаю к себе на колени. Запах ее тела тут же бьет в нос. Она пахнет нереально. Утыкаюсь носом в ее волосы, подогревая агонию. Внутренности в хлам. Что ты делаешь? Чтомнесделать?

Не стоило возвращаться в Россию. За бугром все иначе было.

Элина дрожит.

— Замерзла? — за окнами горы снега. Глажу ее плечи. Скажи мне, маленькая моя, скажи, что ты хочешь? Я, ведь, ради тебя на все готов. Я все отдам. Что ты хочешь? Элина всхлипывает, утыкается носом в шею. Сжимаю ее. — Элина, — глажу спину. — Ты мне душу выворачиваешь, — хрипло. — Поговори со мной. Я, блядь, уже дошел до того, чтобы тебя отпустить. Ну плохо тебе со мной…

— Леша, — закричала она, вцепившись в мою кожу ногтями. — Алёшенька! — отстраняется, лицо мое зацеловывает. Ее губы соленые.

— Ну тихо, — ее лицо кривится, будто от боли. Это мука. — Поговори со мной, — прошу. — Я ж, блядь, не знаю, что творится в твоей голове, — сжимаю ее плечи. Встряхиваю. — Я не знаю, что с тобой делать. Отпустить, Элин? — в ее глазах мелькает страх. Как вспышка. — Не бойся, родная моя, то, что было, не повторится, — трактую по-своему. По лицу Элинки опять катятся слезы. — Я такой херни больше творить не стану. Ну? Успокаивайся, — стираю ее слезы. Она смотрит на меня, не мигая. Целую ее щечки, Элина еле дышит. — Знал бы я, к чему все приведет…

— Леш, — перебивает она. Касается ладонями груди, ведет вверх, обхватывает шею. Прижимается, всем телом прижимается. — Я так люблю тебя, — шепчет. А я… не верю. Говорит так, потому что боится, что монстр опять выйдет наружу. Не выйдет, не бойся, маленькая. — А ты? Ты любишь меня?

— Люблю, — отвечаю. Хотя мои чувства к этой женщине не влезут в это ублюдское слово. Я ради нее готов мир перевернуть.

2

Я проснулась среди ночи. Эти ощущения я знаю наизусть. Тянущая боль внизу живота и влага между ног. Я готова завыть в голос. Ничего не получилось. Снова. Я ненавидела свое тело.

Просунув ладонь между ног, встаю с постели. Леша спит.

Уже в ванной вижу на пальцах кровь. Крупные капли стекают по внутренней стороне бедра. Вою тихо, протяжно. Но тут же закусываю кулак. Нельзя разбудить мужа.

Внутри буря. Сморю на свое отражение. Я его ненавижу. Хочется расцарапать собственное лицо. Когда я потеряла ребенка впервые, я не воспринимала это так остро. Муж был рядом. Утешал меня. Поддерживал. Уверял, что все будет хорошо. Я верила, надеялась. Но все повторилось. Я не смогла удержать в себе маленькую фасолинку. И снова…

С каждым разом буря внутри росла. Я не смогу родить ребенка. Меня наказывают. Сверху, свыше. Я влюбилась без памяти в убийцу собственного мужа. Такие как я, не должны размножаться.

Врачей было столько, что все они слились в одно огромное белое пятно, утверждавшее что и я, и муж, абсолютно здоровы. Я балансировала на грани. Давила из себя улыбку, сохраняла спокойствие. В то время, когда мне хотелось кричать и крушить все вокруг. Я замыкалась, сознательно. Столько чувств атаковали меня, ежедневно. Чувство неизбежности давило катком.

Я просыпалась ночью, давилась слезами. Смотрела на мужа, умирая. Он оставит меня. У него своя боль, моей там не место. Я знаю. Я чувствую, когда он проваливается в прошлое. За то, что он делал, он себя ненавидит. А я его люблю. Это чувство распирает, приглушая боль. Я не смогу его отпустить. Мне проще умереть. Без его глаз, рук и шепота я не проживу ни дня.

Вытираю слезы.

Умываюсь холодной водой.

Проклятый тампон.

Дом тих. И пуст. Единственное тепло — это Алексей.

Он согласился вернуться в Россию. Мы купили большой дом. Живем на севере. Я надеялась, что мне станет здесь легче. Не стало. Есть ли вообще место для меня? Для нас?

Часто, перед глазами, мелькают картинки прошлого.

В них Леша был так близко. Господи, но почему я не обратила на него внимания? Все могло бы быть совсем иначе.

В эту ночь мое сердце разбивается, снова.

Леша дрожит, когда отвечает:

— Люблю, — сжимает меня с такой силой, что косточки хрустят. — Поговори со мной, — просит снова, надсадно.

— Месячные, — всхлипываю — Снова месячные, — крепкое тело мужа каменеет. — Я бракованная, Леш. Прости меня, — плотина будто рушится. Я кричу, изо всех сил кричу. Муж целует, обнимает. Он мой центр. Моя сила. Из-за него я не развалилась на части, когда выкидыш случился впервые. Но я больше не могу. Я так устала.

— Элина, — Леша гладит по спине, едва я выдыхаюсь. Вешу на нем как поломанная кукла. — Не молчи. В себе не держи, — я знаю, что Леша взвешивает каждое слово. — Ты хочешь ребенка, я понял. Но мне все равно, — отстраняюсь. Его глаза горят огнем. — Хреново звучит? — молчу. — Я на тебе помешен же. Мне глубоко насрать будут у нас дети или нет. Если это то, что ты действительно хочешь, давай еще раз сгоняем к врачу.

Только сейчас я поняла, что мое сердце сжимала невидимая рука страха. Она ослабила свою щупальца.