После развода. Бывшая любимая жена
Глава 1
— Я на развод подал.
Слова, как крошево стекла, влетели в спину.
— Устинья, я на развод подал, — холодный голос, заморозил всю кровь у меня в венах.
Устинья.
Вчера счастливая жена и мать двоих детей. Взрослых детей: Назара и Родиона.
Первому двадцать четыре, младшему двадцать два. У старшего жена беременная ходит, третий месяц. А у младшего дочке три годика.
Я медленно обернулась, стараясь вглядеться в лицо Адама.
Только там застыла холодная маска. Жёсткие черты лица, хищный разлёт бровей. Крылья носа трепетали, втягивая аромат разлитого чая.
— Это тебе по бизнесу надо, да? — жалко, тихо произнесла я. Ведь верила своему мужу.
Любила его той любовью, которая надеялась. Любовью, которая долго терпела. Все переносила, которая не раздражалась, не гордилась.
А оказалось, что у него любовь была другая.
Убийственная…
Та, которая сейчас втаптывала меня в грязь. Вдавливала во влажную сырую землю безымянной могилы.
— Нет, мне это не нужно по бизнесу, мне это нужно, потому что я больше не хочу…
— Чего ты не хочешь, Адам? — и голос как перезвон льдинок.
Слезы потекли по щекам.
А в голове всплыли картинки…
Бабушка прижимала меня к себе. Заправляла мне волосы за уши.
— Деточка моя, деточка, он не тот, с кем ты должна быть, понимаешь? Деточка моя, он не тот, с кем ты должна быть. Но он любого за тебя убьёт. Любого, кто появится рядом.
А мне тогда было семнадцать, и мне казалось, что бабуля просто преувеличивает, и вообще, какой девчонке не хочется услышать, что он никого к ней не подпустит.
А он ведь не подпускал.
Яркие фары светили дождливой осенью в дверь моего подъезда.
Приезжал.
Ждал меня, караулил.
А ещё такая глупая была, у бабушки отпрашивалась сходить поздно вечером в магазин. Только магазина никакого в округе не было, а бабуля качала головой, заправляла седые пряди под косынку и повторяла.
— Деточка моя. Он тебе не пара.
И отпускала.
— Я все уже не хочу, Устинья.
— Не называй меня так. — попросила я, стараясь задавить слезы глубоко внутри.
Устинья. Бабушка так называла меня. Для всех остальных я была Тиной. Меня только по имени отчеству в клинике называли и пациенты, а дома я была Тиной.
— Что случилось, — тихо произнесла я, не зная, как себя взять в руки, какой тут возьмёшь себя в руки? Они висели, словно плети обмороженного девичьего винограда.
Он же уехал всего лишь на пару дней в командировку в Москву, он же уехал всего лишь для того, чтобы подписать новый договор с бизнес партнёром, он уехал всего лишь на пару дней, которые разделили нашу жизнь пропастью. На одной стороне я в слезах, в отчаянии, со своей никому не нужной любовью.
А на другой стороне он.
В чёрном костюме, в чёрной рубашке. С золотыми украшениями на запястье.
И без обручального кольца.
— Ничего не случилось. И ты будешь очень сильно лукавить, если вдруг скажешь, что это были плохие двадцать пять лет брака.
— Адам, я не понимаю тебя… — слова — шорохи, дыхание — сорванное, грудь сдавленная плитой обреченности.
— Тебе не обязательно меня понимать, можешь сделать несколько шагов? — и протянул руку, стараясь вытащить меня из лужи чая.
Но я шагнула.
Шагнула и показалось, что наступила на стекло.
Мне казалось, вместо того, чтобы стопы разрезать эти стекла кромсали сердце.
— Я развестись хочу, потому что мы с тобой своё отжили, двадцать пять лет. Это много, Устинья. Это почти целая эпоха для одной маленькой семьи. Неужели ты считаешь иначе?
Да, я считала иначе.
— Зачем тебе это? — Тихо спросила я.
Я поняла, что я всю жизнь за ним бежала, как по лезвию. Следовала, шла нога в ногу, шаг за шагом.
По лезвию. За ним одним.
