Надеюсь, ты это прочтешь - Лян Энн

– Ладно, ладно, поняла. – Она берет меня за руку и тихонько уводит прочь от шкафчика, продолжая говорить успокаивающим тоном школьного психолога. – Дорогая, послушай, это не конец света. Все так реагируют только по одной причине: они удивлены. Просто все считали, что вы с Джулиусом отлично ладите, вы же оба старосты. А теперь им подбросили скандал, и, естественно, они им упиваются. Но через пару дней все забудут, вот увидишь.

– Уверена?

Я оглядываюсь по сторонам. В море рюкзаков, папок и бело-голубых блейзеров замечаю множество любопытных взглядов, которые останавливаются сначала на мне, а потом на разрисованном вандалами фото. От унижения становится нечем дышать.

– Абсолютно уверена, – отвечает Эбигейл и часто моргает, как делает всегда, когда лжет.

Глава пятая

После уроков в пекарне обычно полно народу.

Проталкиваюсь сквозь толпу у входа, и меня окутывают знакомые ароматы кокоса, сливочного масла и сгущенки. Так пахнет мой дом. Впрочем, это и есть мой дом. Наша пекарня приютилась в самом центре города, между корейской шашлычной, где все отогреваются зимой, и магазином азиатских продуктов, куда заходят за желейными конфетами «Ван-ван», рыбным соусом и лапшой быстрого приготовления с говядиной. Чуть дальше по улице находится кинотеатр, где показывают новые китайские романтические комедии, фантастику и фильмы про боевые искусства. За ним – китайская пельменная, где пенсионерам раздают бесплатные газеты, и маникюрный салон, где делают бесплатный маникюр всем, кто недавно расстался с парнем и страдает.

Я знаю эту улицу как свои пять пальцев.

Бросаю рюкзак у прилавка и протискиваюсь мимо очереди. Покупатели несут нагруженные выпечкой подносы. Улитки с заварным кремом, пирожки с тунцом, моти [5] с зеленым чаем, пончики с джемом. Мини-пирожные, украшенные нарезанной клубникой, киви и взбитыми сливками. Обычно я жду, пока очередь рассосется, и хватаю с полки один из последних капкейков, но сегодня о еде даже думать тошно.

– Лови!

Оборачиваюсь и вижу, как в меня летит что-то синее. Инстинктивно выставляю руки и хватаю баскетбольный мяч: еще секунда – и он расквасил бы мне нос.

– Можно было и предупредить, – ворчу я.

Ко мне подходит Макс.

– Я же сказал: лови. – Он берет мяч и начинает крутить его на пальце. Его жесткие черные волосы так блестят, что сначала мне кажется, будто они мокрые, однако, присмотревшись, вижу перебор геля для укладки.

– Ты разве не должен быть в колледже? – спрашиваю я. Макс никогда не проявлял особого интереса к пекарне, а с тех пор, как перебрался в общежитие, стал заходить совсем редко. А если приходит, объясняет это тем, что ему лень готовить. – Даже у спортсменов должны быть занятия.

Он пожимает плечами:

– Я прогулял. Лекции скучные.

– Нельзя просто взять и… нельзя прогуливать лекции!

«Особенно когда плата за колледж почти равна годовой прибыли пекарни», – добавляю мысленно, но вслух не говорю. Мой брат живет счастливой и простой жизнью, состоящей всего из четырех вещей: завтрака, обеда, ужина и баскетбола. Мне очень хочется, чтобы он и дальше мог жить такой жизнью, и я поклялась, что так и будет несмотря на то, что папа от нас ушел.

– Почему нельзя? Можно, – отвечает он и улыбается как ни в чем не бывало. – Все прогуливают, Сэйди. Хватит нам в семье одной отличницы.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не поморщиться, желудок сводит. Здесь, в теплой пекарне, катастрофа с черновиками кажется далекой и нереальной. Сглатываю комок, но ощущение такое, будто пытаешься проглотить твердую таблетку без воды.

– А где мама? – спрашиваю я, меняя тему. Каким-то чудом голос не дрожит.

– На кухне.

Захожу на кухню, а Макс вприпрыжку идет за мной, напевая песенку из видеоигры. Мама стоит у мусорных баков, прислонившись к стене и опершись о метлу, будто ей сложно держаться на ногах. В ярком свете флуоресцентных ламп она кажется совсем бледной, под глазами залегли темные круги. Мое сердце сжимается. Она выглядит усталой, но это не новость: она всегда так выглядит.

