– Есть еще варианты? – возвращаю разговор в привычное русло. Сжимаю зубы, как бультерьер, и чувствую, как под скулами заходятся желваки.
– По Оксане Петровне? – нервно уточняет Денис и тут же спохватывается. Мы как два старикана у полклиники моем кости понравившейся врачице. Обалдеть история!
– Ну, так ты меня по этому вопросу позвал, – улыбаюсь спокойно.
И сам не понимаю, откуда берется это гадское хладнокровие. Как за ленточкой, когда на все похер, лишь бы взять высоту, лишь бы выстоять.
– Санавиация, бро. Быстро и осторожно вертолетом доставим в аэропорт, а там санбортом в Москву.
– Да я не против. А кто будет оперировать? – бросаю лениво.
– Да там найдем спецов, не проблема, – выдыхает Денис. – Я позвоню Гаретниковой. Это величина на всю Россию. Или Касаткин подключится, – заявляет он бойко и осекается.
– Ладно, делайте, – пожимаю плечами. Честно говоря, мне пофиг, кто из светил будет оперировать Оксану. Но где-то в душе поднимает голову мрачное подозрение, что меня поимели. Красиво и хладнокровно. Неужели Ленкин мужик вмешался и отменил операцию из-за меня? Или это она сама бортанула?
Глава 14
«Я раскрыл тебе душу, а ты мне – глаза», – проходя в палату к жене, мысленно разговариваю с Леной.
У двери, заслышав голоса сыновей, торможу. Любят они мать. Оксана оказалась домовитой, преданной женой, пусть даже нелюбимой. И хорошей матерью. Вот только недавно с катушек слетела.
– Привет, – останавливаюсь у входа. Облокачиваюсь плечом о косяк. Рассматриваю бледную изможденную болезнью женщину, будто впервые вижу.
– Как дела? Как себя чувствуешь? – спрашиваю равнодушно. Даже не пытаюсь придать голосу заботливые нотки. А подойти обнять или поцеловать, тем более. – Врачи говорят, починили тебя.
– Да, уже лучше, – печально вздыхает жена и смотрит как побитая собака. – Спасибо, что пришел и мальчишек привел, – бросает заискивающий взгляд, в котором теплятся любопытство и страх.
Вот эти бегающие глаза! Блин! Почему я раньше никогда не обращал них внимания? Не вчера же это все началось? Двадцать лет, сука. Двадцать лет коту под хвост.
Ну да ладно! Я всех найду и раком поставлю. Или кто-то вообразил, что может боевого генерала нагнуть?
– Олежек, мама сказала, ты ребят к себе на время забрал, – жалко улыбается Оксана. – Вроде бы, пока я в больнице, они у тебя поживут?
– Потом решим, – морщу я нос. – Сейчас тебе надо прийти в себя. Потом перенести еще одну операцию. Пройти лечение и реабилитацию, в санаторий съездить. А там посмотрим, – заявляю спокойно.
Сашка бросает на меня напряженный взгляд, а Мишка подбегает, как молодой жеребенок.
– Пап, мы не хотим… Ты же обещал! – заглядывает в лицо. И мордашка сразу становится такая печальная, что меня до костей пробирает.
Обнимаю сына. Сжимаю небольно худое плечико и выдыхаю резко.
– Я же и говорю, посмотрим.
Сразу же перевожу разговор на другую тему.
– Я договорился, оперировать тебя будут в Москве, Ксю. Санавиацией доставят…
– А эта… твоя… отказалась, что ли? – усмехается криво жена. Каждое слово выплевывает презрительно. – Вроде она должна была. Я слышала фамилию. Валдаева.
Так и хочется встряхнуть. Уточнить подробности. Откуда ты, бл.дь, знаешь Ленкину фамилию? Что еще тебе известно? И кто тебя снабжает информацией?
Хотя тут и так все ясно. Мои сестра и мать не умеют держать языки за зубами. Машут ими как помелом!
- Корону сними, Ксю, - цежу, ощерившись. – Тебе до Елены Васильевны как до неба. Давай, повежливей разговаривай. Имей уважение. Она – доктор наук и профессор. А у тебя за плечами – средняя школа. Очень средняя…
- Зато я – жена генерала, - не унимается моя нелюбимая.
- Пока жена генерала, - роняю порывисто. – Жена, как и муж, - понятия временные. Намек понят? – гляжу в упор.
– Ой, а медсестры говорили, что сама Валдаева будет. И как мне повезло, - сдувается словно проколотый шарик Оксана.
