— Да ты, больной! — Хрипел Гаранин, пытаясь уползти от меня.
Я наступил ему на щиколотку.
— Я заметил, у тебя жена молодая и дочурка маленькая. Если ты решил играть во взрослые игры— всегда убирай подальше самое ценное. А то кто его знает, вдруг у твоего партнёра по рингу нрав дерьмовый?!
Обратно его на базу я гнал так же. А после все-таки самолично встретился с его молодой супругой, которой не сказала ни слова. Я просто на протяжении всего обеда молча сидел и смотрел пристально ей в глаза. Она все поняла.
В семье все было суматошно.
В семье все было нестабильно. Мама после больницы, после операции едва ходила. Были вообще большие сомнения в том, что она встанет и сможет как-либо вести активную жизнь.
Устинья готовилась к родам.
Родион бедный носился туда-сюда.
Отец мой едва дыша, смотрел на мать.
Родители Устиньи, которые не понимали, что делать, почему их выдернули из привычного мира и как вообще теперь жить.
Ну и Назар с Софией— им так знатно прилетело, что когда они вернулись в Россию, разговоров о разводе практически не было. Я понимал Назара. Я понимал Софу, потому что все внимание было сосредоточено исключительно на Кирюхе. И да, когда все-таки София заикнулась про развод, я молча сделал то, что обещал. Но как-то так вышло, что в последний момент ситуация стала все сильнее угасать и поэтому до суда они не добрались. Но при этом при всем, из-за того, что Кирилл отнимал львиную часть времени— Назару пришлось пересматривать все свои планы и он в итоге вышел ко мне на удалёнку финаналитиком. Мне настолько понравилось, что у меня сын занимается этим вопросом, что в дальнейшем я планировал его оставить на должности финансиста, потому что раньше он делал заключение договоров и менеджерскую всю вот эту работу— явно ему не шло. Вот именно как финансист Назар был незаменимым
И даже в какой-то момент, когда я понимал, глядя на Устинью, что её тревожит неразрешённая ситуация со старшим сыном— я все-таки поговорил с Назаром.
— Почему ты мне не сказал?
— О чем? — Хрипло спросил сын.
— Обо всем. О бизнесе. О том, что ты пытаешься открыть свою компанию. О том, что тебе нужны инвесторы и все в этом духе. Зачем надо было подставляться так с семьёй?
Назар отвернулся от меня.
— Посмотри на меня. — Произнёс я сдавленно и нервно. — Назар, посмотри на меня.
Но Назар не хотел смотреть.
— То есть тебе было проще продать машину Софии, жить абы как, но зато все самому.
— Потому что я старший. — Сквозь зубы зло выдохнул Назар. — Потому что я старший. Я надежда, опора и все в этом духе. Понимаешь? И чтобы ходить просить у тебя помощи? Нет уж, увольте. Я не Родион.
— А что ты против Родиона имеешь?
Назар вскинул подбородок.
— Я не могу поступать как Родион. Не могу бегать, занимать деньги и все в этом духе. Я старший. Я гордость. А в итоге…
— А в итоге ты такой дурак. — Вздохнув, подошёл и обнял сына за плечи. — Я могу быть очень гордым за своего сына бессеребренника. А ещё я могу быть очень гордым за сына, который находится на своём месте, в нужное время и в нужном направлении. Зачем тебе какой-то бизнес, когда ты финансист от Бога. Забей. Забей на торговлю. Не твоё это. А вот то, что ты натворил у меня в отделе за все это время пока был на удалёнке— вот это магия! И вот этим я горжусь. Вот у меня сын как может. Не надо пытаться схватить все звезды с небосвода. Достаточно того, что ты одну свою звезду поймал.
И вроде бы после этого Назар успокоился. Стал более лояльным и мне даже показалось, что у него исчезло вот это вот состояние стресса.
Устинья гладила меня по плечу, качала головой. А я глядя на неё, понимал насколько она великодушно. Она ни разу после моего возвращения с матерью, не сказала: “ я от тебя ухожу. Мы с тобой никогда не будем”. Нет.
