Заложница миллиардера (СИ) - Лав Агата

— Он даже мне не показывается при свете, — Марина кивает. — Только врач, да парни из охраны видят его.

— Он изуродован?

Марина опускает лицо.

— Саша, я дала ему слово, что ни с кем не буду обсуждать его внешность и прошлое.

Я понимаю, что это тоже ответ. Если есть, что скрывать, значит есть увечья. Из-за чего-то же он предпочитает черные комнаты и специально пошитые рубашки трех цветов?

— Вы уже отнесли ему завтрак? — я оборачиваюсь через плечо и смотрю на часы на прикроватной тумбе.

— Еще нет. Он поздно ложится и поздно встает. А что?

— А что? — я повторяю ее удивленный тон, в котором вновь разгорается надежда. — Я еще ничего не решила, я только прикидываю возможность…

В дверь стучат, и мы с Мариной вместе оборачиваемся к двери. Марина отзывается на правах хозяйки, после чего из-за двери выглядывает высокий охранник в черной рубашке.

— Хозяин, — произносит он басом.

— Что Хозяин? — Марина делает шаг к двери. — Он зовет меня?

— Нет, он идет сюда. Он хочет увидеть девушку.

Охранник указывает на меня подбородком.

— Сюда? — Марина едва проталкивает звуки сквозь удивление. — То есть в эту спальню?

— Да, он хочет войти.



Глава 9

Марина тут же бросается к окнам. Она едва не сбивает меня с ног и не выбивает из моей ладони чашку с кофе, проделывая молниеносный бросок к шторам. Она захлопывает их с поразительной легкостью, оставляет в комнате сероватый полумрак, к которому я стремительно привыкаю. Еще пару дней и яркое солнце мне покажется чем-то вызывающим и ужасным.

А Марина? Она уже привыкла?

Интересно, сколько она живет вот так? Ей даже не нужны его распоряжения или просьбы, она сама знает, как нужно, оберегает брата и заботится о нем с удивительной трепетностью. Будь он подонком или избалованным чудаком, разве она бы вела себя так? Родная кровь, конечно, имеет значение, но все-таки ее поведение подсказывает, что он действительно очень дорог ей.

Может, он много, что сделал для нее, и она теперь отдает долг, как может?

— Марина, а у вас есть своя семья?

— Семья? — она оборачивается, оказавшись не готовой к перемене разговора. — У меня двое взрослых сыновей. Они оба живут в столице, а их отец… мы в разводе уже много лет.

Ее зрачки на мгновение расширяются и она прикладывает ладонь к губам. Я не понимаю, что случилось, и оборачиваюсь к двери, но там никого не видно.

— Я не спросила у вас о том же, — произносит Марина. — У вас есть семья? Парень?

Мне становится смешно. Я прикрываю глаза от абсурда ситуации и держу нервный смех в груди, только это трудно. Мне пока далеко до душевного равновесия. Я подхожу к Марине и помогаю ей захлопнуть последнюю штору, которая перекрывает выход на балкон.

— Вы правда собрались сватать меня своему брату? — я перевожу взгляд на черную ткань и жду, когда глаза привыкнут к темноте и я начну различать хотя бы изгибы шторы. — У меня нет парня, но тоже есть брат. Так что я готова спорить, что вы старшая в семье.

— Да, он младше на десять лет.

— А для вас на целую вечность, — я коротко улыбаюсь. — Может, нам пора перейти на “ты”? Мне кажется, мы нашли общий язык.

Я слышу мягкий выдох, который звучит как согласие.

Я же соглашаюсь подыграть ей, попробовать еще один раз. Марина сказала, что много спорила с братом, значит она пробовала по-другому. Те же шторы она, скорее всего, держала и распахнутыми и сдернутыми с крючков. Не помогло или вовсе сделало хуже, поэтому она больше не спорит и закрывает их первым делом. Я чувствую это в ней, смотрю на ее спокойные чуть отстраненные жесты и вижу за ними тяжелый опыт.

Да и что добьешься силой от сильного мужика? Только если своих же слез. Я уже убедилась в этом, когда попробовала диктовать свои условия. Прямо и в лоб. Пришла на его этаж, потом узнала, какие крепкие руки у его охранника и, в конце концов, добилась лишь собственной истерики.

Силой не получится.

Эти шторы может раздвинуть только он.

