Бывшие. Я (не) могу тебя забыть (СИ) - Бауэр Алика

От нервного напряжения бессознательно тру подушечки пальцев, пытаясь сломать собственные ногти.

Знаю, что Макаров видит. Чувствую его взгляд, скользящий по моим рукам, быстрый, как вспышка, прежде чем вернуться к дороге. Он уже несколько раз бросал на меня эти испытующие взгляды, и каждый из них оставлял на коже ощущение легкого ожога.

Машина замедляет ход, вливаясь в вереницу красных огней. Пробка. Проклятие. Время, и без того тянувшееся мучительно медленно, теперь и вовсе остановилось.

— Глупо уходить от темы, что между нами что-то было, — его голос звучит в тишине авто монотонно, почти небрежно, но я все равно сразу же напрягаюсь.

Вот оно. Того, чего я боялась больше всего.

Украдкой смотрю на него. Его правая рука покоится на бедре, и пальцы нервно, почти яростно отбивают какой-то безумный ритм по колену.

Неужели это напряжение взаимно? Или это как-то связано с его семьей?

Я не знаю, что у них произошло, но то, что атмосфера в доме поменялась, это почувствовалось сразу же, стоило только переступить порог их дома. Но Артем Макаров прав, это не мое дело.

Машина окончательно замирает в пробке. Звук дождя становится оглушительным, заполняя собой каждую молекулу воздуха.

Артем поворачивает голову и смотрит на меня. Его взгляд, тяжелый и пристальный, лишал возможности нормально дышать.

— И мне очень интересно, Валерия, почему вы не хотите об этом говорить.

А я не могла. Не могла вымолвить ни слова. Громадный, острый ком из старой обиды и невыплаканных слез застрял у меня в горле. Человек, сидящий в полуметре от меня, ничего мне не обещал, никогда не врал, не говорил, что любит. Но тот Артем, мой Артем, чей призрак жил в моей памяти, сделал мне слишком больно. Да и я ни чем не лучше… И я изо всех сил пыталась не сливать эти два образа воедино, боясь сойти с ума.

Смотрю на свои истерзанные от нервов пальцы.

— У вас жена и ребенок, Артем. Не думаю, что это уместно. И я… Я не хочу это вспоминать.

Слышу его тихий, усталый смешок.

— Все было настолько ужасно?

Губы растягиваются в легкой, горькой улыбке, и я качаю головой, все еще не глядя на него.

Машина снова медленно трогается. Мое сердце бешено колотилось, опережая ее ход.

Макаров сжимает пальцами руль так, что костяшки белеют. И в этот момент я замечаю, что на его безымянном пальце нет обручального кольца.

— Я могу спросить, как мы познакомились? — он пытается делить внимание между мной и дорогой. — До травмы я занимался боксом. Вы были моей фанаткой? — кривится на последнем слове, будто вкус ему показался противным.

Тихонько смеюсь, откидывая голову на подголовник.

— Нет. Мне никогда не нравился этот вид спорта. Слишком жестокий…

— В отличие от журналистики? — резко перебивает он.

У меня перехватывает дыхание. Застываю с полуоткрытым ртом, не в силах издать ни звука. Паника, острая и леденящая - единственное, что я сейчас чувствую.

— Откуда… — голос дрожит, и я понимаю, мне становится нечем дышать в замкнутом пространстве. — В смысле… При чем тут журналистика?

Сердце колотится так громко, что я боюсь не услышать его ответ за этим гулом в ушах.

— Обрывки, — тихо отвечает Макаров, смотря вперед на мокрый асфальт. — Воспоминания. Я надеюсь, что это воспоминания. Короткие, как вспышки. Чаще всего это просто образы, ощущения. Это все, что у меня есть.

За окном замелькали знакомые дома. Молюсь, чтобы время ускорилось, чтобы эта пытка закончилась.

Интересно, как много у него таких вспышек? Что именно он видит?

— Я не понимаю, зачем это вам, — шепчу, сжимаясь внутри. — Потому что если бы у меня был такой шанс, я бы предпочла все это забыть.

Мы резко останавливаемся. Мой дом. Но я не могу пошевелиться, не могу потянуться к ручке. Знаю, двери заблокированы. Макаров пока меня никуда не отпускал.

