Гусеница в стиральном порошке: повесть о любви и страсти - Флайт Танита

Довольные, что нас никто не отругал, а даже накормил, мы отправились в номер, делиться хорошими впечатлениями о Бабе-Яге. Сытые и счастливые, мы легли спать.

И вот среди ночи я просыпаюсь и еле успеваю добежать до туалета. Потом я просыпаюсь еще раз, и еще раз, и еще раз. И еще раз. Этот знаменитый на весь Париж кус-кус стал для меня роковым. Эрик смеется. Мне не смешно. К утру я лежу практически без чувств, и проклинаю что есть мочи этот чертов кус-кус. Гора таблеток мне не помогает: я продолжаю совершать набеги на туалет, а после обниматься с подушкой в шикарном номере отеля “Costes”.

Двенадцать. Нам пора в аэропорт. Эрик пытается стащить меня с постели, а я не могу и пальцем пошевелить. Силы покинули меня. Удалось уговорить его остаться. Сказано ; сделано. Весь оставшийся день я не выхожу из номера. Периодически заедаю свое горе таблетками. Эрик перестает смеяться. Я думаю, что осознав наконец, что означают зеленый оттенок лица и мои очумевшие глаза, он понял, что надо вызывать врача. Но вместо этого мой творческий француз достает свой фотоаппарат и начинает фотографировать мое почти бездыханное тело с возгласами: «Бьюти! Бьюти!». Ну конечно… настоящий художник даже в безобразном может найти прекрасное.

Эврика! У меня появляется план спасения. И спасти меня может куриный суп с сухариками. «Что? Куриный суп в Париже? Это большая редкость. Его днем с огнем не сыщешь!» ; восклицает он. Но тем не менее звонит по телефону и просит сотрудника на ресепшн найти куриный суп. Уже через час я сижу в обнимку с настоящим куриным супом и с каждой ложкой чувствую, как силы возвращаются ко мне. Словно в чудесной сказке я постепенно превращаюсь в человека. Эрик на радостях зовет меня прогуляться возле отеля. Я не решаюсь, и он идет один. Возвращается через двадцать минут и заявляет, что потерял перчатку, только что купленную в галерее Лафайет. Он просит меня пойти с ним и поискать драгоценную перчатку.

Вот мы уже идем по площади, где, возможно, валяется одинокая потерянная перчатка. И действительно, что-то уютно устроилось на асфальте. Подходим и обнаруживаем женскую перчатку. Мы аккуратно кладем ее на видное место. Идем дальше и находим… детскую варежку. Становится забавно. Не проходит и пяти минут, как пропавшая перчатка Эрика находится прямо на витрине ювелирного магазина. Интересно, сколько перчаток люди потеряли за этот вечер, но так и не нашли? Эрику повезло больше всех. И это везение он приписал моему присутствию. При этом мой любимый замечает, что нашел не только свою перчатку, а также еще женскую и детскую. Интересный знак, не правда ли?

Мы гуляем по сказочно-светящемуся Парижу. Вдруг он останавливается и произносит фразу, которую я никогда не забуду. Он говорит, что любит меня сильно-сильно, даже больше своих детей. И я его люблю больше и больше с каждым днем. Как мне было хорошо в тот момент – я не жила, я творила жизнь.

На следующее утро, прогуливаясь в поисках подходящих нам на завтрак круассанов, мы с удивлением наблюдали, как много одиноких перчаток разбросано по всему Парижу. И только перчатка Эрика была не одинока. У нее была пара.

В этот раз я покидала Париж со светлыми мыслями. Интересно, задумалась я, почему в Париже, именно в Париже со мной за несколько дней может произойти столько событий, как ни в одном другом городе. Для кого-то Париж – город-романтика, город-мечта, город-загадка. А для меня это город-знак, город осмысления.

В очередную поездку в столицу Франции я готовилась с особой тщательностью. Я выбрала самую, на мой взгляд, хорошую одежду и взяла с собой вещи, что называется, на все случаи жизни. Но… Когда я стала распаковывать чемодан в номере отеля “Costes”и переодеваться с дороги, меня выбила из колеи пламенная речь Эрика по поводу моего гардероба.

– Почему ты меня позоришь, зачем ты притащила весь этот хлам вместо приличной одежды, что я тебе подарил? Где подаренные мной сапоги? Где моя куртка? Я тебе дарю, а ты ничего не носишь. Больше я тебе ничего покупать и дарить не буду!

