Карнавал Хилл (ЛП) - Пекхам Кэролайн

Адреналин все еще струился по моим венам, когда мы вернулись в «Дом-Арлекинов», и в суматохе совершенного нами побега у меня едва хватило времени, чтобы полностью осознать, что это значит.

Мы были дома. В безопасности. Но теперь у Шона была крепость в Коув. Хуже того, у него была отличная возможность проникнуть на кладбище и найти все наши самые ценные секреты, похороненные в этом склепе.

Но помимо опасности и угрозы, которые укоренились в том месте благодаря тому, что Шон убил Кайзера и отобрал у него поместье, в душе росло горе от того, что случилось с единственной женщиной, которой было не наплевать на меня, когда я была ребенком. Я позвонила Чейзу, чтобы ввести его в курс дела, пока мы мчались по улицам Коув, чтобы он перестал волноваться, но мне отчаянно хотелось увидеть его воочию и убедиться, что все мои мальчики живы и здоровы.

Фокс и Джей-Джей были в вихре ярости и телефонных звонков, договариваясь о встрече в «Оазисе» с Лютером, чтобы обсудить, что это значит, раз они точно знают, где скрывается Шон. Они говорили о том, чтобы начать наступление на него или даже вызвать подкрепление из картеля, но мне было наплевать на все это.

Все, на чем я могла сосредоточиться, — это слова, сказанные мне Шоном. На угрозе, которая все еще висела надо мной и людьми, которые были рядом со мной. Я знала, что теперь он на этом не остановится. Шон Маккензи был похож на волкодава, почуявшего раненого оленя, когда сосредоточивался на чем-то.

Он жил ради игры и власти, и теперь, когда он решил добраться до меня, я знала, что он не оставит эту идею просто так. Хуже того, я знала, что он будет продолжать нападать на «Арлекинов» все сильнее и сильнее с каждым днем, который я проведу, отказываясь играть в его извращенные игры. И если он будет нападать на «Арлекинов», то в любом случае всегда будет в одном шаге от того, чтобы вырвать мое сердце из груди.

Я отказалась от предложения пойти в «Оазис» с Фоксом, когда он попросил, не желая участвовать в каких бы то ни было планах «Арлекинов» против Шона.

Мне нужно было время, чтобы обдумать все это. Мне нужно было время, чтобы переварить то, что мы только что узнали, и мне нужно было время, чтобы решить, что делать дальше. Потому что, если я смогу закончить эту войну, отдавшись человеку, который продолжал наносить по нам удары, то разве я не должна была подумать об этом? Разве я не должна была отбросить свой собственный страх и подумать о том, что лучше для Фокса и Джей-Джея? И Маверика. Если я смогу остановить эту войну, они будут свободны от нее. Угроза в их адрес рассеется, и, по крайней мере, я буду уверена, что они в безопасности.

Джей-Джей и Фокс ушли, а я направилась наверх, чтобы рассказать Чейзу о случившемся, Дворняга бежал за мной по пятам.

Я постучала в его дверь, но ответа не получила, поэтому вошла сама и обнаружила его спящим в центре кровати при включенном свете над головой, с нахмуренным лбом и без повязки на глазу.

Мой взгляд скользнул по шрамам, отмечавшим его правое веко, по дикому кресту, рассекавшему бровь и переходившему на щеку. Линии на нем все еще были красными, но теперь большая часть воспаления ушла из раны, и я могла видеть, как будет выглядеть шрам, когда все заживет.

Теперь он всегда будет носить эту отметину, и к нему никогда не вернется зрение в этом глазу, но каким-то образом в этом была красота. В том, как его шрам был виден снаружи, вместо того чтобы быть спрятанным внутри, где никто не мог его увидеть, как это было у меня.

Я подумывала оставить его в покое, но Дворняга подбежал к кровати, вскочил и свернулся клубочком у ног Чейза, поэтому я последовала его примеру, но прежде прошла дальше в комнату.

Я проскользнула в его ванную, по пути прихватив одну из его футболок, и быстро приняла душ, чтобы смыть прикосновения Шона со своей кожи, прежде чем подойти к нему.

Я оставила свою одежду в его корзине, натянула футболку и босиком прошла обратно через его комнату, прежде чем забраться к нему в постель.

