Путь отмщения - Боумен Эрин

Мне кажется, стены каньона смыкаются, надвигаются на меня и вот-вот погребут под собой. В одиночку я здесь не продержусь. Ладно бы пустыня, но горы — совсем другое дело.

— Некоторое время я еще буду ехать по каньонам. Ты со мной или повернешь назад? — спрашивает Лил.

На одно мрачное мгновение я почти решаю сдаться, вернуться пешком к Вальцу и уехать домой верхом на Сильви. Но потом налетает легкий ветерок, и я чувствую запах табака, исходящий от рубашки: будто па снова рядом. Будто его призрак следовал за мной всю дорогу до этих проклятых гор и сейчас шепчет мне на ухо. Я не могу ехать домой. Мне некуда возвращаться, да и неужели я зря проделала весь этот путь, только чтобы снова подвести па? Теперь уже поздно отступать. Дорогу к скале в форме конской головы я запомнила, а если найду этот ориентир, то, возможно, дневник мне уже не понадобится. Справлюсь сама. А если нет, лучше умру, пытаясь совершить благородное дело, чем приползу обратно в Прескотт, как побитая собака, ничего не добившись и стыдливо поджав хвост.

Проверяю поклажу, навьюченную на ослика. Колтоны забрали все свои вещи; спасибо хоть осла оставили. Впрочем, я не дура и понимаю, что братья сделали это не по доброте душевной. Следы ботинок за лагерем принадлежат им. Они убрались на своих двоих, не желая рисковать, что я услышу шум и проснусь.

Быстро собираю оставшиеся пожитки и решаю не тратить время на завтрак. Теперь мне нужно свести счеты не только с бандитами. Роуза я в любом случае разыщу, с дневником или без, а вот если снова встречу Колтонов, у меня и для них найдется пара ласковых слов. И этим упрямым буйволам еще повезет, если в их сторону полетят только словесные оскорбления.

Солнце уже взбирается над гребнем ущелья, когда мы покидаем место ночлега. Я веду ослика Вальца в поводу. Лил трусит на пони, но старается меня не обгонять.

Сегодня ветра нет совсем, и к середине утра жара становится невыносимой. Ящерицы, греющиеся на камнях, бросаются врассыпную у нас из-под ног, пока мы идем извилистой тропой через каньон. Низко надвинув шляпу на глаза, чтобы не обгореть на солнце, я пытаюсь найти следы Колтонов и тешу себя мрачными мечтами о нашей грядущей встрече. Лучше сначала выстрелить и только потом окликнуть их или наоборот? Хотя можно просто наставить на братьев револьвер и припугнуть. Ведь на самом деле я не хочу их убивать, к тому же наверняка от злости я буду трястись, как пустынный заяц, так что даже прицелиться толком не смогу.

Бесхребетные трусы, улизнули тайком, посреди ночи. Да еще и обворовали меня. Богом клянусь, уж я им… уж я их… Я так крепко сжимаю челюсти, что аж зубы скрипят.

Горы вокруг нас простираются бесконечно. За каждым поворотом я жду, что они начнут переходить в равнину, хотя карты, насколько я помню, говорили обратное. Я напряженно прислушиваюсь к звукам, которые разносятся в воздухе над головой, и мне начинает казаться, что каньоны ведут прямиком в ад. По большей части до меня доносятся обычные природные шумы: крик ястреба в небе, свист ветра в скалах. Но от других по спине бежит холодок: мне слышатся мужские голоса, крики ярости, отчаянные вопли, от которых кровь стынет в жилах. Однако они такие далекие и глухие, что, возможно, просто мерещатся.

Здесь проклятые земли. Населенные призраками. Жуткие. Вальц был прав.

Я делаю большой глоток воды из фляги. Наверное, солнце начинает напекать мне голову.

До ушей снова доносится еле слышный крик, не громче шепота.

— Лил, ты слышала?

Индианка молча окидывает меня взглядом, отворачивается и продолжает ехать по тропе.

— Теперь ты со мной не разговариваешь? Ну замечательно. Тебе-то я что сделала, кроме того, что спасла из горящего салуна? Чем я заслужила такое отношение?

Молчание.

— Лил, ну хватит. Я с ума схожу: эта жара, Роуз, да еще и Колтоны сбежали. Скажи что-нибудь. Что угодно.