– Нет, перепутали, – обрываю холодно. – В Москве. Профессор какой-то… Но, если они для тебя авторитет, – пожимаю плечами и поворачиваюсь к сыновьям. Мишка играет какой-то замысловатой игрушкой. Разбирает машинку, складывает как-то по-новому и получает динозавра. А Сашка, старшенький наш, якорь бесценный… Греет уши.
Да что уж… Разговор получается интересным. Я бы сам послушал, если б лично меня не касалось.
– Сань, сгоняй, проверь, пожалуйста. Кажется, я машину не закрыл, – даю ему ключи.
– Я с тобой, – подрывается с места Мишка.
И как только сыновья выходят, подхожу к окну. Смотрю на тачку, припаркованную невдалеке от главного входа. Брелок бы отсюда добил, сто пудов. Но мне наедине надо с Оксаной перетереть.
– Что ты бесишься, не пойму, - закатывает глаза Оксана. - Говорили, твоя любовь великая должна оперировать.
Томно откидывается на подушках. Даже глаза прикрывает. Актриса, блин…
– Она тебе ничего не должна, – рыкаю глухо. – Тебе какая разница кто? Бабки я плачу. В Москве полно профессуры. Починят.
– А она, выходит, отказалась. Не барское это дело, – осклабившись, бросает жена. Всего лишь на краткий миг становится похожей на кикимору болотную.
– Перестань, Ксю, – роняю холодно и резко, а сам наблюдаю, как наши пацаны прут к машине. Вернее, Сашка идет, а Мишка рядом подпрыгивает.
– А что «перестань»? Что «перестань», Олег? – вскрикивает Оксана. Подскакивает с кровати. Еле успеваю поймать.
– Не дури, – подхватываю за плечи. – Хватит тут театр устраивать. Ты хоть о детях подумай…
– А что тут думать? Ты их забрал, – оседает она у меня в руках.
Удерживаю покрепче. Веду к постели.
– Давай ложись, – прошу небрежно.
– Так давать или ложиться? – хлопает глазками. Коза, бл.дь.
– Насточертели мне твои шуточки, – поправляю подушку. Приподнимаю одеяло. – Не позорься сама и меня не позорь. Это понятно? – цежу негромко. – И подумай хорошенько. Вспомни, при каких обстоятельствах мы оказались в одной койке…
– Ой, не пойму тебя что-то, Олеженька, – улыбается мне сладко Оксана. – Двадцать лет живем душа в душу…
– Подумай. Для своей же пользы, – предупреждаю, подавляя в груди лютое бешенство. – И все мне расскажи, Оксана. Иначе…
– Что «иначе»? – хлопает она глазами, как овца невинная, и добавляет со скорбью в голосе. – Я устала. Мне нужно поспать.
– Отдыхай, – припечатываю резко. – Даю тебе три дня на размышления. Потом поговорим…
– Детей мне верни и все скажу, – хватает она меня за рукав. – Где это видано, чтобы детей от матери отрывали? Да какой ты отец?! Ты их растил, воспитывал, что ли?
– Пить надо меньше, – роняю, направляясь к двери. – Ты, кажись, совсем охренела, мать.
– А ты? – сжав кулаки, снова подрывается с кровати. – Ты гулял всю жизнь! Думал об этой… своей! – подбежав ко мне, пытается ударить.
Перехватываю занесенный кулак. Мягко фиксирую и снова отвожу в постель.
– Не позорься, Оксана Петровна, – прошу тихо. – Хватит. Ты и так накосячила. Жена генерала, твою ж мать. Думала, я не узнаю? – сверлю взглядом. Открутил бы голову, честное слово.
Только это вряд ли поможет!
– О чем ты? – выдыхает жена, оседая на постель. – Я тебя не понимаю, Олежка.
– Что я должен спросить у Трехглазого? И откуда ты вообще его знаешь?
– А кто это? – смотрит на меня изумленно жена. – О чем ты?
– Ты сама прошлой ночью меня просила, – слегка давлю на плечо, заставляя лечь.
– Так я, наверное, бредила, милый, – ласково блеет Оксана и повторяет жалостливо. – Устала я, Олежек. Очень устала.
– Отдыхай, – накрыв одеялом, выглядываю за дверь. Зову сиделку, что-то читающую около сестринского поста. И прошу. – Пожалуйста, проследите, чтобы Оксана Петровна не вставала.
– Да как же можно? Нельзя! – поднимает она на меня голубые выцветшие глаза. – Постельный режим. Она же только после операции. Последствия непредсказуемые…
– Вот и следите, – бросаю резко. – Давай без глупостей, – строго обращаюсь к Оксане. И дождавшись лифта, спускаюсь вниз, вне себя от бешенства.