Я ему нужна для информации. Чтобы восполнить пустоты тех самых вспышек. Значит ли это, что он будет слепо верить тому, что я буду ему говорить? Потому что если начну рассказывать правду, то утону в этих чувствах сама.

Воздух в салоне становится наэлектризованным его молчаливым гневом. Макаров тяжело вздыхает и отпускает руль.

— Я сделал тебе больно?

— Не помню, чтобы мы переходили на «ты», — бросаю с внезапной, язвительной дерзостью, которой сама пугаюсь.

— Отвечай, — звучит с нажимом. Продолжаю смотреть в сторону, но его пальцы мягко, хватают меня за подбородок, заставляя повернуться к нему. Заставляя дышать одним с ним воздухом. — Я сделал тебе больно? Поэтому такая реакция?

Его лицо плывет перед глазами. В них навернулись слезы. Не от страха, а от нахлынувшего вала воспоминаний. Его машина. Дождь. Та же духота. Мое вечное желание сбежать и остаться. Его губы в сантиметрах от моих. Только тогда между нами была химия, взрывоопасная. Сладкая и запретная. Теперь ее перекрывала старая, невыносимая боль.

— Что между нами произошло? — спрашивает Макаров мягче, отпуская мое лицо.

— Много чего, — выдыхаю, чувствуя, как дрожит подбородок. — Но в итоге получилась банальная история. Мальчик из богатой семьи и девочка из бедной. У каждого свои планы, свое будущее. Вот и все.

— Так просто? — он ядовито усмехается, и в его глазах читалось неверие.

— Так просто, — лгу, давя внутри себя крик, боль и тысячи ярких, живых воспоминаний.

— Почему моя семья перечислила на твой счет деньги? Почти сразу после моей травмы.

Он знает… Знает о деньгах. Артем капает и не остановится, пока не узнает правду. Скажи ему сейчас правду, что продала наши отношения за пачки зеленых, Макаров отстал бы от меня сразу, утолив свой интерес. Но не могу. Потому что тошно от самой себя. Но на тот момент у меня не было другого выхода.

— Эта сделка между мной и вашими родителями, — все, что смогла ответить. — Вы, Артем, прекрасно сами справляетесь с восполнением пробелов двенадцатилетней давности. Зачем вам я?

— Хочу услышать твою версию.

— Это бессмысленно, — отворачиваюсь к окну больше не в силах на него смотреть. — Это все, что я могу сказать.

— Хорошо. Тогда можете идти. Валерия. Я узнал то, что мне было нужно.

Раздается щелчок замка. Тут же дергаю за ручку и выпрыгиваю под ледяные струи дождя. Свежий, влажный воздух ударяет в лицо, и я жадно вдыхаю его, пытаясь прийти в себя. Почти бегом бросаюсь к подъезду, слыша, как его машина уезжает. Лихорадочно роюсь в сумке в поисках ключей. Проклятая связка выскальзывает из мокрых пальцев и с звоном падает в лужу.

Наклоняюсь, чтобы поднять ее, и не успеваю выпрямиться, как чьи-то сильные, холодные от дождя руки резко прижимают меня к шершавой стене дома.

Глава 13

Тьма обволакивает меня со всех сторон. Тяжелая и бездушная. От страха закрываю глаза, но разницы нет. Такая же абсолютная темнота.

Вдох-выдох. Вдох-выдох.

Зарядки на телефоне хватило только на один единственный звонок.

Пытаюсь поймать ритм, слушаю собственное дыхание, но оно срывается, становится частым и поверхностным, как у загнанного зверя. Сквозь него нарастает яростный стук моего сердца. Оно колотится где-то в висках, в горле, в кончиках пальцев.

— Все хорошо, все хорошо, — бормочу, сползая по холодной металлической стене лифта.

И тогда через грохот крови в ушах пробивается другой звук. Сначала тихий, словно издалека. Потом ближе. Надрывный, безутешный детский плач. Он раздается прямо здесь, рядом со мной, эхом отражаясь от стен и впиваясь в сознание.

— Нет, — шепчу, прижимая ладони к ушам, вжимаясь в угол. — Это только в моей голове. Только в голове.

Но плач становится громче. Он пронзительнее, требовательнее. Каждый его всхлип сжимает мое сердце стальным обручем.

Воздух кончается.

Я судорожно оттягиваю воротник футболки, пытаясь вдохнуть, но легкие отказываются работать. Они горят.