Он был ещё очень возбуждён, и ему хватило нескольких быстрых, глубоких проникновений вместе с давлением умело направляемой мной игрушки в заднем проходе, чтобы затрястись и с жалобно-рычащим стоном кончить мне в горло, податься назад, быть схваченным губами, оросить ещё парой горячих выплесков язык и только после быть отпущенным на мнимую свободу крепких объятий. И бессильно, ухо к уху, щека к щеке, лежать у меня на груди, пятная вытекающими остатками семени живот.
Я чуть приподнял его, вынимая искусственный фаллос и бережно, миллиметр за миллиметром заменяя его своим. Он тихо лежал, обхватив губами и посасывая, как младенец, перепутавший материнскую грудь с отцовской, мой сосок. А я, никуда не торопясь, медленно двигался в нём, не глубоко, а именно там, где нужно, чтобы доставить ему удовольствие и окончательно раскрыть мне навстречу, распалить и возжелать большего. Что и произошло.
Он поднялся на разведённые в стороны колени, упёрся, тиская пальцами, в грудь и принялся скакать на мне, как неистовый наездник родео на быке. Я притянул и спеленал руками сошедшего с ума мальчишку, прижимая к улетающему в поднебесье сердцу. Приподнялся на согнутых ногах и уже сам на всю катушку вдалбливался в него в нужном мне ритме, ощущая тесно облегающие стенки каждой клеточкой поверхности члена. А он всё ронял и ронял на меня запоздалые капли, прижимался губами к губам, не давая дышать. Унося в открытое море немого безвременья, за пределами тел и имён. Кто любил здесь кого, я не знал. Я перестал отличать его кожу от своей. Кто это чувствует, кто тонет в волнах накатываемого цунами чистого блаженства сознания, выворачивающего наизнанку душу и суть бытия? Недвижимое излияние всего во всё, порождающее миры, саму жизнь и её причину.
Весь в вытекшей из его ануса собственной сперме, я перевернулся на спину, вытащил и выкинул ненужный больше фаллос. Поманил Костю, задирая и опуская ему на плечи ноги. Приставил и направил его, потому что он сам уже, кажется, ничего не соображал, глядя на меня расфокусированным, тонущим в неведомом запредельном нигде взглядом. Притянул ниже, прижимая бёдра к бокам, наслаждаясь его ускоряющимся движением внутри от нового возбуждения и исполнения долгожданного, заветного, невысказанного желания.
И вновь из его глаз мне на грудь капали слёзы и всхлипы-стоны вынимали душу из тела, расправляя смятые, позабытые навеки крылья. Томился и тёрся ненасытным Вакхом зажатый между животами член. А другой проваливался до хлопка бёдер о задницу в распалённую дырку. И ничего не было, кроме этого движения-толчка, высекающего и высекающего первородную искру сотворения, пока та, разорвав пелену влажной блаженной тьмы, не затопила всё сущее пожаром всесокрушающей нежности безусловной любви.
