Не родись красивой. Манекенщица - Королева Мария

Нина выступила вперед, сопровождаемая чьим-то завистливым шепотом.

— Красавица! — восторженно воскликнул Вася, оглядывая ее с головы до ног. — Спорю на пять долларов, что когда-нибудь она станет знаменитой!

Еще каких-то четверть часа назад Нина Орлова сияла восторженным недоверием, а сейчас ее настроение было чернее крымской ночи в июле.

Дело в том, что лучшее платье модельера Василия Сохатого было… из консервных банок — старых, ржавых, полусгнивших, с истлевшими этикетками «Завтрак туриста». К тому же Вася заставил ее надеть гениальный костюм прямо на голое тело — и Нина тотчас же порезала ногу о ржавый острый край. «Ну вот, не хватало мне еще заражения крови, и все из-за какого-то психопата!»

Между тем «гениальный» Вася не мог нарадоваться.

— Тебе фантастически идет, ты станешь королевой московского андеграунда! — восклицал он, бегая вокруг модели. — Кстати, эти банки семьдесят шестого года. Я нашел их в погребе у моей тетки. Консервы, конечно, испортились, а сами баночки-то как новенькие!

«Меня сейчас стошнит», — безнадежно подумала Нина, однако вслух вежливо сказала:

— Я и так королева. Королева Егорьевска, которая совершенно не котируется в Москве. Почему-то!

— Что-что? — переспросил Василий.

— А ничего, — грустно улыбнулась Нина, — вам просто послышалось.

С каким бы удовольствием она высказала ему все, что она думает о нем и его убогих костюмах! Но Нина понимала, что этого делать нельзя: все-таки здесь она может заработать пять долларов. Придется терпеть. Натянуто улыбаться. Молчать — и пять долларов в кармане. Ну что поделаешь, если она никому из модельеров, кроме Васи Сохатого, не приглянулась?

Старательно растянув губы в вежливой улыбке, Нина поплелась в гримерку, громыхая консервными банками.

— Ну что, красавица, рада? — вдруг обратилась к ней манекенщица в бумажной шляпе с длинной причудливой вуалью, — я смотрю, ты у нас возгордилась, королева помойки!

Нина вспомнила, что это та самая девушка, которой Вася сказал, что у нее невзрачное лицо, и прошла мимо. Надо же, и здесь, в самом низу, живет зависть.

Гример, неопрятного вида пожилая женщина с широкими мозолистыми руками, молча намазала лицо Нины какой-то липкой лимонно-желтой краской, потом обмакнула ладонь в банку с укладочным гелем и грубо взъерошила ей волосы.

Нина посмотрела на себя в зеркало и расстроилась еще больше. Теперь она походила на юродивую, скитающуюся по вокзалам и ночлежкам. В таком виде ей было стыдно разгуливать даже по гримерке, не говоря уже о подиуме.

— А туфли? — вдруг спохватилась «королева помойки». — Мне туфли-то дадут? А то я пришла сюда в страшных зимних ботинках, не в них же выступать.

— Туфли? — Василий посмотрел на нее жалобно, словно запуганный пациент на балагура-стоматолога. — Ты издеваешься надо мной, душа моя? Туфли отвлекут внимание зрителей от моих гениальных костюмов. На подиум вы будете выходить босиком! Только босиком!!!

— Да они просто издеваются над тобой, — зевнула Таня, — неужели ты сама этого не понимаешь?

Девушки сидели на захламленной кухне. Таня меланхолично красила ногти темно-бордовым лаком, а Нина пила остывший жидкий кофе и рассказывала соседке о своих злоключениях на показе Сохатого.

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Нина. — Кто издевается? Сохатый?

— Вася Сохатый — просто маньяк, — хихикнула Таня, — я тоже пробовала с ним работать, когда только сюда приехала… Нет, я имею в виду Альку. Неужели ты не понимаешь, что она специально отправила тебя на такую работу?

— Почему? Я ей не понравилась?

Таня расхохоталась.

— Блин, ноготь смазала, а все из-за тебя. Ну ты даешь! При чем тут — не понравилась? Это же бизнес! Просто на тебя запал какой-то крутой мужик, а Алька не может тебя заставить — это опасно. Надо, чтобы ты сама согласилась. И согласишься. Куда ты денешься. Или уедешь обратно. Потому что нормальной работы тебе все равно не дадут.

