Редаманс (ЛП) - Долорес Х. К.

— Постановочно?

— Все безупречно, — говорю я и провожу пальцами по темному дереву его стола. — Видишь? Ни единой пылинки.

— У меня есть домработница, которая заглядывает ко мне три раза в неделю. Я бы расстроился, если бы там была пыль, — парирует он. — Я не знал, что чистота означает холодность.

— Ладно, забудь о пыли, — говорю я. — Похоже, никто никогда не сидел на твоем диване и не пачкал посуду на твоей кухне. Это...стерильно.

Он морщит лоб, как будто искренне сбит с толку.

— Я не понимаю негативного подтекста. Стерильная среда полезна для здоровья. Без бактерий. Настолько близко к идеальной чистоте, насколько это возможно. Ты не хочешь жить в стерильном доме?

— Чистом? ДА. Стерильный? Абсолютно нет, — отвечаю я. — Дома все должны чувствовать себя уютно, понимаешь?

— И если оставить грязную посуду в моей раковине, это сделает это место уютным? — Он саркастически растягивает слова. — Для меня или для тараканов?

Я издаю взрыв смеха.

— Дело не в том, чтобы устраивать беспорядок. То, что заставляет место чувствовать себя по-домашнему, — это личные штрихи, — объясняю я. — Например, фотографии твоих друзей и семьи на каминной полке. Коллекция студенческих фото со времен колледжа. Одеяло на диване, которое всегда пахнет кошкой, сколько бы раз ты его ни стирал. Шестьдесят миллиардов наполовину сгоревших свечей, валяющихся в ванной. Вмятина на кофейном столике, любезно предоставленная твоими пьяными друзьями в 2 часа ночи.

Воспоминания о доме, которых у меня скоро больше не будет, застревают у меня в горле, и я переминаюсь с ноги на ногу, чувствуя себя неловко от нахлынувшей ностальгии.

— В любом случае, — говорю я. — Я уверена, что ты понимаешь. Это глупо сентиментально, но мне хотелось бы думать, что все эти мелочи - то, что связывает нас с людьми, которые нам небезразличны, - это то, что заставляет чувствовать себя в этом месте как дома.

И я знаю, о чем говорю.

Первые восемнадцать лет своей жизни я прожила в месте, где этого не было.

— Понятно. — Лицо Адриана с таким же успехом можно было бы высечь из камня, учитывая, какое пугающе пустое у него выражение - и внезапно до меня доходит.

Он не понимает.

Потому что у Адриана нет эмоциональной связи с людьми. Он никогда этого не делал - ни со своей семьей, ни со своими одноклассниками в Лайонсвуде, ни даже со своими нынешними коллегами.

Он будет изображать интерес к ним. Он будет улыбаться. Он задаст все нужные вопросы. Он заставит их почувствовать, что они могут рассказать ему все, и он обманом заставит их принять их уязвимость за свою.

Но я понимаю: связь можно имитировать лишь на расстоянии. Стоит подойти слишком близко - и становятся очевидными все трещины.

И в этой квартире недостаточно дорогой мебели, классных удобств или квадратных метров, чтобы восполнить недостаток человечности.

В душу просачивается нотка сожаления.

Отличная работа, Поппи. Мужчина приглашает тебя в свой многомиллионный пентхаус на ночь физической связи, а ты высмеиваешь его неспособность создать эмоциональную связь.

Я прочищаю горло.

— Но, знаешь, может быть, какие-нибудь картины на стенах - или фотографии, или что-то еще - действительно украсили бы обстановку, — говорю я, пытаясь спасти момент. — И ты только что переехал. Требуется время, чтобы в каком-то месте почувствовать себя как дома. — Я сопротивляюсь желанию съежиться под его взглядом, проницательным, как всегда.

Адриан ничего не говорит, и мое сожаление превращается в тревогу.

Он сердится?

Перешла ли я черту?

Неужели я испортила сегодняшний вечер еще до того, как он начался?

Я открываю рот, чтобы извиниться, но Адриан отталкивается от дверного косяка и подходит ко мне.

