Реквием по любви (СИ) - Сладкова Людмила Викторовна "Dusiashka"

Не выдержав, рассмеялась. — Извини, дядя. Ничего глупее не слышала.

— Все очень серьезно, Лиза! — Жесткий взгляд «глаза в глаза», и приговор. — Борзый — следующий смотрящий!

Словно пощечину влепил. Наотмашь. Не контролируя силу! Сердце ухнуло вниз. Руки затряслись, как у алкоголички со стажем. Да что руки. Ее всю колотило.

— Почему? Аркадий Михайлович в прекрасной форме…

Похомов внимательно изучал ее лицо. Словно размышлял, сломается она от очередной порции правды, или же нет.

— Олененок, я не смотрящий. Исполняющий обязанности. Я, ведь объяснял тебе, помнишь? Смотрящим был Черчилль. Твой отец. Теперь Прокурор. Твой дядя.

В голове, будто бомба взорвалась. Смотрела на мужчину, и отказывалась верить. Да только пазл давно сложился! Осознание причиняло зверскую, нестерпимую боль. Если в душе и теплилась надежда, в этот самый момент, она разбилась вдребезги. Лиза даже слышала хруст стекла. Хотелось выть, и крушить все на своем пути. Вот почему им нельзя быть вместе! Вот почему, он может повторить судьбу ее отца, если рискнет пойти против законов. Против системы. Дмитрия готовили к правлению!

— Смотрящим нельзя иметь семью. — Озвучила свои догадки, едва ли не шепотом. — Поэтому твой брак только фиктивный, и детей у тебя нет.

Борис кивнул подтверждая.

— Отцу нельзя было.

— Нельзя.

— Почему он?

— Я так решил. Борзый — лучший кандидат. Народ получит своего Черчилля, в современной обертке. Долго присматривался. Очень похож. И по темпераменту, и по характеру. По аналитическому складу ума. Каждый ход наперед продумывает. Всегда побеждает. Всех под ноготь загонит. Порядок наведет.

— Вопрос уже…решен?

— Вероятность процентов девяносто пять. Судимости нет, это те самые пять процентов. Если сядет года на два, братва колени, без базара, преклонит.

От шока вскочила на ноги, и принялась мерить помещение нервными шагами. Все молчали. От гнетущей тишины заложило уши. Невидящим взглядом уставилась на Валентину Степановну.

— Бабуль, ну где ключи-то, от дома деда Мити? Нужно пол помыть, пыль стереть. Белье постельное сменить.

— Лизонька? — Бабушка попыталась ее остановить. Успокоить. — Ягодка, посиди чуток. Потом сходим, приберемся. Хорошенько приберемся.

Вывернувшись из родных объятий, сползла вниз по стене, оседая на полу. Вновь истерически расхохоталась.

— Вот вы, наверное, перепугались, когда подумали, что я ребенка жду! Все ваши планы рухнули бы на корню!

На лице Аркадия, впервые, увидела сильную эмоцию. Не прикрытую обычной холодностью. Он ей сочувствовал. Да пошли они все, со своим сочувствием!

— Вы ведь знали! — С укором бросила Похому. — Почему не вмешались сразу? Почему, черт бы вас подрал, позволили мне полюбить?

— Когда все завертелось, меня не было в городе. На доносы своих людей о его очередной интрижке внимания не обращал. Зная сына, был уверен — ничего серьезного. Ненадолго. Наиграется — выкинет. До тех самых пор, пока он тебя к нам в дом ни приволок!

Звонкая дрель домашнего телефона, застала врасплох. Все замолчали. Валентина Степановна взяла трубку:

— Алло?

— Да, Андрюшенька! Здравствуй, мой хороший. Нормально здоровье, нормально. Хожу уж, костями гремлю. Чего? Откуда ж я знаю чего? Лиза, Андрюша спрашивает, почему трубку не берешь? Он волнуется!

— У меня новый номер. — Ответила машинально. — Не успела сим-карту активировать.

Секунда. Другая. В какой-то момент торкнуло! Затуманенный мозг работал медленно, но работал. Почему он звонит сюда, а не в квартиру Похомова? Подскочила со всех ног к бабушке, вырывая трубку.

— Андрей! — Выдохнула обессилено. — Привет.

На другом конце провода повисло тяжелое молчание.

— Лиза, а что ты в деревне забыла? — Напряженно произнес друг.

— Ничего. Повидаться с бабулей приехала. По дому помочь.

— Дмитрий в курсе?

— Скорее да, чем нет…

Вновь тишина.

— Алло? Ты чего молчишь?

— Повернись ко всем спиной, чтобы никто не видел лица. Твои эмоции очень легко считать. Называй меня только его именем.

Телефон едва не выпал из вмиг ослабевших пальцев. Господи, как?

— Не помню. Возможно, Соня знает…

Ляпнула первое, что в голову пришло. От шума собственного пульса едва слышала его голос. Как бы невзначай, повернулась в пол оборота.