На мои попытки оправдаться, что для тех курток и сапог уже не сезон и что я взяла то, что подходит для погоды, я услышала в свой адрес только новый шквал неприятных обидных слов.

Результат его речей не замедлил сказаться. Я потеряла уверенность в себе. Я стала сомневаться по поводу моей внешности, отчего на лице, по выражению Эрика, нарисовалось «данки-фэйс». Это значит, что мне только что с любовью объявили, что у меня "ослиное выражение лица". Настроение было так испорчено, что неудивительно, что мой бледный вид внушал жалость. Из-за неправильного гардероба (на взгляд Эрика) и ссор по этому поводу мы почти решили расстаться. Но тут он вдруг заявляет:

– Бери ручку, бумагу и пиши.

– Что писать? Завещание?

Неужели из-за того, что я не взяла правильные сапоги, я недостойна жить? Оказалось, что все не так страшно. И надо написать всего-то два письма.

Я начала писать под диктовку. Письмо первое звучало так:

«Бедная, несчастная русская девочка Таня умерла. Покойся с миром, больше никогда не возвращайся».

Второе письмо содержало следующее:

«Родилась новая, красивая, умная, богатая, уверенная в себе Танита, которая счастлива и всеми любима».

– Собирайся, – сказал он, – и возьми спички.

Мы дошли до парка, ближайшего к Лувру. Он нашел помойку. Взял мое первое письмо о бедной несчастной девочке и поджег, но письмо гореть не хотело, потому что пошел дождь.

В конце концов мы смогли его кое-как поджечь и бросить в урну. «Бедная девочка» сопротивлялась. Она никак не хотела гореть.

Затем мы отправились к Сене, попробовали поджечь второе письмо, но сильный ветер не позволил нам сделать это. И мы решили бросить его в воду так, не поджигая.

Этот ритуал по переделыванию меня и моего настроения был абсолютно спонтанным. Но после него я почему-то вновь прониклась безудержной симпатией и любовью к Парижу. Может быть, потому, что я отдала Сене самое дорогое – мои мечты. Теперь и я стала частичкой этого прекрасного города. И мое отношение к нему изменилось.

Поэтому теперь, когда я слышу слово «Париж», я улыбаюсь.

Я не очень-то баловала себя посещениями бутиков и уж тем более почти никогда ничего в них не покупала.

Но в этот раз мы зашли в бутик под громким названием «Кавалли». Золотые манекены и роскошь в квадрате, прекрасные наряды и доброжелательные продавцы. В этом бутике к нам отнеслись очень внимательно. Предложили чай, кофе, минеральную воду, дали каталоги, сопроводили и показали все самое интересное.

«Странно, – думала я про себя. – Ясно, что мы ничего покупать не собираемся, что мы зашли сюда как обыкновенные зеваки. Почему с нами носятся как курица с яйцом? Даже напоследок, чтобы мы о них помнили, дали огромный альбом и каталог в красивом фирменном пакете. Что это с ними? Ведь менеджеры на раз вычисляют своих покупателей». Но тут меня осенило. Я решила, что причиной стали солнцезащитные очки Эрика в золотой оправе.

Да-да. Он купил их буквально за час до посещения гостеприимного бутика. В одном классном магазине за бешеные деньги. Очки выпускались под маркой «Порше». Эрик в них выглядел на миллион долларов. Так очки могут оказаться прекрасной инвестицией. М-м-м-м, они могут пригодиться. Если вы собираетесь пойти в банк просить деньги или хотите произвести впечатление на закрытой вечеринке, не забудьте надеть очки марки «Порше». Они вам точно принесут удачу. А когда река Сена исполнит мои мечты, то первым бутиком, в котором я себе приобрету платье, туфли, сумочку, пиджак, очки, непременно будет «Кавалли».

Следующая моя поездка в Париж под девизом «Разобраться в дальнейших отношениях с Эриком» состоялась одним сентябрьским утром. Надо было срочно решать, что делать и как быть.

Ехала я туда, как всегда, раздираемая сомнениями. Надо ехать или не надо? Или лучше все закончить, пока не поздно, без лишних нервотрепок и обид.

Летела в самолете и недоумевала, что меня сподвигло на этот полет? Ведь и так уже столько сказано и сделано.