Она молчит еще некоторое время, потом, не оборачиваясь, сообщает:

— Хочу рассказать тебе сказку.

— Это, конечно, все исправит.

Лил продолжает ровным голосом, будто и не слышала моего ворчания:

— Когда-то, давным-давно, огонь был только у светлячков. Однажды ночью светлячки разожгли ритуальный костер, и к ним пришел койот. Он танцевал возле костра и совал хвост в огонь. «Осторожно, друг, твой хвост может сгореть!» — предупреждали его светлячки. Койот рассмеялся: «Пусть горит!» — и снова сунул хвост в огонь, пока тот не загорелся.

Светлячки пытались остановить койота, но он перепрыгнул через них и убежал с горящим хвостом далеко-далеко. Он разбросал огонь по горам и дал его орлу, чтобы тот разнес его дальше. Мир начал гореть повсюду. Светлячки пытались потушить пламя, но койоту помогал ветер, он раздувал огонь до тех пор, пока его уже нельзя было остановить. Так огонь пришел в мир.

— Вот глупые светлячки, — бормочу я.

— Но когда огонь распространился повсюду, — продолжает Лил, — светлячки упросили камни, землю и воду, чтобы все они жгли койота. И они согласились. Пытаясь спастись от обжигающей земли, койот прыгнул в пруд и там сварился. — Она умолкает и строго смотрит на меня.

— Это все? — уточняю я. — И как это связано с тем, что случилось?

Лил хмурит брови.

— Если ты не понимаешь, никакие объяснения не помогут.

— А что тут понимать? Бедняга койот принес нам огонь — без которого мы бы не выжили — и погиб из-за этого.

— Коварный койот украл огонь, и его поступок повлек за собой последствия, — закатывает глаза индианка. — Но самому койоту не удалось воспользоваться огнем. — Она многозначительно переводит взгляд на пояс моих штанов, куда обычно был заткнут дневник.

— Ты считаешь, парни повели себя, как койот? Они украли у меня карты, и теперь моя задача — позаботиться о том, чтобы они не смогли воспользоваться преимуществом?

Брови Лил от удивления лезут на лоб.

— Это ты сделала такой вывод, не я. Я всего лишь рассказала сказку.

Когда день начинает клониться к вечеру, на горизонте появляется огромная возвышенность из тех, что мексиканцы называют меса — черная столовая гора. Она выглядит нарисованной: пирамида из разноцветных колец, сужающихся от основания к плоской широкой вершине. На самом верху гора чернее сажи, в соответствие названию; ниже идут зеленые участки кактусов и кустарников, перемежающиеся песчано-желтыми и ржаво-красными полосками земли и скальной породы. Я помню упоминание о ней из дневника. Мы по-прежнему едем на юг, почти параллельно столовой горе. К тому времени, как мы доберемся до ее южной оконечности, наверное, уже стемнеет. Хотя Лил, возможно, свернет в другую сторону еще раньше.

Я больше не слышу долетающих с гор людских криков. Звуки природы тоже замирают, и безмолвие жарких пустынных пространств рождает во мне тревогу. Если бы я не знала, что Лил умеет говорить, я бы сочла ее немой, потому что после сказки про огонь она больше не проронила ни слова. Я снова тренируюсь быстро доставать кольт и целиться в кактусы, пока у меня не устает рука.

Лил постоянно посматривает на восток. Если верить указаниям дневника, рудник находится дальше к югу, совсем в другом направлении, поэтому она, наверное, думает о доме и пытается найти знакомые тропы. Мысль об этом сидит во мне занозой: скоро Лил меня бросит. Характер у девчонки, конечно, не подарок, но сейчас только она не дает мне погрузиться в черную пучину отчаяния.

— Лил, скажи…

— Лилуай, — поправляет она.

— Кто рассказал тебе сказку про койота?

— Я не помню. Это старая история. Если вспомнить детство, мне кажется, я всегда ее знала. — Она запинается на секунду. — Это была любимая сказка Тарака.

— Он тебе нравился?

Она кивает.

— Он злил меня. Эти его загадки… Я его просто ненавидела.

— Но ты только что сказала…

— Забавно, как мы скучаем именно по тем вещам, которые раньше терпеть не могли. — Она вздергивает подбородок и смотрит на солнце. — Из него вышел бы хороший муж. Тарак был упрямым, но справедливым. И честным. — Тут она косится на меня.