— Только вещи заставляют чувствовать себя здесь как дома? — Его руки обвивают мою талию. — Или... — Он наклоняется. Целомудренно целует меня в подбородок. — Может ли человек заставить меня чувствовать себя здесь как дома?

Я замираю.

Подразумевает ли он то, что я думаю, что он подразумевает?

Я не уверена, но мое сердце все равно воспаряет.

Не забегай вперед, Поппи, тихий голос, очень похожий на логику, шепчет у меня в голове. На самом деле он тебе ничего не обещал. Старая татуировка, которую он, возможно, сделал в муках разбитого сердца, и единичный комментарий не означают, что он способен по-настоящему любить тебя или кого-либо еще.

И я знаю это, правда.

Но в этот конкретный момент я не могу заставить себя беспокоиться об эмоциональной зажатости Адриана - не сейчас, когда он осыпает поцелуями мою шею.

Мне не нужны обещания, признания или связи с ним, я лгу. Мне просто нужна сегодняшняя ночь.

— Ты понятия не имеешь, что я запланировал для тебя, — шепчет он мне под нос, и возбуждение пробегает искрами по моему позвоночнику.

Только сегодня вечером, а завтра я отправлюсь к психотерапевту.

Его рот посасывает чувствительный изгиб моей шеи - и я задыхаюсь.

Только сегодня вечером, клянусь. И я буду преследовать только хороших парней без серьезных проблем с эмоциональной привязанностью или одержимых студенческих подруг.

Только сегодня вечером и...Что, черт возьми, вибрирует?

Мне требуется секунда, чтобы уловить слабое ощущение, а затем еще одна, чтобы понять, что оно исходит от штанов Адриана.

Неужели прошло так много времени с тех пор, как я занималась сексом, что мужская анатомия действительно изменилась?

Адриан стонет, его рот все еще прижат к моей шее, когда он выуживает вибрирующий телефон из кармана - и ох. В этом больше смысла.

Он бросает взгляд на определитель номера, его челюсть сжимается.

— Конечно, — бормочет он, а затем медленно, словно ему требуется вся его сила воли, чтобы оторваться от меня, отступает назад.

— Кто это? — Спрашиваю я, не в силах сдержать раздражение, которое просачивается в мой голос.

Потому что, если они собираются звонить так поздно и прерывать разговор, момент... лучше им быть на грани жизни и смерти.

Он проводит рукой по волосам.

— Из больницы, — вздыхает он. — На этой неделе меня вызывают на консультацию.

Мои брови приподнимаются, я смутно знакома с этой концепцией после почти шести лет жизни под одной крышей с Луэнной.

— Ты ведь должен отвечать на каждый звонок, верно?

Потому что, в конце концов, это может быть просто вопрос жизни и смерти.

— К сожалению. — Еще одно движение челюсти - и что бы он ни бормотал себе под нос, в основном неразборчиво, но, клянусь, я улавливаю окончание "отпусти и умри - прежде, чем он поворачивается и целует меня. — Я обещаю, это не займет больше нескольких минут, милая.

Я киваю.

— А пока... — Еще один поцелуй. — Ты будешь вести себя очень хорошо и не сдвинешься с места, пока я не вернусь.

Я ничего не могу поделать с озорным ответом, который срывается у меня с языка.

— А что произойдет, если я не буду хорошо себя вести?

Он улыбается - немного чересчур широко и ярко.

— Тогда в следующий раз... — Он наклоняется, снова целует меня, а затем прижимается губами к мочке моего уха. — Я буду отвечать на эти звонки, пока ты будешь обхватывать губами мой член.

Я слегка задыхаюсь, не ожидая такого ответа, но Адриан уже выходит из комнаты, прижимая телефон к уху - и его вежливый, очаровательный вид остается на месте.

Дверь со щелчком закрывается за ним, его шаги эхом отдаются от деревянного пола.

Я прерывисто выдыхаю.

Ну, это было... уже что-то.

Желание, скручивающееся в нижней части моего живота, с течением минут колеблется где-то между слегка неприятным и совершенно невыносимым.

Хорошо, каково на самом деле определение понятия «несколько минут»?

Больше одной? Меньше пяти? Меньше десяти?