Вот о какой помощи просит Марина. Сделать так, чтобы он сам потянулся к ним и позволил случиться свету в темной комнате.

— Я пойду открою, — Марина начинает хлопотать, не в силах стоять на месте больше минуты.

Она уходит к двери, и та открывается прямо перед ее лицом. Я замечаю, как в освещенном проеме мелькает крепкий высокий силуэт. Только силуэт, я не могу ничего разобрать сверх этого, потому что мужчина стоит против света. Лучи льются в мою сторону, это я сейчас как на ладони и я чувствую кожей, что он разглядывает меня. Тягучий морок приходит и крадется по моему телу вкрадчивым шепотом, я замираю, словно через разделяющее нас расстояние можно почувствовать коктейль из силы и мужской харизмы.

Я увожу взгляд в пол и пытаюсь найти хотя бы крупицы самообладания. Мне спокойнее в спальне, все-таки это не его этаж и здесь нет кухонного острова, на который он меня затянул. Черт… Он поэтому пришел сюда? Чтобы подальше от плохих воспоминаний? Он все-таки способен на эмпатию?

Дверь закрывается с характерным щелчком. Мы остаемся в комнате одни, и в ней тут же расцветают все мои сомнения и страхи. Буйный цвет женской впечатлительности во всей красе.

— Я не ждала вас, — говорю, поднимая глаза.

— Пугаю? — сразу в цель. — Уйти?

— Смотря для чего пришли.

— Я разговаривал с Когсвортом, — мужчина неспешно проходит вглубь комнаты и останавливается у кровати.

Он смотрит на нее, словно раздумывает присесть, но вместо этого делает еще шаг ко мне. С хриплым глухим выдохом, который кажется мне почти стоном.

— Он не имел права так поступать, — он чеканит слова с холодом. — Не имел право дотрагиваться до тебя…

— Он дотронулся до меня в первый же день, когда вы приказали запереть меня здесь.

Молчит.

Делает еще шаг.

С тем же выдохом.

— Он ничего не сделает тебе, — Хозяин игнорирует мой выпад. — Никогда. За его угрозой не стоит ничего реального, он думал только припугнуть.

— У него получилось.

Я обнимаю себя руками, в комнате становится прохладно. Мне не хватает одеяла или моего пиджака, который я потеряла еще вчера.

— Ты плакала вчера, — эти слова даются ему сложно, почти как шаги. — Я не хотел пугать тебя, я не понял твое состояние… У меня с этим проблемы.

— С “этим”? С общением? Воспитанием?

— Видимо, да.

Он снова разглядывает меня. Темнота не помеха ему? Хотя я тоже различаю больше деталей, в спальне нет специальных экранов и я могу увидеть хотя бы схематичный набросок его внешности. Он массивный как скала, широкий разлет плеч и крупные руки, в которых любая привычная вещь покажется игрушечной. У него атлетичное телосложение перевернутого треугольника и привычка останавливаться вполоборота. Он уводит правую сторону тела чуть назад. Раз за разом. Как надежно вбитый в мышцы рефлекс.

Я замечаю, что его рубашка лежит на полу. Видно, Марина выпустила из рук, когда бросилась к окнам. Я поднимаю рубашку и откуда-то беру тонну смелости, подхожу к мужчине сама и протягиваю его вещь.

— Мне кажется, это ваше. Я проснулась в ней… не помню, кто надевал ее на меня.

Мужчина медлит, рассматривая свою рубашку в моих тонких руках. Мне и самой это кажется странным, он же в первый день грубо сказал мне, чтобы я ничего не трогала в его доме. А теперь прошло всего пару дней и правила игры меняются на глазах.

— Я накинул на плечи, — отвечает он, — а ты сама потом надела. Ты мерзла.

Он вытягивает ткань из моих рук, жесткий край подкладки скребет по подушечкам, а сверху приходит его горячее дыхание. Хозяин делает еще шаг, чтобы было удобнее, но вдруг теряет опору и покачивается. Всего на мгновение, только внутри меня срабатывает непонятный рефлекс. Я подскакиваю к нему, давая опереться на себя и обхватываю руками его руки над локтями.

Черт…

Это всё из-за его тяжелых выдохов. Я слышала, что шаги трудно ему даются, и поэтому подумала, что он сейчас упадет.