– Давай я подмету, – говорю я и стараюсь, чтобы голос звучал как можно более жизнерадостно.

Она моргает. Качает головой.

– Нет, не надо. Я справлюсь. Ты делай уроки.

– Нам почти ничего не задали, – вру я и мысленно перебираю все, что надо сделать до завтра, все задания и работы, которые нужно написать.

Мама колеблется, крепче сжимая метлу тонкими руками.

– Давай, – решительно говорю я и отнимаю у нее метлу. – Я все сделаю.

Но Макс меня отталкивает.

– Погоди. Разве ты не обещала помочь мне потренировать передачи?

Он прав. Обещала.

– Могу убираться и одновременно помогать, – отвечаю я. – Только не разбей тут ничего.

– А у тебя точно получится? – хмурится мама. Ни у кого из нас даже мысли не возникает попросить Макса помочь с уборкой. В прошлый раз он вызвался помочь и в итоге опрокинул все мусорные баки, а потом несколько часов собирал с пола яичную скорлупу. – Ты разве не хочешь сначала отдохнуть и…

– Мам, да все в порядке, честно. – Я так непринужденно смеюсь, что почти сама себе верю, и тихонько подталкиваю ее к двери. У нее прощупываются позвонки. Одни кости и мышцы, никакой жировой прослойки – вот что бывает, если работать целыми днями.

Стоит ей выйти, как я на автопилоте начинаю подметать. Половина мозолей на моих ладонях и пальцах от ручки, другая половина – от метлы.

Рядом Макс постукивает мячом.

– Готова? – спрашивает он.

Беру метлу в правую руку.

– Да. Давай.

Мяч летит через кухню и падает мне в ладонь. Подкидываю его несколько раз и бросаю Максу; тот ловит его без всякого труда.

– Черт, неплохо, – говорит он. – Совсем неплохо! Тебе бы тоже записаться на баскетбол.

Я закатываю глаза.

– Не льсти мне.

Мяч снова летит ко мне.

– Нет, серьезно, – отвечает он и замолкает. – Тебе надо подкачаться…

В этот раз целюсь мячом ему в лицо.

– Я сильнее тебя.

– Нет, я сильнее, это же очевидно, – возражает он. – Помнишь, даже папа говорил…

Тут мы оба замолкаем. Мяч падает на пол и катится к стеллажу, а мы старательно делаем вид, что ничего не случилось. Что никакого папы не существует. Но это невозможно: все равно что пытаться вытереть пол на месте преступления бумажными салфетками. Гораздо легче помнить, как все было раньше, вспоминать давно минувшие солнечные вечера, когда папа с Максом гонялись друг за другом в нашем маленьком дворике и играли в баскетбол перед ужином…

Нет. Хватит. Останавливаю себя, не даю ностальгии разыграться. Не стану по нему скучать. И хотеть, чтобы он вернулся, тоже не буду.

– Тебе нужно больше тренировок, – тихо отвечаю я.

Макс бежит за мячом, и мы снова начинаем его перебрасывать, но теперь мы начеку и стараемся не упоминать об отце. И все же эта тема не дает мне покоя. В который раз в голову лезет мысль: не винит ли Макс меня в случившемся? Не в этом ли причина слабого, но всегда заметного напряжения между нами? Не потому ли он приезжает домой не чаще, чем раз в пару недель, не потому ли половина наших разговоров сходит на неловкое молчание?

Мы заканчиваем, когда солнце уже село. Всю непроданную выпечку оставляю в контейнере для соседей. Их несколько: семейство Донов – оба работают в две смены, потому что у них пятеро детей; старая бабушка, она знает по-английски лишь пару фраз и живет одна с тех пор, как несколько лет назад умер ее муж; а еще разведенная женщина из Хэнани, она угощает нас лимонами с дерева в своем саду. Добавляю к пирожным несколько кусочков нарезанной клубники, и мы закрываем пекарню.

Мы втроем втискиваемся в вечерний автобус. У меня на коленях контейнер с выпечкой, под мышкой рюкзак, а Макс несет свой баскетбольный мяч. В автобусе пахнет пластиком и духами, а за мной сидит ребенок и пинает мое сиденье.

Бум.

Бум. Бум.

Внутри скапливается раздражение.