Я поехал с ней на роды. Мы вернулись домой. Я зацеловывал Мишку так, как будто бы это был первый ребёнок в моей жизни.
И вот в этом состоянии своей принадлежности женщине, я понимал — Бог милосерден.
И моя жена милосердна, потому что позволила находиться рядом. Потому что позволила дышать с ней одним воздухом. Потому что позволила каждый божий день, просыпаясь, рассматривать своего младшего сына.
Я не знал, как аукнется мне эта история дальше, но я понимал, что если бы не её милосердие, то у меня бы ничего не было. Я бы сломался. Я почти точно уверен, что меня бы подкосило ещё на моменте, когда я полетел с матерью в больницу. Если бы не великодушие моей жены— меня бы переломало, перемололо и я бы к сожалению ничего не мог сделать. Я никого бы не мог спасти, потому что так как-то наверное закономерно получается, что мужчина спасает женщину. Но в первую очередь женщина всегда спасает мужчину.
Уходом в ночь, в метель, сыном на руках. На маленькой кухне. Под дождем на ступеньках подъезда.
И спустя два года, стоя с отцами и обсуждая новую постройку, я изредка бросал косые взгляды на свою семью, на матерей, которые сидели в летней кухне, на Устинью, которая бегала за Мишкой, пытаясь поймать его и накормить. На Маруську, которая к своим годам стала прям девочкой-девочкой и не хотела играть в войнушки ни с Михой, ни с Кирюхой. На Кирюху я тоже смотрел. Из него вырастет кто-то особенный, безумно много чувствующий. Я подозревал, что к бизнесу Кирилл не будет иметь никакого отношения, а вот к тому, что он станет кем-то великим— это было абсолютно точно.
Разместив всех гостей поздно вечером, я сидя в своём кабинете вдруг понял, что череда гроз закончена.
Я получил не просто жесточайший урок. Я почти был готов попрощаться со своей семьёй. И отныне и впредь я понимал, что пройдут года, месяцы, недели, дни, но я себе не позволю такую слабость— выбрать кого кроме моей единственной, любимой супруги. Хоть она по прежнему и оставалась бывшей.
— Занят? — Рыбкой скользнула в кабинет Устинья и тут же села с краю на стол, сложила руки на коленях.
— Для тебя свободен. — Шепнул и дотронулся кончиками пальцев до её острой коленки.
Устинья хохотнула, а я сгробастав её, потянул на себя. Усадил на колени. Рука как-то сама по себе вдруг поползла вверх по бедру.
— Ты жалеешь? — Остановившись в какой-то момент, спросил я, тыкаясь носом ей в шею.
— Я бы жалела, если бы все было зря. — Честно призналась, разворачиваясь ко мне и обхватывая моё лицо руками. — Я бы жалела, если бы ты не вытащил мать. Я бы жалела, если бы с Кириллом что-то случилось. Я бы жалела, если бы не родила Михаила. Я бы жалела, если бы у Родиона была разрушенная жизнь. Я бы жалела, если бы Назар и София разошлись. А так думаю все это достаточная плата за прощение. — Она произнесла это тихо и упёрлась лбом мне в лоб.
Я тяжело вздохнул.
— Я каждый раз благодарю Господа за то, что у меня есть ты. — Шепнул, набирая в грудь побольше воздуха. — Я каждый раз благодарю за то, что в твоём сердце было настолько много любви, что ты рискнула на самый сумасшедший и безумно сильный поступок. Но это не говорит, что я способен только благодарить. Это говорит о том, что я до конца своих дней буду просить у тебя прощения, стоя на коленях.
Устинья слегка отстранилась. В её глазах блеснул какой-то неправильный, достаточно редкий огонь, как вспышка.
— На коленях говоришь? Адам Фёдорович. — Бархатно, словно кошка мурлыкая, произнесла Устинья.
Я подхватив её на руки, усадил на стол.
На коленях, любовь моя.
На коленях…
Конец.