— Слушай внимательно, и не перебивай. — Тяжелый вздох. — То, что я пережил сегодня…больше так не делай. Никогда. Если не хочешь столкнуться с последствиями. Я сказал тебе однажды — многое прощу. Многое, но не все. Предел есть. Он реален. За записку, накажу! Я серьезно. Даже под дулом пистолета, не должна была писать такое. Ты — моя, Лиза! Никто, бл*дь, и ничто, этого не изменит. Я заберу тебя, как только смогу. Сейчас ты в безопасности. Это успокаивает, и дает мне больше возможностей для маневра. Верещагины, бесспорно, хороши. Да, только не во всем…

Веки нещадно жгло. Зажмурилась, что было мочи. Суровая реальность давила своей отрезвляющей мощью.

— Подожди. Ответь сначала. То, что я узнала про тебя, правда? Ты собираешься…перевестись на другой факультет? Сменить… профессию?

Ответа ждала, затаив дыхание. Сильно стиснув трубку. Пальцы онемели, от напряжения.

— Все так, — Процедил сквозь зубы мужчина. — И не так, одновременно…

До боли прикусила губу. Казалось, даже в крови течет желчь. Как же горько!

— Тогда мы не сможем видеться. Мы, вообще быть вместе не сможем.

— Не торопись с выводами. Мне нужно многое тебе рассказать. И, многое обдумать. Очень многое.

— У тебя нет выбора, Андрей. Даже я это понимаю! Тем более, уже почти все готово…

— Не рви мне душу. Не надо. — Теперь он шипел. — Я уже на грани. Один неверный шаг — и прощай здравый разум. С катушек слечу — всем достанется. Тебе в том числе. За то, что не рядом. За то, что посмела уйти. Я страшно зол, Лиза! Ты не в состоянии представить, насколько. Благо, время еще есть. Успокоить бл*дское сердце, охладить разум. Что-нибудь придумаю.

— Как скажешь. — Набрала больше воздуха в легкие, и выпалила на выдохе. — Все понимаю. Жизнь твоя, решать тебе. Мне остается лишь принять этот выбор, как должное. Пожелать удачи, и отпустить. И…я…Я отпускаю тебя, Дрю.

— Замолчи! А я сделаю вид, что не слышал эту х*рь. Запомни — я тебя не отпускаю. И не отпущу. Никогда.

— Нет! Ты рискуешь, Андрей! Эти гонки…очень опасны! Я боюсь за тебя. Правила нарушать нельзя!

— Моя мышка. — Прохрипел нежно, с нотками отчаянья в голосе. — Моя безумная любовь!

— Дима! — Выдохнула шепотом, уже не о чем не думая. От шока. Не заботясь, услышат ли ее молчаливые наблюдатели. Разум был готов, в любую секунду помахать на прощание ручкой. — Остановись!

— И не подумаю. Ради тебя, что угодно нарушу. Никто меня не остановит. Даже ты. Не думай не о чем. Это мое болото. Я все решу сам.

«Или…моего сына, ты тоже, хочешь собирать по кускам? — Ожил в памяти голос Аркадия».

Она едва не застонала! Едва не выдала себя! Почему никто ранее не сказал, что любовь может стать синонимом боли?

— Не надо, умоляю! — Сорвалась на крик, желая уберечь. — Одумайся, пока не поздно…Ан…Андрей! Оставь все…как есть. Пусть будет так.

— Я сказал — ни о чем не думай! Набирайся сил. Отдыхай. Я все решу!

— С тобой бесполезно спорить. Ты не слушаешь! Знаешь что? Поступай, как считаешь нужным, Андрей. Только знай, я не дам тебе оступиться. Слишком сильно люблю.

— Бл*дь, Лиза! — Выдохнул мужчина. Замолчал. Снова, крепко выругался. — Хорошенько запомни эти слова, ребенок. Тебе не скрыться от меня. Не пытайся. Даже находясь при смерти, буду ползти по твоему следу. И, ведь, доползу! А потом, накажу.

— Одумайся…

— Будь умницей. Моя!

Не прощаясь, Борзый завершил вызов. Хорошо. У нее будет время все обдумать еще раз. Потерянная, и абсолютно дезориентированная, Лизавета положила трубку. Борис уже успел отключиться, что не могло не радовать. Общения с дядей ей хватило с лихвой. На многие-многие годы вперед. Похомов о чем-то тихо переговаривался с Валентиной Степановной. Данила стоял рядом с ними, и иногда вставлял свои реплики. Теперь, главное дышать! Вроде, ни чем себя не выдала. Стоило развернуться, напоролась на пронизывающий взгляд Матвея. И тут ее охватил первобытный ужас. Над телефонным столиком висело небольшое зеркало, смотрящее в сторону входной двери. Двери, возле которой мужчина и находился все это время. Господи, он видел ее в отражении!