Я положила голову на подушку рядом с ним, наслаждаясь видом его лица и краткими мгновениями покоя, которое оно обретало во сне. Но это длилось недолго, так как его черты снова стали напряженными, и он издал страдальческий стон, заставивший меня придвинуться ближе и взять его руку в свою.

Он крепко сжал меня, притягивая еще ближе, его лоб прижался к моему, когда он глубоко вздохнул.

— Останься, — пробормотал он, и я кивнула, мой рот коснулся щетины на его подбородке, а мои губы жаждали попробовать то, чего, я знала, мне не следовало желать.

— Я останусь, — прошептала я тихо, и он замер; этот едва слышный звук оказался достаточным, чтобы окончательно разбудить его, и, открыв глаза, он увидел меня в своих объятиях.

Я встретилась с ним взглядом, и мое сердце бешено заколотилось, когда я увидела повреждения его правого глаза, который стал гораздо более бледно-голубым из-за того, что в него врезалось острие ножа, а зрачок стал мутным и неподвижным.

Чейз, казалось, понял, на что я смотрю, выругался, снова закрыл глаза и попытался откатиться от меня, бормоча что-то о повязке на глазу, врезающейся ему в лицо, если он спит в ней.

Я схватила его за плечо и крепко потянула за него, останавливая его, когда он попытался откатиться подальше от меня.

— Не прячься от меня, Эйс, — выдохнула я, придвигаясь к нему и крепко сжимая его руку. — Ты знаешь меня. Ты был со мной, когда у меня начались первые месячные. Ты был со мной, когда я угнала свою первую машину. Ты был рядом, когда я плакала, потому что скучала по родителям, которых даже не знала, и я плакала, потому что ты ненавидел тех, которые были у тебя. Ты знаешь меня. Так что посмотри на меня. И скажи, что я лгу об этом. — Я запустила пальцы в его волосы, полностью подставляя его поврежденный глаз свету комнаты и убеждаясь, что я не скрыла ни единой частички того, что я чувствовала к нему, позволяя любви, которую я хранила в своем сердце к нему, и облегчению, которое я испытала, обнаружив его живым, смешаться с гордостью, которую я чувствовала за то, каким сильным он был, работая над восстановлением после всего, что Шон с ним сделал. Я хотела, чтобы он увидел все это во мне и знал с полной уверенностью, что меня не волнуют шрамы или что-то в этом роде, потому что все, что меня волновало, — это он.

Я наклонилась вперед и запечатлела поцелуй на поврежденной коже, а его рука переместилась на мою талию, и он с тихим вздохом притянул меня ближе.

— Это не то, чего ты должен стыдиться, — сказала я ему. — Ты должен гордиться этим. Не из-за каких-то дурацких боевых шрамов или чего-то в этом роде. А потому что ты — Чейз, мать твою, Коэн. И тебе никогда не было дела до того, что о тебе думают, так какого черта ты начинаешь это делать сейчас? Ты самый страшный ублюдок комнате. Не из-за твоих шрамов, а потому, что ты можешь избить до полусмерти любого, даже не вспотев, и все знают, что с тобой лучше не связываться.

Чейз требовательно застонал, его хватка на мне усилилась, пока он не подтянул меня к себе так, что я оседлала его талию, а его руки сомкнулись на моих бедрах.

— Ты всегда могла уничтожить меня своим умным ротиком, малышка, — прорычал он, его руки блуждали по моим бокам, пока он не запустил пальцы в мои волосы, в то время как мой лоб оставался прижатым к его, и мы спрятались в радужных локонах, которые окружали нас.

— В этом наша проблема, не так ли? — Пробормотала я. — Нам слишком легко уничтожить друг друга.

Его член был твердым между моих бедер, и внезапно это напряжение между нами перестало казаться игрой. С Джей-Джеем здесь и несколькими напитками в моем организме все казалось таким простым. Он хотел этого, я хотела этого, мы просто следовали зову того, в чем нуждались наши тела, но это, я и Чейз сами по себе, было чем-то другим. Чем-то, что горело жарче, злее, было покрыто ложью, предательством и такой сильной сердечной болью, что это обжигало меня, когда я смотрела на него.