А сейчас порезалась…
— Давай, только без слез, взрослые люди, взрослое решение, нам не по двадцать лет, чтобы разыгрывать драму. Давай будем откровенными. Ты бы никогда не сделала этот шаг…
— Потому что я люблю тебя. — Слишком глупо выдохнула я. — Потому что ты мой.
— Я не твой, — улыбнулся Адам и покровительственно потянулся ко мне, провёл большим пальцем по щеке, вытирая слезы. — Успокойся, жизнь не кончается.
Моя жизнь кончилась.
Именно сейчас и кончилось.
— Подготовим документы, быстро разведёмся.
— Я не понимаю почему.
Я закачала головой, не было же ни предпосылок, не было разговоров.
— Почему ты вообще считаешь, что необходим ответ на этот вопрос? Почему ты не предполагаешь, что всякое может случиться в жизни и люди просто перестают любить?
Это его «перестают любить» засело внутри головы шрапнелью.
Я постаралась набрать полную грудь воздуха, чтобы закричать.
Но не смогла.
Адам сделал шаг в сторону.
— Ты, пожалуйста, не переживай, у нас с тобой не такой брак, что мы расходимся на злости на какой-то или ещё на чем-то. У нас с тобой такой брак, что мы расходимся, как два цивилизованных человека. И уж мы-то с тобой в разводе сможем договориться.
— О чем?
— Обо всем, о недвижимости, о бизнесе.
Любовь моя ненужная, проклятая, распятая лежала перед ним на последнем издыхании.
А перед глазами все также мелькали картинки пузырящихся от крупного дождя луж.
Осень в мои семнадцать.
Его улыбки.
— Приходи, приходи в себя, успокаивайся, выпей валерьянки и поговорим.
Адам выпустил мою ладонь из своей руки. А я просто глядела перед собой.
Словно бы в немой истерике не могла ничего произнести.
Он медленно вышел из кухни.
Открылась дверь кабинета, и я зажала ладонями лицо.
Наплевав, что вокруг чай разлитый, осколки, ноги подкосились. Я упала на колени, чуть не разбивая их в кровь, потому что…
Потому что в кабинете, на столе…
И зубы свело.
И мышцы натянулись.
И быстрые шаги стали приближаться.
Адам возвращался из кабинета.
Зашёл снова на кухню.
В руке держал результаты анализов.
— А вот беременность, Устинья, надо прервать.
Глава 2
Он со мной был всегда максимально искренен.
Адам был со мной честным даже в мыслях.
— Я не хочу видеть твоих слез. — Рубанул он одной фразой, а я поняла, что я не могу встать.
Я поняла, что у меня сил нет.
— Откуда эти бумаги? — Его голос звучал над ухом.
Я, не поднимая глаз, уже знала, что он присел на корточки, склонился ко мне, и дыхание горячее обжигало мою щеку.
— Откуда бумаги, — повторил он, надавив на меня.
А бумаги оттуда, что у меня случилась задержка, а в сорок три это намёк на менопаузу.
Я со всех ног рванула к своему врачу.
Она похлопала меня по ладони. И тихо прошептала:
— Ты же хотела девочку. Рожай.
Я приготовила эти чёртовы результаты анализов для того, чтобы, когда Адам вернётся с Москвы, сказать ему, что беременна, сказать, что может быть, у нас будет девочка.
А оказалось…
— Устинья… — позвал меня холодно муж, а я закачала головой.
Любовь-то всегда у Адама была ломаная, рваная, с которой даже иногда больно становилось.
— Устинья.
Я подняла заплаканные глаза на него.
— А вдруг это девочка?
— Не будет никакой девочки.
Он дышал мне прямо в губы, пальцами вытирал щеки.
— Аборт сделай.
Стекла осколками впивались в колени.
— Я не буду, я не хочу, я не буду. — Заплакала я ещё сильнее и горше. — Я не буду. Нет!
— Зачем тебе ребёнок в нашем возрасте? Зачем? Что ты собираешься с ним делать? Я тебе десять минут назад сказал про развод, какой ребенок? Ты связь видишь, мы разводимся. Ребёнку, значит, не надо рождаться.
— И разводись, — тихо прошептал я, обнимая себя за плечи и раскачиваясь на одном месте, мне только смирительной рубашки не хватало.
