После развода. Бывшая любимая жена (СИ) - Томченко Анна

Да и плюс няня была хорошая. Кира чуть младше Родиона. Девушка, приехавшая поступать и поступившая в институт, но поскольку никаких возможностей для того, чтобы не жить в общежитии у неё не было, она вышла на работу с проживанием. И что-то мне казалось, что Родион на неё смотрит не как на няню. Сам же Родион, когда я задала этот вопрос, нахмурившись, бросил, что я слишком эмоциональная.

За эти два года он тоже изменился. Я бы хотела сказать, что Родион повзрослел. Но Родион— постарел. Бешеный блеск, искры в глазах исчезли. Появился лютый холод. Первый раз я подошла к Адаму и дрожащим голосом спросила:

— Что ты с ним делаешь?

— Я ничего с ним не делаю. — Спокойно ответил бывший муж. — Это с ним жизнь делает. Он взрослеет.

— Он стареет.

— Нет. Он становится мужчиной. Заматеревшим, опасным мужчиной.

Я не знала, как на это реагировать, но с каждым годом Родион все сильнее и сильнее становился похожим на Адама. Причём у Адама было какое-то своеобразное чувство меры. Родион же все чаще и чаще даже на таких совместных семейных посиделках был хмурым, как гроза и только когда смотрел на дочь, либо на свою няню— во взгляде что-то светлело. Я не знала пока, что именно. Поэтому просто наблюдала, не желая и не имея права лезть.

В то время как Назар…

С Назаром все было тяжело. Ему самому было тяжело. И Софии было тяжело. Наверное, поэтому они не развелись. И это страшно, что настолько сильно жизнь всех переломала, перетрясла, что единственное, что оставалось всем— держаться друг за дружку.

София с Назаром держались и казалось, становились сильнее вместе. Назар прикрыл все свои стартапы. Вышел на удалённую должность к Адаму.

Почему?

Потому что после Израиля он не хотел выходить на работу и отсутствовать в жизни Софии и Кирилла. Я смотрела, как он с трепетом и затаённым страхом учится обращаться с малышом, а сейчас я смотрела, как он с какой-то гордостью и необъятным счастьем кружит сына на руках. И Кирилл смеялся. Просто не говорил.

— Мама. — подлетел Миша, врезаясь мне в ноги. — Мама.

Он протянул самосвал, на котором не хватало одного колеса. Я присела на корточки, погладила сына по голове и вздохнула.

— А папа, что сказал?

Миша развёл ручки в стороны и пожал плечиками.

— Маме дай.

Я вздохнула.

Сегодня был один из тех выходных, когда вся семья была в сборе. Все приехали. И поэтому дети развлекались, как могли. Ведь на заднем дворе было все оборудовано исключительно для детей. Адам как будто бы показывал, что теперь есть какая-то целостность и понимание.

Теперь не будет так, как раньше.

И нет, меня это не пугало. Я просто понимала, что по нему прилетело очень сильно. И обжёгшись на молоке, он теперь в любом случае на воду всегда дул.

Я сходила с сыном, поискала в детском манеже колесо от самосвала. Не нашла. Пошла в сторону Адама, который был занят с отцами — обсуждали строительство небольшого летнего домика на дальнем краю участка.

Адам засунул руку в карман летних брюк и вытащил оттуда бедное колесо от самосвала. Миша взвизгнув, дёрнулся к отцу и повис у него на штанине. Адам наклонился, поймал его и поцеловал в щеку.

— Проказник. — Вздохнул, улыбаясь как-то особенно мягко.

Свёкр покачал головой и дотронулся кончиками пальцев до спинки Миши, погладил.

Свекровь — вторая мама. С ней было тяжело. Она пришла в себя в Польше. Стабилизировали состояние настолько, что она даже сама смогла выйти из машины, когда они вернулись в Россию. Только вот все равно последствия были необратимыми. Она многое забывала, очень быстро уставала. Я понимала, что это нормально для её возраста, для её диагноза— это нормально. Но смотреть на такое было тяжело. Она постоянно путала Мишу и Кирилла. Называла Родиона Назаром. Но это все ничего. Самое главное— она была с нами.

Забрав сына, я двинулась в сторону беседки, где моя мама как раз-таки со свекровью заваривали чайник душистого чая.