— Но другие же как-то пробиваются! — потрясенно возразила Нина. — Татьяна Патиц, Татьяна Завьялова, Людмила Пантюшенкова, Наташа Семанова! Они работают на лучших подиумах мира, неужели они тоже этим занимались?

— Возможно, нет. Возможно, они с самого начала попали в правильные руки. В крупных агентствах совсем другая схема. Но в «Ред старз» всех не берут, потому что сейчас каждая вторая швабра мечтает стать Клаудиа Шиффер… А может быть, и занимались. Но ты все равно об этом никогда не узнаешь.

— Тань, а ты? — вдруг спросила Нина.

— Что — я?

— Ты надеешься еще работать моделью? Улыбаться с обложек? Стать знаменитой?

— Что значит — надеюсь? — нервно передернула плечами Таня. — Я и стану знаменитой, вот увидишь. Скоро появлюсь на обложке журнала «Красота», я разве не рассказывала?

— Рассказывала, — усмехнулась Нина, — месяца два назад.

— Ну такие вещи быстро не делаются. Мне вообще кажется, что он в меня влюбился.

— Кто? Этот маньяк?

— Да не маньяк он, — устало отмахнулась Таня, — просто разных мужчин возбуждают разные вещи. Моего — садомазохизм. Ну и что? Я уже привыкла. Мне даже стало нравиться. Я ему говорю только, чтоб по лицу больше не бил, а то как мне потом работать?

Таня и в самом деле выглядела куда лучше, чем несколько недель назад. Синяки на ее лице поблекли и пожелтели, их вполне можно было скрыть умелым макияжем. Правда, иногда, когда полы ее домашнего халата невзначай разлетались, Нина мельком видела, что Танины мускулистые бедра украшены свежими сигаретными ожогами, тонкими длинными царапинами и кровоподтеками. Тогда она отводила глаза и деликатно молчала.

— А ты уверена, что он исполнит свое обещание?

— Конечно, ведь главный редактор журнала «Красота» его родной брат, — засмеялась Таня.

Нина вздохнула и отвернулась к окну. Кофе остыл, она так и не выпила его. А ведь это был ее последний кофе. Теперь, видно, ей придется пить просто подслащенный кипяток. Иногда она завидовала своей соседке Тане: выходит, можно быть вынужденной любовницей садиста и при этом оставаться такой оптимистичной и жизнерадостной?

Вот она, Татьяна, только что сказала, что Нина наивна. Наверное, так оно и есть. Но почему же сама Таня не понимает, что ее тоже обманывают? Ею просто пользуются, она хотела стать известной манекенщицей, а превратилась в не самую дорогую девочку по вызову, и никогда ей не улыбаться москвичам с обложки журнала «Красота»!

Под Новый год неожиданно позвонила мама.

— Тебя тетка какая-то странная спрашивает, — весело сообщила Гуля. (В последнее время Гульнаре везло, и в новогоднюю ночь она должна была демонстрировать коллекцию вечерних костюмов в одном из самых дорогих столичных казино. Гуля похвасталась соседкам, что за этот показ ей обещают заплатить не меньше ста пятидесяти долларов.) — Говорит, из Егорьевска. Назвала меня кисулей и пожелала стать музой у Карла Лагерфельда.

— Это же мама! — Нина, апатично лежавшая на узеньком скрипучем диване, бросилась к аппарату. Она не видела родных уже несколько месяцев. Никогда прежде она не уезжала из Егорьевска на такой срок.

— Аллоу! — нараспев произнесла Надежда Николаевна, и Нина чуть не расплакалась, услышав такой родной голос. — Аллоу, Нинель, это ты?

— Мама!

— Нинель, у меня не очень много денег, поэтому буду говорить коротко. Ты должна срочно приехать.

— Что случилось?

— Ничего особенного, — тоненько захихикала мама, — я просто замуж выхожу.

— Замуж?! В четвертый раз?

— А что такого? — как будто бы удивилась мама. Как знакома была Нине эта кокетливая интонация, она словно наяву увидела, как мама быстро-быстро похлопывает пластмассовыми накладными ресницами (она считала, что этот жест придавал ей определенное сходство с кокетливой нимфеткой). — Я еще очень даже ничего, и своей красотой ты обязана только мне. Видела бы ты своего отца! Впрочем, то была ошибка молодости.

— Слава богу, я его не видела, — перебила Нина. Ей было обидно в очередной раз услышать, что она всего лишь неожиданный плод маминой ошибки.