— Баби, баби. — Запротестовал Миша, когда мы зашли в беседку и полез к свекрови на диван. — Баби на!

Вручил ей самосвал. Свекровь рассмеялась, а моя мама покачала головой.

— А Кирюху? Кирюху где оставили?

— Он остался с Софией. — Вздохнула я. — Они там, по моему на качелях катаются.

— Ой, скорей бы Родион приехал. — Вздохнула свекровь, рассматривая самосвал. — По Маше соскучилась.

Говорила она медленно, но очень старалась.

Что до нас с Адамом…

У нас с ним все было странно. Я за эти два года ни разу не выехала в клиники, потому что не было ни возможности, ни как такового желания, сначала были роды. Меня кесарили — Адам настоял.

— Я не готов. Я не готов. Нам не по двадцать лет, пожалуйста.

И в целом показания к кесареву действительно были из-за возраста, но я надеялась справиться сама. А Адам заикаясь, уговаривал меня, чтобы не смела. Не смела так поступать с ним.

— Я не могу. Я не прощу себе, если я вас потеряю. — задыхаясь, говорил он за несколько недель до родов.

А когда они начались, он сам повёз меня в больницу и был со мной в родовой, потому что не был предыдущие два раза. Потому что услышал, когда я просила давным-давно, чтобы он просто был рядом.

И когда раздался первый детский крик, я услышала самое искренние и честные слова.

— Ты мне Богом подарена и душой своей бессмертной клянусь, что я никогда тебя не предам ни действием, ни бездействием, ни помыслом. Богом клянусь. Устинья, я буду твоей стеной до конца дней. Я буду твоей защитой. Я буду твоей опорой. Я буду тем, кто несмотря на годы, несмотря на невзгоды, по-прежнему будет готов умереть за тебя, а не убить.

Эпилог 2.

Адам. Два года спустя.

Артём Викторович Гаранин.

Именно его контакт я нашёл в телефоне Галины и чуть позже выяснил, что я ему очень сильно мешал своей активной, бурной деятельностью по скупке земель под различные торговые центры. А я не знал, какую цель он преследовал тем, что подсунул мне свою Галину. Хотя позже о личности самой Галины было выяснено, что она бывшая сотрудница Гаранина, у которой оказался маленький брат, на операцию которого она пыталась заработать. Гаранин денег дал, как только она со мной встретилась. Братишку она прооперировали. А дальше все пошло не по плану, потому что вместо сопливой херни из меня полезла вся дерьмина и тогда уже не было возможности как-либо манипулировать мной и все в этом духе. И да, признаюсь, если бы не было развода, я бы не прошляпил торги от правительства и Гаранину пришлось бы очень, очень трудно. Но дело спорилось очень быстро и поэтому успев в “последний вагон запрыгнуть”, уже из Польши я отправил Родиона на эти самые торги. С ним присутствовало несколько финдиректоров и плюсом старый знакомый из генпрокуратуры. Поэтому щелчок Гаранин по носу получил знатный, когда выиграв в торгах все-таки объект получил Родион. Но вернувшись в Россию после ада с матерью, в котором я находился на протяжении больше, чем месяца, я понял, что оставлять это так нельзя. Укрепил все слепые зоны, закрыл Устинью с семьёй в загородном доме. Как мне потом сказал генпрокурор, место я выбрал самое что ни наесть замечательное в плане безопасности для семьи. И мне это так понравилось, что потом я просто купил этот дом и земли.

Когда все было утрясено, когда Назар с Софией вернулись в Россию уже на руках держа маленького Кирюху— я понял, что Гаранин в принципе должен получить по заслугам.

У него было две страсти — гольф и охота. Вот на охоту я его и позвал. Только мы оказались в заповеднике — моя охрана оцепила периметр. А я ещё всю ночь, постреливая в воздух, гонял Гаранина по всем оврагам и буеракам. Только под утро найдя его замученного возле ручья, я тихо произнёс, присаживаясь на корточки.

— Надеюсь, ты понимаешь, за что тебя сейчас гоняли, как зайца? А также понимаешь, что стреляю я просто превосходно и, что в тебя не попал, говорит лишь только о моём великодушии?